Паннонцы

Паннонцы (лат. Pannonii, др.-греч. Παννόνιοι) — название группы племен, родственных иллирийцам и населявших южную часть римской провинции Паннония к югу от реки Драва, а также северную часть провинции Далмация. Паннонские племена, вероятно, были кельтизированы. Впоследствии часть паннонцев поселилась в Дакии. Паннонцы не были подчинены провинции Иллирик до Великого иллирийского восстания. Оно началось в 6 году н. э., когда паннонцы с далматами и другими иллирийскими племенами навязали римлянам ожесточенное столкновение, продолжавшееся три года. В результате они были побеждены войсками будущего императора Тиберия и Германика в 9 году. Вскоре (между 20 и 50 годами) провинция Иллирик была расформирована: северная её часть образовала провинцию Паннония, а южная — Далмацию. Паннонские племена населяли территорию между рекой Драва и далматским побережьем. Археология и ономастика раннего периода показывают их культурное отличие от южных иллирийцев, яподов и латенских народов, обычно называемых кельтскими. Однако позже они подверглись кельтизации. Тем не менее, есть некоторое культурное сходство между паннонцами и далматами. Существенная часть паннонских земель была богата железными рудами, поэтому добыча и обработка железа составляла здесь важную часть хозяйства как до римского завоевания, так и после. В доримскую эпоху у паннонцев не было крупных поселений, кроме Сегестики, которая фактически была кельтской. В работах Страбона, Плиния Старшего и Аппиана Александрийского упоминаются некоторые из паннонских племен, благодаря чему историки и археологи смогли локализовать некоторые из них.

Амантины

Амантины (др.-греч. Ἄμαντες) жили в непосредственной близости от Сирмия (ныне — город Сремка-Митровица в Сербии). Видимо, проживали также значительно южнее, о чём свидетельствует название древнего города Амантия на территории нынешней Албании. Таким образом, амантины были самым южным иллирийско-паннонским племенем. Первое упоминание о них содержится в Перипле Псевдо-Скилака (IV—III вв. до н. э.). Стефан Византийский в VI веке писал, что амантины вели свою родословную от абантов из Эвбеи и утверждал, что они населили эти земли после Троянской войны. Амантины жестко противостояли римлянам и после поражения были проданы в рабство.

Бревки

Бревки (др.-греч. Βρεῦκοι) жили в среднем течении Савы между Врбасом и Дриной. Были одним из самых сильных и воинственных племен союза. В 6 году, сразу после начала Великого иллирийского восстания, примкнули к дезитиатам под предводительством Батона I. Однако после подавления восстания были проданы в рабство в Италию. Во времена правления Траяна получили римское гражданство. Позже в римской армии служило 9 когорт бревков (cohortes Breucorum), в составе которых также были представители других племен. Многие из бревков переселились в Дакию, где постепенно слились с местным населением. Возможно, племя дало название современному городу Брчко в Боснии и Герцеговине.

Колапианы

Колапианы — племя, сформировавшееся из бревков, осериатов и кельтов-варцианов. Жили на крайнем юго-востоке нынешней Словении вдоль реки Купы. Упоминались Плинием Старшим и Птолемеем. Археологи Яро Шашел и Драган Божич приписывает колапианов к виницкой культуре, но эта гипотеза не является общепризнанной.

Дезитиаты

Дезитиаты (лат. Daesitiates) жили на территории нынешней Центральной Боснии. Их имя упоминается во многих надписях римского времени. Не вызывает сомнений, что они были одним из основных компонентов иллирийской этнокультурной общности. Научный интерес к ним пробудился в XIX веке, однако, несмотря на богатый собранный археологический материал, многие вопросы истории дезитиатов остаются открытыми. Этимология названия до сих пор не ясна. Оно может быть связано со словом dasa, употребляемом в южнославянских языках в значении хороший человек, или с албанским словом dash — баран. Последнее значение можно связать с овцеводством — одним из основных видов хозяйственной деятельности племени, и даже с воинственностью. Подобная аналогия применяется в одной из гипотез происхождения названия далматы (от албанского delme — овца). Возможно, этимологию слова нужно искать в древнегреческом и латинском языках. Например, в древнегреческом языке dasos — лес, deisi — молитва, в латинском desido — поселение, desitus (мн. ч. — desino) — оставить.

Отрывок, характеризующий Паннонцы

Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.