Панафриканизм
Панафриканизм — идейно-политическое движение, возникшее на рубеже XIX—XX веков в среде афроамериканской интеллигенции (Эдвард Блайден), требовавшей предоставления неграм равных политических прав в США. В первой половине XX века панафриканизм был связан с требованием представителей африканских общественно-политических движений о предоставлении независимости африканским странам.
После получения странами Африки независимости панафриканизм был связан с идеей, разработанной первым президентом Ганы, Кваме Нкрума, в 1960-е годы, о создании единого государства на африканском континенте — Соединённых штатов Африки. Снова к этой забытой идее вернулся правитель (1969—2011) Ливии Муаммар Каддафи.
Одним из основоположников течения считается Уильям Дюбуа, участвовавший в первых панафриканистских конгрессах (1919, 1921, 1923, 1927), в которых также принимали участие африканские организации Национальный конгресс Британской Западной Африки, Совет студентов Западной Африки, Всемирная лига защиты негритянской расы, Комитет защиты негритянской расы.
Пятый конгресс (Манчестер, 1945) был отмечен выступлениями лидеров африканских политических партий Кваме Нкрума (Гана), Ннамди Азикиве (Нигерия), Джомо Кениата (Кения) и др.
На идейной базе панафриканизма была создана (1963) Организация африканского единства (ныне Африканский союз).
См. также
Напишите отзыв о статье "Панафриканизм"
Литература
Панафриканизм — статья из Большой советской энциклопедии.
Отрывок, характеризующий Панафриканизм
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
