Панты

Па́нты — рога оленей в период их ежегодного роста, имеют трубчатую неороговевшую структуру, наполнены кровью, покрыты тонкой бархатистой кожей с короткой мягкой шерстью. Олени — единственное семейство млекопитающих, ежегодно отращивающих и сбрасывающих массивный орган — рога. В восточных традиционных системах врачевания (Китай, Корея) панты широко используются для сохранения силы и молодости, они находятся на самой вершине применяемых снадобий и сравнимы только с женьшенем.

Панты оленей, срезанные с живого или убитого животного, перерабатываются различными способами:

• традиционный способ сушки на воздухе с промежуточным обвариванием для предотвращения микробного и паразитарного загрязнения
• сушка вымораживанием при низких температурах
• сушка в вакууме

и другими.

Для получения пантов с конца XIX века пантовых оленей сибирских подвидов (марала, изюбря и пятнистого оленя) разводят в неволе. В Российской Федерации пантовое оленеводство наиболее развито в Республике Алтай (более 70 тыс. голов) и Алтайском крае, отдельные хозяйства есть в других регионах. Также пантовое оленеводство широко развито в Казахстане, где обитают маралы и пятнистые олени, с пантами очень высокого качества.

Наиболее ценными считаются панты сибирского марала (ареал — казахстанская и российская части Алтая). Панты — предмет традиционного экспорта, в основном в Корею (по Республике Алтай в 2006 году экспорт составлял около 40 тонн). Панты служат сырьём для получения лекарственного средства — пантокрина и значительного числа комплексов биологически активных веществ. В 1990-е годы в России начато изучение и производство пантогематогена из крови пантовых оленей, получаемой в период срезания пантов.

Пантовое оленеводство широко развито в Казахстане, Китае, в Новой Зеландии (более 2 млн голов).

Используются для приготовления пантовых ванн.

История развития пантового хозяйства

Процесс одомашнивания марала начался в 1792 году братьями Шарыповыми, которые провели отлов в районе реки Бухтармы на Юго-Западном Алтае. Первым оленеводом приморья считается Семен Яковлевич Поносов. На ранних стадиях пантового оленеводства фермеры отлавливали лишь мужских особей и содержали их в загонах. Животные находились круглый год в клетке и не пользовались подножным кормом, в связи с чем снижалось качество заготавливаемых пантов. После осознания этой ошибки и её исправления, путём огораживания больших, высокопродуктивных пастбищ с разнообразием подножного корма и нахождением в естественной среде пантовое хозяйство стало активно развиваться.

На Алтае к концу XIX века уже функционировало более 200 маральников с поголовьем 3180 маралов. С появлением больших хозяйств и ростом популярности к пантолечению на Алтае в 30-е годы XX века стали возникать новые проблемы, которые требовали научного обоснования. Стали проводиться разнообразные исследования на создание многочисленных препаратов из пантов, изучаться лечебные свойства, вырабатываться методика проведения оздоровительных процедур. И в 1933 году была создана научно — исследовательская лаборатория пантового оленеводства, задачей которой было ответить на вопросы поставленные перед новой сферой. Её основателем был видный ученый — патофизиолог, профессор С. М. Павленко. Существенным вкладом в фармакологию пантов и препаратов явились разработки таблеточной формы пантокрина, зарегистрированной в 1986 году как изобретение.

До 70-х годов XX века международный рынок пантопродуктов был разделен между СССР, Китаем и Южной Кореей. Однако, уже начиная с 1980-х годов на мировой рынок пришло осознание прибыльности ведения пантового хозяйства — спрос на панты и диетическое мясо, а также высокая рентабельность. И активно начали появляться новые участники на рынке пантового оленеводства и мараловодства — Новая Зеландия, Австралия и Канада. В современное время все больше осознается ценность пантов марала и оленя и конкуренция на международном рынке только растёт.

Отрывок, характеризующий Панты

– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)