Панова, Вера Фёдоровна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Панова.
Вера Панова
Имя при рождении:

Вера Фёдоровна Панова

Дата рождения:

7 (20) марта 1905(1905-03-20)

Место рождения:

Ростов-на-Дону,
Область Войска Донского,
Российская империя

Дата смерти:

3 марта 1973(1973-03-03) (67 лет)

Место смерти:

Ленинград,
РСФСР, СССР

Гражданство:

СССР СССР

Род деятельности:

прозаик, драматург, сценарист .

Направление:

социалистический реализм

Жанр:

роман, повесть, пьеса

Язык произведений:

русский

Премии:
Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение
Подпись:

Ве́ра Фёдоровна Пано́ва (20 марта 1905 — 3 марта 1973) — русская советская писательница. Лауреат трёх Сталинских премий (1947, 1948, 1950).





Начало литературной деятельности

Вера Фёдоровна Панова родилась 7 (20) марта 1905 года в Ростове-на-Дону. Когда дочери шёл шестой год, отец её, Фёдор Иванович, утонул в Дону. Семья осталась без средств к существованию. Матери пришлось пойти на службу конторщицей. В бедности и нужде прошли детские годы писательницы. Она хорошо узнала жизнь городской окраины, трудовой быт простых людей. Впечатления детства были противоречивы. Рядом с пёстрыми картинами праздничного Ростова Панова с юных лет запомнила будни скудной провинциальной жизни. Она застала ещё, пусть на исходе, старую Россию, Октябрьская революция и гражданская война потрясли весь уклад жизни. Ростов испытал на себе все превратности бурного времени. Власти в городе несколько раз менялись, и только в начале 1920 года под ударами Первой Конной армии Ростов окончательно стал советским.

В семнадцать лет Панова поступила работать в редакцию ростовской газеты «Трудовой Дон». Журналистика на долгие годы становится её основной и любимой профессией. Первые шаги Пановой в газете очень напоминали начало журналистской карьеры Севастьянова, описанной позднее в «Сентиментальном романе» (1958), книге во многом автобиографической, построенной на соединении художественного вымысла и реальных фактов собственной жизни.

В 1926—1927 годах Панова вела регулярный отдел фельетона в газете «Советский Юг». Из номера в номер появлялись в газете короткие, остроумные, точно бьющие в цель статьи и заметки, подписанные псевдонимом Вера Вельтман. Преследуя бюрократов, волокитчиков, самодуров, подхалимов, самодовольных мещан, она умела находить характерные, точные штрихи, разом схватывающие натуру.

Панова принимала близкое участие в детских изданиях Ростова — газете «Ленинские внучата», в журналах «Костёр» и «Горн». Собственно, здесь, на ниве детской литературы, она предприняла первые робкие попытки перейти к беллетристике, к художественной обработке жизненного материала. Благодаря этому пристальному интересу, живым наблюдениям, копившимся в течение десятилетий, могли возникнуть лучшие страницы её зрелой прозы, посвящённой подросткам и детям. В 1933 году начала драматургическую деятельность, её пьеса «Весна», посвящённая борьбе с кулачеством на Дону, была поставлена в молодёжном театре Ростова-на-Дону.

После убийства С. М. Кирова (1 декабря 1934 года) её второй муж, специальный корреспондент газеты «Комсомольская правда» в Ростове Борис Вахтин, был арестован по обвинению в принадлежности к «ленинградской оппозиции», приговорён к 10 годам лагеря и направлен в СЛОН, где и погиб. В 1937 году Панова навсегда покинула Ростов. Вместе с детьми и матерью она несколько лет жила на Украине в селе Шишаки Полтавской области. Отсюда выезжала в Ленинград и Москву в поисках литературной славы. Перед войной две её пьесы — «Илья Косогор» (1939) и «В старой Москве» (1940) были отмечены премиями на республиканском и всесоюзном конкурсах драматургов.

Отечественная война застала Панову в городе Пушкине, захваченном в сентябре 1941 года немецкими войсками. Немцы погнали её вместе с другими жителями в Эстонию, однако ей удалось бежать вместе с дочерью и, преодолев многие сотни километров по захваченной врагом земле, достигнуть зимой 1941 года села Шишаки на Полтавщине, где оставалась её семья — две бабушки с малолетними сыновьями. После освобождения Украины в конце 1943 года Панова переехала на Урал, в Молотов. Здесь она работала в редакции местной газеты и на радио.

