Паннонская война
| Паннонская война | |||
| Основной конфликт: Римское завоевание Иллирии | |||
| Дата |
14—9 до н. э. | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Римское завоевание южной Паннонии и значительной части Иллирии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Паннонская война (лат. Bellum Pannonicum) 14—9 до н. э. — военные кампании римлян, закончившиеся завоеванием южной Паннонии и значительной части Иллирии.
Начало войны
В ходе Иллирийской войны 35—33 до н. э. римляне несколько расширили свои владения в Иллирии и захватили район Южной Паннонии до среднего течения Савы. По окончании Кантабрийских войн и покорения альпийского региона Август возобновил экспансию в направлении среднего Дуная. Паннонские кампании проходили параллельно с началом римского наступления в Германии и Мёзии.
В 16 до н. э. паннонцы, объединившись с нориками, напали на Истрию, создав угрозу для Северной Италии. Проконсул Иллирика Публий Силий Нерва разбил их; восстание, начавшееся в Далмации, также было подавлено[1]. В следующем году римляне овладели альпийскими областями, подготовив плацдарм для наступления на Германию. В 14 до н. э. «великую, жестокую и опасную»[2] войну с римлянами начали племена, жившие между Савой и Дравой. Операциями руководил наместник Иллирика Марк Виниций, который нанес варварам поражение в кампаниях 14—13 до н. э.[3],[4].
Действия Агриппы
В 13 до н. э. Виниций был отправлен командовать войсками на македонском фронте, а в Паннонию Август в конце года послал своего зятя и второго человека в империи Марка Агриппу. Это означало переход к наступательным действиям. Для ведения войны Агриппа получил высший проконсульский империй. Зимой 13 до н. э. Агриппа выехал на фронт, и паннонцы, «устрашенные его приходом, ничего не предпринимали более»[5]. По-видимому, он добился их подчинения путём переговоров[6]. Вернувшись в Италию из похода, Агриппа неожиданно заболел и умер в марте 12 до н. э. После этого паннонские племена снова восстали[7].
Походы Тиберия
Новым командующим весной 12 до н. э. стал пасынок Августа Тиберий. Предполагается, что римляне осуществляли комбинированное наступление в Паннонии: Тиберий двигался с запада, а навстречу ему из Македонии наступала другая римская армия[8]. На македонском фронте операции в направлении Иллирии, Мёзии и Фракии продолжались уже несколько лет, и римляне добились значительных успехов. Сам Август устроил свою штаб-квартиру в Аквилее, где располагалась главная база паннонской армии[8]. Летом 12 до н. э. Тиберий нанес поражение племенам южной Паннонии (при помощи скордисков, которых Тиберий покорил ещё в 15 до н. э., будучи проконсулом Македонии[9]) опустошил эту страну и продал в рабство на вывоз из страны большую часть молодежи[7]. Предположительно, римские войска, продвигаясь в междуречье Савы и Дравы, достигли Дуная и земель бревков[10]. За эту кампанию сенат определил Тиберию триумфальные отличия (ornamenta triumphalia)[7].
В 11 до н. э. восстали далматы, и Тиберий отправился их усмирять. Пользуясь его отсутствием, паннонские племена также подняли восстание. Вернувшись из Далмации, Тиберий ещё раз их подчинил[11]. Зимой 11/10 до н. э. даки по льду перешли Дунай и напали на Паннонию, а далматы снова восстали, отказавшись платить дань. Тиберий, находившийся с Августом в Галлии, спешно вернулся для подавления мятежа[12]. Он закончил военные действия в Паннонии и Иллирии в 9 до н. э. Источники не сохранили подробностей последних кампаний. По-видимому, Тиберий занимался покорением независимых племен на среднем Дунае, распространив римскую власть до территории современной Боснии[10]. Римские авторы также ничего не сообщают о военных действиях против кельтских племен, живших к северу от Дравы, однако, есть основания полагать, что римляне вели наступление и в этом районе[13].
Итоги
По-видимому, покорение Паннонии и Далмации и в эту войну свелось, большей частью, к захвату основных коммуникаций, а установление более плотного контроля и прокладка военных дорог были оставлены на будущее[8]. Тем не менее, выход римской армии к среднему Дунаю был крупным достижением, что впоследствии отметил император Август:
Племена паннонцев, с которыми до моего принципата никогда не сталкивалось войско народа римского, после того как они были побеждены Тиберием Нероном, который являлся тогда моим пасынком и легатом, я подчинил власти народа римского и раздвинул границы Иллирика до берега реки Данувий.— Деяния божественного Августа, 30.
Напишите отзыв о статье "Паннонская война"
Примечания
Литература
- Dzino, Danijel. Bellum Pannonicum: the Roman armies and indigenous communities in southern Pannonia 16-9 BC // Actes du symposium «Le Livre. La Roumanie. L’Europe», Vol. 3, pp. 461–480. — Bucarest: Bibliotheque Metropolitaine de Bucarest, 2012. — ISSN 2068-9756 [www.academia.edu/1986169/Bellum_Pannonicum_The_Roman_armies_and_indigenous_communities_in_southern_Pannonia_16-9_BC]
- Gruen E. S. The expansion of the empire under Augustus. IV. The Balcans // The Cambridge Ancient History. Vol. 10: The Augustan Empire, 43 BC — AD 69, Second edition. — Cambridge University Press, 1996. — ISBN 978-0521-264-303
- Колосовская Ю. К. Паннония в I—III веках. — М.: Наука, 1973
- Парфёнов В. Н. Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика. — СПб.: Алетейя, 2001—278 с. — ISBN 5-89329-396-7
Отрывок, характеризующий Паннонская война
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.
Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
