Панцов, Александр Вадимович

Александр Вадимович Панцов
Дата рождения:	24 апреля 1955(1955-04-24) (69 лет)
Место рождения:	Егорьевск
Страна:	СССР СССР, Россия Россия
Научная сфера:	синология, новейшая история
Место работы:	Капитолийский университет
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	ИССА при МГУ (1973—1978), ИМРД (1978—1983)
Научный руководитель:	М. Ф. Юрьев, В. Г. Гельбрас
Известные ученики:	А. А. Маслов
Известен как:	специалист по истории Коминтерна и Компартии Китая

Алекса́ндр Вади́мович Панцо́в (англ. Alexander V. Pantsov, кит. 亚历山大·瓦基莫维奇·潘佐夫; род. 24 апреля 1955 года, Егорьевск) — российский и американский историк-китаевед, писатель и переводчик. Доктор исторических наук, профессор.

Высшее образование получил в Институте стран Азии и Африки, позже поступил в аспирантуру Института международного рабочего движения АН СССР, где занимался изучением вопросов рабочего движения в Китае. После распада Советского Союза одним из первых историков получил доступ к документам Коминтерна, основываясь на которых написал несколько работ, посвящённых вопросам становления рабочего движения в Китае, формирования идеологии Компартии Китая, а также её взаимоотношений с Коминтерном. В 1994 году эмигрировал в США, где по настоящее время (2015 год) занимается активной научной и преподавательской деятельностью.

Биография

Александр Вадимович Панцов родился 24 апреля 1955 года в Егорьевске Московской обрасти в семье учителей-словесников, Вадима Георгиевича Эренбурга и Нины Степановны Панцовой. Дед учёного, Георгий Борисович Эренбург, двоюродный брат Ильи Эренбурга, был известным историком-китаеведом, автором многочисленных учебников и статей по новейшей истории Китая, в том числе первого биографического очерка о Мао Цзэдуне, преподавал в МГУ. Именно он оказал влияние на юного Александра, привив ему интерес к Китаю.

В 1978 году Панцов окончил Институт стран Азии и Африки при МГУ, где специализировался по новейшей китайской истории под руководством профессора М. Ф. Юрьева, и поступил в аспирантуру Института международного рабочего движения АН СССР. В 1979—1993 гг. он работал в том же научном центре соответственно младшим, научным и старшим научным сотрудником. В 1983 году защитил кандидатскую диссертацию по проблемам идейной борьбы в китайском коммунистическом движении 20-х — 40-х гг. (научный руководитель — профессор В. Г. Гельбрас), а в 1993 г. — докторскую диссертацию о влиянии идейно-политической теории троцкизма на КПК. С 1983 году одновременно с работой в Академии наук преподавал последовательно в Государственном историко-архивном институте, ИСАА при МГУ и МГИМО МИД СССР (РФ). В 1993 году работал ведущим научным сотрудником Института Латинской Америки РАН, а с 1994 года занимается преподавательской и научной работой в США: в 1994 г. — в Янгстаунском государственном университете, в 1994—1998 гг. — Университете Де Поля, с 1999 г. — в Капитолийском университете (Колумбус, Огайо). В 1998—1999 гг. работал заместителем директора Института стран Азии и Африки при МГУ, в 2012—2013 гг. являлся профессором Высшей школы экономики.

Жена А. В. Панцова, Екатерина Борисовна Богословская, преподаёт русский язык в Капитолийском университете. Дочь А. В. Панцова, Дарья Александровна Аринчева (Спичак), преподает китайский язык, продолжая традиции семьи. Она кандидат исторических наук, доцент Отделения востоковедения Высшей школы экономики.

