Пантелеимоновская церковь (Тарховка)

Православная церковь
Храм Святого Великомученика и Целителя Пантелеимона Тарховская церковь
Тарховская церковь в 2009 году
Страна	Россия
Город	Сестрорецк, Тарховский проспект, 32
Конфессия	Православие
Епархия	Санкт-Петербургская
Тип здания	Церковь
Автор проекта	Харламов, реставратор Рунтова О.М.
Строитель	реставрировала «Таврическая строительная компания»
Основатель	Латышев А.И., Елагин П.Н.
Первое упоминание	1905 год
Дата основания	1906 год
Строительство	1905—1906 годы
Состояние	действующий храм

Храм Святого Великомученика и Целителя Пантелеимона на Тарховском проспекте, 32, в городе Сестрорецке Курортного района Санкт-Петербурга.

История

До революции церковь святого великомученика и целителя Пантелеимона в посёлке Тарховка являлась приписной к церкви во имя первоверховных апостолов Петра и Павла в городе Сестрорецке, Курортный район Санкт-Петербурга. Находилась она в дачной местности, на участке, пожертвованном Главным управлением земледелия и землеустройства, освящена 16 июля 1906 года благочинным протоиереем Николаем Андреевичем Травински.

Храм строился на пожертвования дачевладельцев и членов Общества содействия благоустройству Тарховской дачной местности. В «Церковных ведомостях» сообщалось:

«Северное побережье Финского залива на протяжении от Лахты до финляндской границы является превосходной дачной местностью, которая за последние годы быстро заселяется по линии Приморской железной дороги, особенно вблизи Сестрорецкого курорта, где в летнее время насчитывается до 500 тыс. жителей. Эта колонизация распространилась и на Тарховскую дачную местность — между Сестрорецком и деревней под названием Лисий Нос (она же Горская (Сестрорецк)), на обширную, покрытую сосновым лесом площадь, захватывающую район Сестрорецкого лесничества и владения графини Стенбок-Фермор в Петербургском уезде. Жители этой местности, в числе до 5000 душ, находясь на значительном расстоянии от ближайших приходских церквей — Сестрорецкой (4 версты) и Горской (3 в.), давно уже испытывают нужду в своём храме. Практический почин в удовлетворении этой назревшей потребности принадлежит местному землевладельцу Елагину П. Н., заведующему сельскохозяйственным музеем при главном управлении земледелия и землеустройства. По его предложению Общество содействия благоустройству Тарховской дачной местности приняло на себя попечение об устройстве здесь храма; оно избрало из своей среды строительную комиссию во главе с председателем, местным дачевладельцем Федотовым Н. Т. С Высочайшего соизволения лесной департамент отвёл под церковь в центре Тарховской местности площадь земли в 600 кв. сажень и отпустил 500 бревён строевого леса. На призыв строителей горячо откликается и вся местная община православных людей — и дачевладельцы, и дачники; на устроение дома Божия жертвует каждый, кто, чем может. В один год над стройным лесом вырос высокий благолепный дом, ярко горящий золотом своих крестов; теперь в лесной тиши светло красуется врачебница духовная, в которой благодатную отраду находят себе сердца христианин… С благословения высокопреосвящённого Антония, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, 12 июня 1905 года совершена была закладка храма, а 16 июля текущего год, по воле владыки, уже освящен, сей храм во имя святых целителя Пантелеймона и преподобномученика Александра, тезоименитого главному жертвователю Латышеву А. И. Новый храм, приписной к приходской церкви селения Сестрорецка, — однопрестольный, деревянный. Сооружён на гранитном фундаменте в виде креста, над которым высоким, лёгким сводом возносится большой двусветный купол. Вместимость храма рассчитана на 250 человек. Иконопись храма представляет собой хорошие копии с известных росписей кисти Васнецова и Нестерова. Внутри храм красиво отделан еловою вагонкой. Храм строился по плану местного техника Морозова, скомпонованному по проекту известного архитектора Харламова. Тарховский храм является уже шестым в районе Сестрорецкого прихода. При храме предположено учредить приходское братство имени целителя Пантелеимона, которое имеет своею задачею устроить дом для церковного причта, лечебницу-амбулаторию и небольшой приют для детей-сирот».