Литературная известность

Бедствия военных лет закалили Панову. Она проявила недюжинную силу характера и личное мужество, чтобы пережить потрясения, пройти тяжкий путь скитаний в оккупации, спасти себя и свою семью от гибели или угона в Германию. Она подошла к своим главным литературным замыслам, собирая опыт и знания, необходимые писателю. В Молотове были завершены первые крупные произведения Пановой — первая редакция романа «Евдокия» («Семья Пирожковых», 1944), роман «Спутники» (1946), пьеса «Метелица» («Военнопленные», 1942).

Уже став известной писательницей, Панова в 1946 году переехала в Ленинград, с этим городом связаны для неё десятилетия напряжённого, насыщенного труда и деятельное участие в общественной и литературной жизни страны.

В романе «Спутники» (1946) жизнь персонала и раненых в санитарном поезде, героизм повседневности показан через характеры и судьбы отдельных людей. В романе «Кружилиха» (1947) производственный конфликт, традиционный для литературы того времени, характерно для писательницы решается как нравственное противостояние людей с различными принципами. Наиболее слабым, бесконфликтным произведением Пановой стала повесть «Ясный берег» (1949) — своеобразная сельская идиллия.

Новый этап в творчестве Пановой начинается с выходом романа «Времена года» (1953) — остром по тому времени (особенно во второй редакции, 1956) произведении, поднимающем конфликт старого и нового, отцов и детей.

Психологической тонкостью отмечены рассказы и повести Пановой, главными героями, которых становятся дети («Серёжа», 1955, и другие), в которых писательница сумела понять и художественно отобразить движения детской души, её взаимоотношения с миром взрослых.

Поздний период творчества

Художественные интересы Пановой никогда не замыкались только литературой. Она любила театр и много работала для него. Пьесы Пановой ставили в разные годы выдающиеся театральные режиссёры — Ю. А. Завадский, А. Д. Попов, Н. П. Охлопков, Г. А. Товстоногов и другие. Не менее увлечённо Панова сотрудничала с кино. Мир кинематографа стал её миром. Мировое признание лучших фильмов, поставленных по произведениям Веры Пановой (всего их снято тринадцать), было закономерным. Писательница принесла в кино глубокое знание души своего современника, своеобразие индивидуального видения жизни, развитое чувство формы и стиля, то есть те качества, без которых не может существовать настоящее искусство.

В конце 1960 года в составе писательской делегации Панова совершила продолжительную зарубежную поездку по США. Программа поездки была насыщенной. Вашингтон — Новый Орлеан — Спрингфилд — Чикаго — Буффало — Бостон — Нью-Йорк. Это была одна из первых после долгого перерыва писательских поездок в США, целью которой являлось восстановление прерванных и налаживание новых контактов в области художественной культуры.

Творческие планы писательницы в шестидесятые годы ещё больше раздвинулись: вместе с современными темами Панову увлекают сюжеты из русской истории; она работает в области драматургии и кинодраматургии, создаёт последнюю редакцию романа-сказки «Который час?», обдумывает план автобиографической книги, для которой исподволь накапливались заметки и материалы. Личным секретарём Пановой в это время был начинающий писатель Сергей Довлатов, оставивший воспоминания о ней и о её супруге Давиде Даре.

Летом 1967 года, после участия в работе IV Всесоюзного съезда советских писателей, Панова вернулась из Москвы в Ленинград крайне переутомлённой, но продолжала работать. Последствия оказались катастрофическими: Панова перенесла тяжёлый инсульт, от которого так и не смогла оправиться до конца жизни. Однако и в эти последние годы, омрачённые тяжкой болезнью, она проявила необыкновенную силу воли и способность к творчеству. Она работает над новыми пьесами, историческими миниатюрами, художественной биографией пророка Мухаммеда. Некоторые страницы её мемуарной прозы были созданы именно в это время.

Вера Фёдоровна Панова скончалась 3 марта 1973 года и похоронена на кладбище в Комарово под Ленинградом.