Вклад в науку

Социальная база китайского революционного движения

Ещё во время обучения в Институте стран Азии и Африки при МГУ Панцов стал заниматься проблемами истории китайского революционного движения XX в., в первую очередь истории Компартии Китая. Его первые статьи по этой теме вышли в 1978—1979 гг. В 1985 году он опубликовал первую книгу «Из истории идейной борьбы в китайском революционном движении 20—40-х годов» (вскоре переведена в КНР), в которой впервые проанализировал влияние социальной среды на коммунистическое движение в Китае, подчеркнув решающее воздействие на КПК люмпен-пролетарской и бедняцко-пауперской стихии. Именно они составляли основной состав костяк Компартии, а вовсе не крестьяне, как это часто утверждалось в официальной пропаганде.

Критика. Книга была высоко оценена российскими востоковедами.

Компартия и Коминтерн

В годы работы в ИМРД АН СССР в центре научных интересов А. В. Панцова оказались проблемы взаимодействия Коминтерна и китайской компартии, советско-китайских отношений. Именно эта тема стала центральной в научном творчестве учёного. С началом перестройки его также увлекли новые для отечественной науки вопросы троцкизма. В 1988—1991 гг. А. В. Панцов много и плодотворно занимался новейшей истории России, прежде всего КПСС, опубликовал первые объективные статьи о Л. Д. Троцком и его роли в развитии российского и революционного движения (крупный специалист по Троцкому Г. И. Чернявский назвал статью Панцова «Исследователь и источник: О книге Д. А. Волкогонова „Троцкий“ единственной достоверной статьёй о Троцком»). Одним из первых среди учёных Академии наук А. В. Панцов ещё в 1990 году получил допуск к прежде секретным архивам Коминтерна, КПК и КПСС, результатом чего стали его докторская диссертация, в которой впервые в мировой историографии была раскрыта роль троцкизма в истории Компартии Китая, и другие работы, всесторонне осветившие историю коммунистического движения в Китае и его взаимоотношений с Коминтерном. В 2000 году он опубликовал книгу «The Bolsheviks and the Chinese Revolution: 1919—1927». В русском переводе «Тайная история советско-китайских отношений: Большевики и китайская революция (1919—1927)» появилась лишь в 2001 году. Как отмечал автор в предисловии англоязычного издания, на русском языке книга была готова ещё в 1993 году, однако причины, по которым выход её в свет был отложен на 8 лет, учёный не назвал.

В этой работе Панцов на основе большого корпуса ранее неизвестных источников предложил новую трактовку взаимоотношений Компартии и Коминтерна. Учёный выделил три этапа в развитии этих взаимоотношений:

1. «троцкистский» (конец 1910-гг. — конец 1922 года) — первый период, когда троцкизм, определявший с весны 1917 года основное содержание большевизма, доминировал в идеологии китайских коммунистов. Важнейшим фактором, способствовавшим изначальной популярности идей Троцкого, был общий кризис системы капитализма, который внушал надежду на скорую победу социалистической революции во всём мире. В это время был взят курс на осуществление коммунистической революции и построение диктатуры пролетариата.
2. «ленинский» (конец 1922 года — начало 1925 года) — в этот период происходит отказ от троцкистской идеи «перманентной революции» и возвращение к ортодоксальному ленинизму, призывающему к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства. Ленин, несмотря на то, что поддерживал советскую интервенцию в Центральную Азию и Закавзказкие республики, с самого начала крайне критически оценивал возможность пролетарской революции в аграрном, полуфеодальном Китае, поэтому решительно настаивал на том, что революции в Китае должна быть в первую очередь национальной-освободительной и должна произойти при поддержке национальной буржуазии. Деятели Компартии Китая, настроенные, по мнению Панцова, куда более «троцкистски», чем Коминтерн, с большой неохотой отказались от леворадикальных идей и переходят на позиции Ленина.
3. «сталинский» (1925 год — 1927 год) — третий период проходил под знаменем теории «многоклассовой партии», взятой на вооружение Сталиным в 1925 году. По логике Сталина, немногочисленные коммунисты Китая должны были объединиться с партией Гоминьдан в Объединённый фронт и исподволь постараться выдавить гоминьдановцев из всех крупнейших постов, занять руководящие должности в партии и возглавить революционное движение. Искушённый в кабинетных интригах Сталин был тем не менее полностью оторван от китайской реальности и не понимал, что военная фракция Гоминьдана пользовалась огромной поддержкой в обществе и вытеснить членов этой группы из их собственной политической организации было абсолютно невозможно. Близорукая, недальновидная политика Сталина привела к обострению отношений между Гоминьданом и коммунистами. После Шанхайской резни 1927 года произошёл окончательный разрыв отношений и коммунисты были вынуждены уйти в подполье.