В 1934 году в церкви проходили свящённые обряды, рядом с церковью было кладбище. Вот как вспоминает жительница Тарховки Зинаида Александровна Кокка о своём венчание:

Мне было восемнадцать. Девчонка! А красота-то какая была, на всю жизнь запомнилась! Первым в церковь приехал шафер. Потом, по обычаю, жених. Мой жених — Николай Афанасьевич приехал в церковь и ждал, когда меня привезут. И меня привезли под колокольный звон. Под колокольный звон! Венчал нас отец Виктор (в миру — Николаевский). Помогал ему Ивлев Саша, дьячий. А как он пел! Что там Лемешев, молодой человек, вы не слышали Сашу Ивлева! И не было лучше дьякона. По состоянию на 1990 год церкви не было, а была спецдача с 1948 года, на три семьи, от ленинградской пожарной службы.

В 1937 году церковь, как и её святой покровитель, великомученик Пантелеимон, была обезглавлена. В 1938 году разрушение продолжили. Сбросили на землю купола, кресты. Купола уввезли на переплавку, один крест удалось спасти сторожу церкви, он и сейчас (в 1991 году) под полом одного из близлежащих рядом деревянных домов. А настоятеля церкви зимней декабрьской ночью увели из дома прямо в рясе. В Сестрорецке при советской власти были разрушены все храмы. Тарховская церковь сначала была превращена в клуб, затем передана НКВД, в ней располагался суд до 1948 года, который представлял печально знаменитые тройки. Окрестные жители слышали звуки выстрелов, расстрелянных хоронили там же, в братской могиле, а во время блокады даже не хоронили, а осуждённых запирали просто в одну из комнат и там оставляли умирать голодной смертью. А потом выносили на улицу и там оставляли. Во время войны здесь судили банду людоедов, которых после исполнения приговора, прикопали тут же во дворе церкви.

В 1952 году здания были переданы Управлению пожарной охраны под ведомственный жилой фонд. После установки перегородок, поселилось несколько семей, в том числе и в алтаре.

Возрождение

В 1990 году началось движение за возвращение храма Церкви. 4 января 1991 года был зарегистрирован Устав общины. Из епархии прислан отец Владимир (Чупов), который и возглавил церковный приходской совет. Отец Владимир при поддержке Сестрорецкого районного Совета народных депутатов занялся возвращением церкви святого великомученика Пантелеймона Целителя. Райсовет помог и с расселением жителей из здания храма. Первый молебен отец Чупов отслужил вместе с немногочисленными тогда прихожанами зимой 1 января 1991 года, на морозе, в передней части здания церкви и на снегу. Это было красиво — сто человек со свечами в руках, на фоне белого снега, на фоне песнопений уже рождающегося церковного хора, возрождающейся церкви. Символом этому были свечи, горящие на снегу.

К августу 1991 года Исполком здание освободил. В августе 1992 года КУГИ оформил Акт передачи в безвозмездное пользование Санкт-Петербургской епархии Русской Православной Церкви под молитвенные цели. Приход относился к Приморскому Благочинному округу, окормлял который протоиерей Ипполит Ковальский. Настоятелем назначен священник Чупов.

Здание было в аварийном состоянии, были утрачены 60 %: портал, колокольня. Шатровый купол и апсида. Средства на восстановление были ограничены, но сделано в первые годы было много.

Первые иконы в храм были возвращены таможенниками, многое нашили в подвалах.

В 1998 году в храм пришёл отец Сергий. В 2000 году его назначили окормлять выделенный самостоятельным Благочинным Сестрорецкий округ. В 1998 году архитектор Рунтова Ольга Михайловна подготовила проект реставрации церкви, основанный на старинных чертежах и фотографиях. В апреле 2002 года здание было полностью снесено, а в 2003 году его воссоздали на железобетонном фундаменте. Новодел официальной ценности не представляет (статусом памятника не наделен).

В августе 2004 года в посёлке Тарховка состоялось праздничное освящение престола и восстановление Храма святого великомученика и Целителя Пантелеимона Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Владимиром.

См. также

Религия в Курортном районе Санкт-Петербурга

Отрывок, характеризующий Пантелеимоновская церковь (Тарховка)

Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.