Панов, Михаил Викторович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Викторович Панов
Дата рождения:

21 сентября 1920(1920-09-21)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

3 ноября 2001(2001-11-03) (81 год)

Страна:

СССР, Россия

Научная сфера:

лингвистика

Место работы:

Институт русского языка АН СССР, НИИ национальных школ (Институт национальных проблем образования), Московский государственный гуманитарный университет имени М. А. Шолохова

Альма-матер:

Московский городской педагогический институт им. В. П. Потёмкина

Михаи́л Ви́кторович Пано́в (21 сентября 1920, Москва — 3 ноября 2001) — российский лингвист, литературовед, доктор филологических наук, один из наиболее значительных представителей Московской фонологической школы. Труды по русской фонетике, орфографии и орфоэпии, а также по русской морфологии и синтаксису, истории русского языка, социолингвистике, стилистике, языку русской поэзии и др. проблемам русистики. Активный популяризатор науки, инициатор и автор лингвистических изданий для детей и школьных учебников по русскому языку, ориентированных на современную лингвистическую теорию. Автор методических пособий и статей, посвященных преподаванию русского языка в русской и национальной школах. Поэт, автор двух поэтических сборников (второй опубликован посмертно).





Биография

Окончил Московский городской пединститут (1941), ушёл добровольцем на фронт, прослужив всю войну в противотанковой артиллерии. После войны работал учителем в школе; с 1958 года — в Институте русского языка АН СССР (по приглашению В. В. Виноградова), зав. группой фонетики, c 1963 года — зав. сектором современного русского языка. В 1968 году получил степень доктора наук за исследование «Русская фонетика». По его инициативе предпринимаются масштабные новаторские исследования русской разговорной речи (в дальнейшем продолженные под руководством Е. А. Земской), а также динамики изменений фонологической и грамматической системы современного русского языка (отражённые в проспекте монографии «Русский язык и советское общество», 1962). Многообразная научно-исследовательская деятельность Панова была насильственно прервана в результате конфликта с Ф. П. Филиным и партийным руководством Института русского языка: в 1971 году М. В. Панов, заступавшийся за инакомыслящих сотрудников, был исключён из партии (в которую вступил на войне) и вынужден был уйти из Института; на 20 лет задержался выход его книги по истории русского литературного произношения. Работал в НИИ национальных школ, занимаясь подготовкой учебной и методической литературы по русскому языку для национальных школ СССР. В этот период он эпизодически читал лекции по русской фонетике и истории русского поэтического языка на русском отделении филологического факультета МГУ, пользовавшиеся огромной популярностью; с середины 1990-х годов преподавал также в Московском государственном гуманитарном университете им. М.А. Шолохова.

Вклад в науку

М. В. Панов — один из самых оригинальных и интересных отечественных исследователей русского языка. Основной областью его интересов была русская фонология, где наиболее значительным достижением Панова следует считать детальный анализ тенденций эволюции русской фонологической системы с XVIII по XX в.

Существен вклад Панова и в русскую морфологию: ему принадлежат важные работы о проблеме членимости слова и принципах трактовки словообразовательной дефектности (продолжающие традиции Смирницкого и Винокура); в работах последних лет он наметил контуры оригинальной морфологической теории, оставшейся незавершённой. Так же, как и в исследованиях по фонологии, его интересовали тенденции эволюции русской морфологической системы. В сжатом виде грамматическая концепция Панова отражена в очерке «Русский язык», написанном им для справочного издания «Языки народов СССР» (1966).

Большое значение для русистики имели новаторские исследования Панова социолингвистического характера: одним из первых он обратил внимание на фундаментальные отличия русской «разговорной речи» от «кодифицированного литературного языка», был инициатором записей устной речи и изучения фонетических и грамматических особенностей этого типа текстов; его интересовало также русское просторечие, речевые ошибки и другие проявления вариативности языковой системы — в них Панов видел ростки новых тенденций, которые могли бы стать завтрашней нормой. Под его руководством была начата практика массового анкетирования говорящих. Социолингвистическая программа Панова получила развитие в четырёхтомной коллективной монографии под его редакцией «Русский язык и советское общество» (1968; проспект этой работы был опубликован Пановым в 1962 г.).

Большое влияние на современные филологические исследования оказали идеи Панова о структуре и эволюции языка русской поэзии (многое было высказано лишь в устном виде, в лекциях на филологическом факультете МГУ).

