Панофка, Теодор

Теодор Панофка

Теодор Сигизмунд Панофка (нем. Theodor Sigismund Panofka; 25 февраля 1800, Бреслау — 20 июня 1858, Берлин) — германский археолог, филолог и искусствовед, педагог, научный писатель. Фактический основатель научного исследования древнегреческой керамики и Германского археологического института. Брат скрипача Генриха Панофки.

С 1819 года изучал классическую филологию в Берлинском университете. В 1823 году отправился в Рим и год спустя — вместе с художником Отто Магнусом фон Штакельбергом, писателем-искусствоведом и коллекционером Августом Кестнером и исследователем античного искусства Эдуардом Герхардом — основал Гиперборейско-римское общество (нем. Hyperboreisch-römische Gesellschaft)), обычно именуемое просто «Гиперборейцами»: неформальное объединение североевропейских ученых, изучавших в Риме руины периода античности. В Риме Панофка своей работой привлёк внимание герцога де Блакаса, французского посла в Папской области и собирателя древностей, который стал его покровителем и с которым Панофка оставался до возвращения герцога в Париж в 1828 году. Когда в 1829 году «Гиперборейцы» были преобразованы в Археологический институт в Риме, Панофка стал секретарём новой организации, разместившейся в Париже. По приезде в Рим провёл в общей сложности четыре года в путешествии по Италии и Сицилии.

Панофка отправился в южную Италию, где принял участие в сборе древних артефактов для Национального музея в Неаполе (в том числе лично руководил раскопками в Ноле), в частности, занявшись каталогизацией ваз и скульптур музея. По возвращении в Париж он опубликовал научную работу о древнегреческих вазах под заглавием «Разыскания о подлинных названиях греческих ваз» (фр. Recherches sur les véritables noms des vases grecs). В 1836 году был избран в академики Берлинской академии и перешёл на работу в Королевский музей в Берлине, где благодаря своим знаниям в области древнегреческих ваз в итоге получил назначение куратором коллекции ваз. Несмотря на усиливающуюся глухоту, Панофке удалось опубликовать в 1842 году работу «Терракоты Королевского музея в Берлине» (нем. Terracotten des königlichen Museums zu Berlin) и филологическое исследование об африканских корнях дельфийского культа в 1849 году. Он стал профессором археологии в Берлинском университете в 1844 году и в 1856 году, за два года до смерти, стал хранителем коллекции ваз музея. Скончался в Берлине в возрасте 58 лет.

Современная наука считает труды Панофки чрезвычайно субъективными и не свободными от многочисленных ошибок, однако содержащими и некоторые опережающие время прозрения, а в историческом плане заложившими основы ряда важных исследовательских направлений.

Источник

• Панофка, Теодор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [de.wikisource.org/wiki/ADB:Panofka,_Theodor Статья] в ADB  (нем.)
• [runeberg.org/nfbt/0759.html Статья] в Nordisk Familjebok  (швед.)

Отрывок, характеризующий Панофка, Теодор

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.