Панкратов, Борис Иванович

Борис Иванович Панкратов
Дата рождения:	12 марта 1892(1892-03-12)
Место рождения:	Кострома
Дата смерти:	29 августа 1979(1979-08-29) (87 лет)
Место смерти:	Ленинград
Страна:	СССР СССР
Место работы:	ЛО ИВ АН СССР

Бори́с Иванович Панкратов (12 марта 1892 года — 28 августа 1979 года, Ленинград, СССР) — советский синолог, маньчжуровед и монголовед. Сделал русский перевод «Сокровенного сказания монголов».

Биография

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Окончил Восточный институт во Владивостоке. С 1912 года неоднократно посещал Монголию. С 1917 года начал преподавать в институте монгольский и маньчжурский языки, затем его направили на год в Пекин для усовершенствования знаний в китайском языке. Вернувшись, он помимо преподавания исполнял обязанности секретаря по студенческим делам. В 1918 (или 1919) году Панкратов был откомандирован в Китай, где преподавал русский и английский языки и изучал местные диалекты.

В 1921 году жил на территории бывшей русской концессии в Ханькоу. У него сложились хорошие отношения с главой русской колонии Бельченко, в прошлом русским консулом, имевшим связи с местными китайскими властями. Вокруг было много эмигрантов. Однажды Бельченко сообщили, что Панкратов симпатизирует советской власти, и он привлёк Панкратова к суду за просоветские убеждения. По решению суда с участием представителя китайских властей Панкратов должен был покинуть русскую концессию. С 1921 года работал в пекинском отделении РОСТА, одновременно устроившись и в Институт русского языка при китайском МИДе. Сохранились документы, подтверждающие, что уже в сентябре 1921 года ему предлагали провести квалификационные испытания в этом институте. Из-за нехватки квалифицированных востоковедов Панкратова в 1923 году взяли на службу в Консульский отдел Советского посольства, где он и проработал до 1929 года под руководством посла Льва Карахана переводчиком с английского, монгольского, китайского и тибетского языков. У Панкратова были налажены контакты с Государственным пекинским китайско-русским университетом, с Пекинской коллегией адвокатов; он принимал активное участие в научной жизни пекинских вузов, где преподавал, выступал с докладами, занимался исследованиями. Вскоре после приезда в Пекин он близко познакомился с представителями передовой интеллигенции, руководителями движения 4 мая: профессором Ли Дачжао и Ху Ши. Дружба с первым продолжалась до самого ареста гоминьдановскими властями в 1927 году. Панкратов с риском для себя старался помочь Ли Дачжао, спрятать его и лишь по счастливой случайности избежал участи других советских граждан, также пытавшихся его спасти. С Ху Ши он познакомился в 1921–1922 годах в Пекинском университете. Жили они недалеко друг от друга и это способствовало общению. Ху Ши ввел Панкратова в китайские научные круги.

Возвратившись в Советский Союз, с 1935 года работал в Институте востоковедения АН СССР, где занимался редактированием «Монголо-русского словаря». В 1936 году стал одним из первых учёных секции маньчжуроведения Института востоковедения. С 1942 по 1948 год работал для советского правительства в Китае в районах Чунцина и Урумчи.

26 ноября 1948 года учёный совет Института востоковедения присвоил ему научную степень кандидата филологических наук без защиты диссертации.

Был знаком с Николаем и Юрием Рерихом, Александром Сталь-фон-Гольштейном. Согласно Александру Андрееву, Панкратов, будучи в Китае, выполнял задания КГБ.

Собрал богатую библиотеку, часть которой продал Синологической библиотеке ИНИОН. Остальную часть его библиотеки приобрёл после его смерти Институт общественных наук Бурятского филиала СО АН СССР.

Борис Иванович Панкратов имел китайское имя Пань Кэфу, а прозвище Уцюань, у него было также монгольское и тибетское имя Лобсан Чултим.

Научная деятельность

Кроме лингвистики занимался историей русского китаеведения, в частности изучал деятельность православного миссионера Иакинфа Бичурина и русского синолога Василия Васильева. Изучал буддийскую иконографию и философию. Создал лабораторию по реставрации и консервации восточных рукописей в ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР.

Автор «Пособия для изучения китайского разговорного языка» (1938), статей по иконографии тибетского буддизма и буддийской философской литературе («Изучение восточных языков в Китае в период династии Мин (1368—1644)», «Пекинские поговорки сехоуюй», «Буддийская философская литература. Предметы изучения на философском факультете (цаннид дацан)», «Иконография тибетского буддизма (в связи с публикацией книги Л. Н. Гумилева «Старобурятская живопись»)», «Введение в изучение буддизма» и т.д.). В период 1958 по 1960 помогал Юрию Рериху в составлении Тибетско-русско-английского словаря с санскритскими параллелями. Перевёл на русский язык сочинение «Сокровенное сказание монголов», первый том которой вышел в 1962 году. Подготовил материалы о дагурском языке, чахарском диалекте, монгольском языке XIV века, исследовал пекинский фольклор.