Панов уделял много внимания прикладным проблемам русистики: русской орфографии и орфоэпии, а также методике обучения русскому языку. Он считается одним из лучших популяризаторов языкознания, охотно писавшим для детей; его талант в этой области проявился в созданном по его инициативе «Энциклопедическом словаре юного филолога» (1984), энциклопедии для детей «Языкознание. Русский язык» (1998), а также в целом ряде экспериментальных учебников русского языка, в которых Панов старался отразить близкие ему лингвистические взгляды (в том числе концепцию Московской фонологической школы, как он её понимал).

Поэтическое творчество

Панов был ярко одарённым человеком, своеобразие и неповторимую индивидуальность его живого и ироничного научного стиля отмечали многие. Но немногим было известно, что он всю жизнь (включая военные годы) писал стихи, которые были впервые опубликованы только в 1998 г. Критики отмечали тяготение Панова к неклассическому свободному стиху, словесные эксперименты, публицистичность и жёсткость интонации (отчасти напоминающей поэзию Л. Мартынова).

Основные публикации

Научные работы

  • Русский язык // Языки народов СССР. Т. I: Индоевропейские языки. М.: Наука, 1966, 55-122 (также в Панов 2004).
  • Русская фонетика / М. В. Панов. — М.: Просвещение, 1967. — 440 с. — 40 000 экз. (в пер.)
  • История русского литературного произношения XVIII—XX вв. М.: Наука, 1990.
  • Позиционная морфология русского языка. М.: Наука, Школа «Языки русской культуры», 1999.
  • Труды по общему языкознанию и русскому языку. Том I / Под ред. Е. А. Земской и С. М. Кузьминой. М.: Языки славянской культуры, 2004. — ISBN 5-9551-0034-2
  • Труды по общему языкознанию и русскому языку. Том II / Под ред. Е. А. Земской и С. М. Кузьминой. М.: Языки славянской культуры, 2007. — ISBN 5-9551-0190-X

Учебные пособия, научно-методические и научно-популярные работы

  • И всё-таки она хорошая! Рассказ о русской орфографии, её достоинствах и недостатках / Институт русского языка АН СССР.. — М.: Наука, 1964. — 168 с. — (Научно-популярная серия). — 35 000 экз. (обл.)
  • Современный русский язык: Фонетика. М.: Высшая школа, 1979.
  • Русский язык: Лексика. Фонетика. Теория письма. Морфология. Л.: Просвещение, 1982; 2-е изд., дораб.: СПб.: Просвещение, 1993 (соавтор: Р. Б. Сабаткоев).
  • Русский язык: Синтаксис. Л.: Просвещение, 1983 (соавтор: Р. Б. Сабаткоев).
  • Занимательная орфография: Книга для внеклассного чтения учащихся 7—8-х классов. М.: Просвещение, 1984.
  • Фонетические, морфологические и синтаксические ошибки в русской речи учащихся национальных школ: Учеб. пособие. М.: НИИ нац. школ, 1989 (соавторы: Х. Х. Сукунов, Н. Б. Экба).

Стихи

  • Тишина. Снег. Стихи разных лет. М.: Carte Blanche, 1998.
    • [magazines.russ.ru/znamia/1999/3/nov.html рец. Вл. Новикова]
  • Олени навстречу. Вторая книга стихов. М.: Carte Blanche, 2001.
    • [magazines.russ.ru/novyi_mi/2003/9/knpol.html рец. П. Крючкова]

Напишите отзыв о статье "Панов, Михаил Викторович"

Литература

  • Крысин Л. П. Михаил Викторович Панов: In memoriam (1920—2001) // Russian Linguistics, 2002, 26.2, 289—292.
  • Земская Е. А., Кузьмина С. М. О Михаиле Викторовиче Панове // Панов 2004, 8—13.
  • [www.ruslang.ru/agens.php?id=div&sp=11 Краткие сведения на сайте Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН.]
  • [fio.novgorod.ru/projects/project2124/index.htm Об учебниках русского языка для средней школы под редакцией М. В. Панова]
  • Жизнь языка: Сб. ст. к 80-летию М. В. Панова / Сост. Л. А. Капанадзе. Отв. ред. С. М. Кузьмина. М.: Языки славянской культуры, 2001. 544 с. [danefae.org/cts/panov1.htm содержание]
  • [danefae.org/lib/panov Работы М. В. Панова в сети]
  • [ka2.ru/nauka/m_panov_1.html Сочетание несочетаемого: М. В. Панов о Велимире Хлебникове]
  • Новиков В. И. [www.nm1925.ru/Archive/Journal6_2015_7/Content/Publication6_2771/Default.aspx По ту сторону успеха: Повесть о Михаиле Панове]] // Новый мир. - 2015. - №7.

Отрывок, характеризующий Панов, Михаил Викторович

Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.