Памятник на могиле является культурно-историческим наследием федерального уровня охраны.

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Памятник Комаровского Некрополя

  • 08-09-22 St. Petersburg Panowa.JPG

    Мемориальная доска по адресу: Санкт-Петербург, Марсово поле, д. 7

На фасаде дома по Марсову полю, 7, установлена гранитная памятная доска, гласящая, что здесь с 1948 по 1970 год жила и работала писательница Вера Фёдоровна Панова.

Семья

  • первый муж — журналист Арсений Владимирович Старосельский (1904—1953)
    • дочь Наталья.
  • второй муж — журналист Борис Васильевич Вахтин (1907—1938, репрессирован за членство в троцкистской организации, расстрелян), секретарь редакции газеты «Молот».
  • третий муж — писатель-диссидент Давид Яковлевич Дар (1910—1980).

Награды и премии

Сочинения

Романы

  • Евдокия (Семья Пирожковых) (1944; вторая редакция — 1959).
  • Спутники (1946).
  • Кружилиха (Люди добрые) (1947).
  • Времена года. Из летописей города Энска (1953; вторая редакция — 1956).
  • Сентиментальный роман (1958).
  • Который час? Сон в зимнюю ночь. Роман-сказка (1962; опубликован в 1981).

Повести

  • Ясный берег (1949).
  • Серёжа (1955).
  • Рабочий посёлок (1964).
  • Рано утром (1964).
  • Саша (1965).
  • Конспект романа (1965).

Рассказы

  • Валя (1959).
  • Володя (1959).
  • Листок с подписью Ленина (1962).
  • Трое мальчишек у ворот (1961).
  • Мальчик и девочка. Кинорассказ (1962).
  • Сестры (1965).
  • Про Митю и Настю (1972).
  • Сергей Иванович и Таня. Быль (1973).

Драматургия

  • Илья Косогор (1939; опубликована в 1958)
  • В старой Москве. Картины (1940; опубликована в 1957).
  • Метелица (Военнопленные) (1942; опубликована в 1957).
  • Девочки (1944; опубликована в 1958).
  • Бессонница (1945; опубликована в 1985).
  • Проводы белых ночей (1961).
  • Как поживаешь, парень? Литературный сценарий (1962).
  • Ещё не вечер (1967).
  • Сколько лет, сколько зим… (1966).
  • Надежда Милованова (Верность; Поговорим о странностях любви…) (1967).
  • Тредьяковский и Волынский. Историческая драма (1968).
  • Свадьба как свадьба (1973).

Историческая эссеистика

Лики на заре. Исторические повести (1966).

  • Сказание об Ольге.
  • Сказание о Феодосии.
  • Феодорец Белый Клобучок.
  • Кто умирает.

Смута. Мозаики (1969; полностью опубликованы в 1976).

  • Голод.
  • Болотников. Каравай на столе.
  • Чёрный день Василия Шуйского.
  • Марина. Кому наибольший кусок.
  • Гибель династии.

Жизнь Мухаммеда (совместно с Ю. Вахтиным1970; опубликована в 1990).

Автобиографическая эссеистика

  • Заметки прозаика (1952).
  • Из американских встреч (1960—1961; полностью опубликовано в 1964).
  • Из запасников памяти (Заметки литератора) (1971).
  • Из письма… (1972).
  • Мое и только мое. О моей жизни, книгах и читателях (1973; полностью опубликовано в 1989).

Издание сочинений

  • Собрание сочинений в пяти томах. — Л., 1969—1970.
  • Избранные произведения в двух томах. — М., 1980.
  • Собрание сочинений в пяти томах. — М., 1987—1989.
  • Жизнь Мухаммеда. — М., 1990.

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Панова, Вера Фёдоровна"

Литература

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/articles/89/1008927/1008927a1.htm Панова, Вера Фёдоровна] // Энциклопедия «Кругосвет».
  • [publ.lib.ru/ARCHIVES/P/PANOVA_Vera_Fedorovna/_Panova_V.F..html Вера Федоровна Панова. Произведения]
  • Вера Панова (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Панова, Вера Фёдоровна

– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Панова,_Вера_Фёдоровна&oldid=80799281»