Сам Троцкий, вопреки его собственным заявлениям о том, что он выступал против союза КПК с Гоминьданом «с самого начала», по мнению Панцова, занимал далеко не однозначную позицию. На основе многочисленных документов учёный пришёл к выводу, что с 1922 по 1926 гг. Троцкий активно поддерживал сталинский курс на объединение национально-освободительных сил, полагая, что сам пролетариат в отсталом Китае одержать победу в революции не сможет, и только после «инцидента 26 марта», когда Чан Кайши сфабриковал сымитировал своё похищение, чтобы захватить власть в партии, он активно заявляет о необходимости вывода КПК из состава Гоминьдана, чем провоцирует раскол в Политбюро.

Заключительная часть книги посвящена трагической судьбе молодых китайских коммунистов, которые в годы обучения в СССР выступили на стороне Троцкого во время внутрипартийной борьбы 1927-29 гг. и были впоследствии уничтожены полицейской машиной советской бюрократии.

Рецензии. Книга «The Bolsheviks and the Chinese Revolution: 1919—1927» была благосклонно встречена западными учёными, которые высоко оценили широкий массив источников, введённых автором в научный оборот, скрупулёзный анализ и ясное, логическое изложение. Профессор Грегор Бентон (Университет Кардиффа) назвал книгу «вехой в китаеведении» и отметил, что «доступ [автора] ко множеству редких материалов (неопубликованным китайским и российским государственным документам и личным архивам, партийным и оппозиционным журналам и бюллетеням, интервью с очевидцами и участниками событий, а также воспоминаниям), его близкое знакомство с политическими кодами и практиками большевизма, острая аналитическая проницательность и пристальное внимание к теоретическим вопросам, [которые скрываются] за огромным сводом фактического материала, который он извлёк на свет, — всё это позволило ему прекрасно организовать и упорядочить то, что раньше было полной неразберихой». Чуан Чэньгуань в качестве главного достоинства книги указал на 21-страничный раздел библиографии, которая преимущественно состоит из первичных источников, многие из которых были впервые введены в научный оборот. Ли Фейгон (Colby College) назвал книгу Панцова самым подробным изложением дискуссии между Сталиным и его оппонентами о Китае из доселе представленных на английском языке. Профессор Алиф Дирлик (Университет Дьюка) отмечал, что использование архивных материалов выгодным образом выделяет ту часть книги, где речь идёт о третьем этапе взаимоотношений Компартии Китая и Коминтерна: «здесь исследование делает важнейший вклад в наше понимание коминтерновской политики и становление китайских коммунистов заграницей». Китайская исследовательница Ли Юйчжэнь назвала книгу наиболее подробным исследованием данной проблематики из опубликованных на сегодняшний день.

В качестве основного недостатка книги некоторые исследователи указали на абсолютизацию автором значимости Коминтерна в политике Компартии. Профессор Стив Смит (Эссекский университет) назвал попытку Панцова объяснить крах коммунистов на первом этапе революции исключительно ошибочной политикой Коминтерна «москвоцентричной»: по его мнению, хоть указания Коминтерна и носили директивный характер, выполнялись они далеко не всегда и не на всех уровнях, при этом противоречия на местах, собственная воля местных руководителей играли для революции не менее важную роль, чем теоретические споры «в центре». С мнением Стива Смита солидаризовался Йен Тетчер, который не будучи специалистом по истории Китая, сослался на мнение Смита как альтернативное и более убедительное. Аналогичное мнение высказал австралийский историк Ник Найт, которых также назвал позицию автора «московоцентричной»: «Чрезвычайно преувеличив роль большевиков, автор оставляет нас без единого намёка на то, почему после 1927 года китайские коммунисты, в том числе и Мао Цзэдун, нашли в себе силы оправиться от поражения и сформировать стратегию революционной борьбы, которая приведёт их к победе. Панцов хорошо излагает свою историю. Но для сохранения баланса должна быть рассказать и другая часть истории — ответ китайских коммунистов на вмешательство большевиков и становление китайского коммунизма».