Занимался переводами китайско-монгольских словарей и документов XIV — XVII веков.

Основные публикации

1. Пособие для изучения китайского разговорного языка: Текст / ЛВИ. 1938. 242 с. (Стеклогр. изд.)
2. Монголия XIV—XVII вв. // История Монгольской Народной Республики. М., 1954. С. 118—137 и др.
3. Изд. (монг.) текста и предисловие // Юаньчао би-ши: (Секретная история монголов). Т. 1. Текст / АН СССР. Ин-т народов Азии. М.: ИВЛ, 1962. 19, 602 с. разд. паг. (Памятники литературы народов Востока. Тексты. Большая серия. Т. 8)
4. Панкратов Б. И. Буддийская философская литература. Предметы изучения на Философском факультете (цаннид дацан) / Подготовлено А. В. Парибком // «Страны и народы Востока». Выпуск XXIX. «Борис Иванович Панкратов. Монголистика. Синология. Буддология». СПб.: Центр «Петербургское Востоковедение», 1998. Сc. 275—288.
5. Панкратов Б. И. Иконография тибетского буддизма (В связи с публикацией книги Л. Н. Гумилева «Старобурятская живопись». Москва, «Искусство», 1975) / Подготовлено Е. Д. Огневой // «Страны и народы Востока». Выпуск XXIX. «Борис Иванович Панкратов. Монголистика. Синология. Буддология». СПб.: Центр «Петербургское Востоковедение», 1998. Сc. 289—301.
6. Страны и народы Востока. Выпуск XXIX. Борис Иванович Панкратов. Монголистика. Синология. Буддология / Ответственный редактор Б. И. Панкратов. СПб.: Центр «Петербургское Востоковедение», 1998, 332 с.
7. Панкратов Б. И. Образцы переводов из «Юань-чао би-ши» / Подготовка к печати и предисловие Ю. Л. Кроля // Mongolica-II. К 750-летию «Сокровенного сказания». М.: «Наука», издательская фирма «Восточная литература», 1993. Сс. 103—125.
8. Волкова М. П. Описание маньчжурских рукописей Института народов Азии и Африки АН СССР / Ответственный редактор Б. И. Панкратов. М.: «Наука», ГРВЛ, 1965.
9. Дамдинсурен Ц. Исторические корни Гэсэриады / Ответственный редактор Б. И. Панкратов. М.: Издательство Академии Наук СССР, 1957.
10. Пучковский Л. С. Монгольские, бурят-монгольские и ойратские рукописи и ксилографы Института востоковедения. Вып. 1. История, право. Ответственные редакторы Б. И. Панкратов, Д. И. Тихонов. М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР. 1957. 280 с., илл.

Литература

• [www.e-reading.mobi/chapter.php/143514/18/Usov_-_Sovetskaya_razvedka_v_Kitae._20-e_gody_XX_veka.html#en833 «Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века»]
• Andreyev, Alexandre, Soviet Russia and Tibet: the debacle of secret diplomacy, 1918-1930s, Brill’s Tibetan studies library (4), 2003, ISBN 978-90-04-12952-8
• [orientalstudies.ru/rus/images/pdf/a_kroll_1989.pdf Кроль, Юрий Львович (1989), «Борис Иванович Панкратов — зарисовка к портрету учителя», Страны и народы Востока (Москва: ГРВЛ) XXVI (3): 84-100]
• [manjurica.orientalstudies.ru/eng/index.php?option=content&task=view&id=198 Маньчжуроведение в Санкт-Петербургском Филиале Института Востоковедения Российской Академии Наук]
• [dlib.eastview.com/browse/doc/4492090 Popova, I. F.; Miasnikov, V. S. (2002), «N. Y. Bichurin as a Translator», Far Eastern Affairs 30 (3): 113—127]
• [dlib.eastview.com/browse/doc/18609159 Ipatova, A.; Popova, O. (2008), «Fiftieth Anniversary of the Sinological Library», Far Eastern Affairs 36 (2): 139—144]

Ссылки

• [www.orientalstudies.ru/rus/index.php?option=com_personalities&Itemid=74&person=149 Статья] на сайте ИВР РАН

Отрывок, характеризующий Панкратов, Борис Иванович

В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.