Русскоязычное издание книги, увидевшее свет в 2001 году, осталось без внимания научного сообщества России; книга удостоилась лишь двух рецензий в окололитературной газете и на сайте, посвящённом социалистическому движению. Анонимный рецензент в газете «НГ-Ex Libris» назвал её «уникальным по охвату архивного материала исследованием малоизвестных эпизодов из истории российско-китайских отношений». Феликс Крайзель в рецензии, опубликованной на Мировом социалистическом веб-сайте, упрекнул автора в «общей зависимости от современной либерально-антикоммунистической историографии», однако при этом признал, что книга «дает тем не менее читателю новый фактический материал, расширяет наше представление о событиях того времени и дополняет наше знание о Китайской революции 1925-27 годов, показывая губительное влияние на её исход контрреволюционной политики сталинизма».

«Мао Цзэдун»

В 2007 году издательством «Молодая гвардия» была выпущена третья по счёта книга Александа Панцова — «Мао Цзэдун». Как признавался сам автор в одном интервью, два фактора побудили его взяться за написание данной работы: во-первых, он хотел продолжить дело, начатое его дедом, Георгием Эренбургом, автором первой биографии Мао Цзэдуна, с другой стороны — ещё в начале 90-х гг. в ходе работы в архивах Коминтерна им было обнаружено 15 томов материалов, собранных КГБ на Мао Цзэдуна. Именно этот материал проливал свет как на роль Мао Цзэдуна в истории Компартии Китая, на его взаимоотношения с Коминтерном и лидерами Советского Союза и на причины советского-китайского раскола. Англоязычное издание было выпущено в 2012 году, в 2014 году книга увидела свет в Германии, а в 2015 году на Тайване был выпущен китайский перевод.

Русскоязычное издание книги, которое увидело свет первым (в скором времени книга была переведена в США, Франции и Германии) получило положительные отзывы в прессе. Борис Соколов назвал её «лучшим из жизнеописаний китайского лидера, существующих на русском языке». Вадим Нестеров в рецензии для Газета.Ru, сравнивая книгу Панцова с «Неизвестным Мао» Холлидэя и Чжан Юнь — другой биографией китайского лидера, изданной в России практически одновременно с книгой Панцова, — отмечал, что работа российского историка намного более взвешена и объективна, нежели труд его западных коллег, хотя и имеет свой крупный недостаток: автор, будучи крупным специалистом по истории Компартии 20-30 гг., описал этот период жизни Мао Цзэдуна в мельчайших деталях, тогда как на последние годы жизни, включая годы «культурной революции», в книге отведено всего несколько страниц.

На более взвешенный и объективный подход Панцова в сравнении с Холлидэем и Юань указывали также и американские рецензенты, которые смогли увидеть книгу лишь в 2012 году. Брендан Брисколл в обзоре для Booklist указывал, что автору удалось изобразить «Великого Кормчего» как увлечённую и сложную личность: «человек настроения, поэт-тиран и философ-государственник, чьё желание принести процветание и международное признание своему народу осталось нереализованным из-за его же собственной политической ограниченности, идеологической зашоренности и личной слабости». X. Li из Йорк Колледж оф Пенсильвания в своей рецензии для Choice отметил, что Панцов, как и исследователи до него, указывает на безжалостность Мао, однако в отличие от авторов «Неизвестного Мао», воссоздаёт более сложный характер китайского лидера, акцентируя внимание на противоречиях между его действиями и желаниями. Высокой оценки книга также удостоилась в обзорах для Kirkus Review и New York Review of Books.

«Дэн Сяопин»

В 2013 году Панцов выпустил биографию «архитектора китайских реформа» Дэн Сяопина. Сам учёный заявлял, что хотел не просто показать жизненный путь выдающегося китайского политика, а ответить на важный исторический вопрос: могли ли реформы, проведённый в Китае в конце 1970-х — начале 1980-х годов быть реализованы в СССР? Автор приходит к выводу, что не могли, поскольку в самом КНР они были инициированы снизу обедневшими до крайности крестьянами. В СССР, где крестьяне имели собственные земельные участки, не было места для подобной реформы.

В 2015 году биография Дэн Сяопина была выпущена на английском языке.

Переводческая работа

Большое внимание А. В. Панцов уделяет редакционной и переводческой работе. Он издал сборник архивных документов одного из крупнейших деятелей Коминтерна К. Б. Радека, перевёл и издал мемуары Пэн Дэхуая, Мао Цзэдуна, Лю Жэньцзина и Чан Кайши, а также стихи Мао Цзэдуна. В 2009 г. в свет вышел двухтомник беллетристических рассказов о Мао Цзэдуне.

Награды

В 2004 году А. В. Панцов получил награду как лучший преподаватель Капитолийского университета (англ. Praestantia Award for Excellence in Teaching), в 2005 году — награду в том же университете как лучший научный руководитель (англ. Cotterman Award for Excellence in Advising). С 2012 г. он является обладателем эндауд чэер в области гуманитарных наук Капитолийского университета (англ. Mary Catherine and Edward Gerhold Endowed Chair in the Humanities). В 1991—2010 гг. неоднократно получал гранты Института Кеннана (англ. Kennan Institute for Advanced Russian Studies, Woodrow Wilson Center), Британской академии (British Academy), Фонда Цзян Цзинго на Тайване (Chiang Ching-kuo Foundation for International Scholarly Exchange), ДеПол университета и Капитолийского университета.

Труды

Александр Панцов — автор более 150 научных работ, изданных в 16 странах — Бразилии, Великобритании, Германии, Греции, Испании, Канаде, КНР, Монголии, России, США, Сингапуре, Сянгане, Финляндии, Франции, Японии и на Тайване.

Автор книг

• Из истории идейной борьбы в китайском революционном движении 20—40-х годов. — М.: «Наука», 1985. — 116 с.
• The Bolsheviks and the Chinese Revolution: 1919—1927. — Richmond: Curzon, 2000. — 324 p. — ISBN 0-7007-1187-2
• Панцов, А. В. Тайная история советско-китайских отношений : Большевики и китайская революция (1919—1927) / А. В. Панцов. — М. : ИД «Муравей-Гайд», 2001. — 456 с. — ISBN 5-8463-0073-1.</span>
• Мао Цзэдун. — М.: «Молодая гвардия», 2007. — (Жизнь замечательных людей) — 867 с. — ISBN 978-5-235-02983-5
• Рассказы о Мао Цзэдуне: В 2 кн. — Ростов-на-Дону, Краснодар: «Феникс», «Неоглори», 2009.
  • Книга 1: Любовь и революция, или Приёмный сын Бодхисаттвы. — 249 с. — ISBN 978-5-222-15710-7
  • Книга 2: Революция без любви, или Бунт — дело правое! — 296 с. — ISBN 978-5-222-15711-4
• Mao: The Real Story. — New York: Simon & Schuster, 2012. — 755 p. — ISBN 978-1-4516-5447-9 (with Steven I. Levine)
• Дэн Сяопин. — М.: «Молодая гвардия», 2013. — (Жизнь замечательных людей) — 558 с. — ISBN 978-5-235-03602-4

Важнейшие статьи

• К дискуссии в КПК вокруг «идей Мао Цзэдуна» // «Рабочий класс и современный мир». — 1982. — № 3. — С. 61—64.
• Из истории подготовки в СССР марксистских кадров китайской революции // Революционная демократия и коммунисты Востока. — М.: «Наука», 1984. — С. 290—330.
• Документы II и IV конгрессов Коминтерна по национально-колониальному вопросу и их распространение в Китае // Национальные и социальные движения на Востоке. — М.: «Наука», 1986. — С. 23—58.
• Установление сотрудничества между КПК и Сунь Ятсеном в 1921—1924 гг. К истории образования единого антиимпериалистического фронта // Сунь Ятсен. 1866—1986. К 120-летию со дня рождения. Сб. статей, воспоминаний, документов и материалов. — М.: «Наука», 1987. — С. 129—171. (В соавторстве с М. Ф. Юрьевым).
• Учитель китаеведов: Георгий Борисович Эренбург // Слово об учителях. — М.: «Наука», 1988. — С. 101—116. (В соавторстве с М. Ф. Юрьевым).
• Троцкий и Преображенский // ЭКО. — 1990. — № 1. — С. 63—66.
• Брестский мир // «Вопросы истории». — 1990. № 2. — С. 60—79.
• Лев Давидович Троцкий // «Вопросы истории». — 1990. № 5. — С. 65—87.
• «Демон революции» или пролетарский революционер // «Полис». — 1991. — № 1. С. 188—194.
• O Marxismo na Rússia e na China: o Marxismo? // A História á Deriva: Um Balanço de Fim de Século, edited by Jorge Nóvoa. — Salvador-Bahia: Universidade Federal de Bahia Press, 1993. — P. 234—257.
• Несколько страниц из жизни Михаила Филипповича Юрьева // О коллегах и товарищах. Московские востоковеды 1960—1980-х гг. — М.: «Наука», 1994. С. 167—181.
• Did Trotsky Oppose Entering the Guomindang «From the First»? // Republican China, 1994. — Vol. XIX. — № 2 (April). — P. 52—66. (With Gregor Benton).
• From Students to Dissidents: The Chinese Trotskyists in Soviet Russia // Issues & Studies, 1994. — Vol. XXX. — № 3 (March): 97—112; № 4 (April): 56—73; № 5 (May). — P. 77—109.
• Stalin’s Policy in China: 1925—1927: New Light from Russian Archives // Issues & Studies, 1998. — Vol. XXXII. — № 1 (January). — P. 37—77.
• Twentieth Century Russia as Viewed From Russian Communist Archives // Proceedings of the Ohio Academy of History 2001. — Marion, OH: The Ohio State University Press, 2002. — P. 47—57.
• Stalin and the Chinese Communist Dissidents // Morris Slavin and Louis Patsouras, eds., Reflections at the End of a Century. — Youngstown: Youngstown State University Press, 2002. — P. 28—40.
• Bolshevik Concepts of the Chinese Revolution: 1919—1927 // Mechthild Leutner et al., eds., The Chinese Revolution in the 1920s: Between Triumph and Disaster. — London & New York: RoutledgeCurzon, 2002. — P. 30—43.
• The Soviet Impact and the Origins of the «Chinese Style» Socialism in the Communist China in the 1950s // Tamkang Journal of International Affairs, 2002. — Vol. VI. — N III (Spring). — P. 1—24.
• Stalinization of the People’s Republic of China // William C. Kirby, ed., Realms of Freedom in Modern China. — Stanford, Calif.: Stanford University Press, 2003. — P. 198—233. (В соавторстве с А. В. Меликсетовым).
• Советский Союз и эволюция китайского коммунизма // Вестник Московского университета. Серия 13. Востоковедение. — 2004. — № 3. — С. 43—56.
• Как Сталин помог Мао Цзэдуну стать вождем // «Вопросы истории». — 2006. — № 2. — С. 75—87.
• Мао Цзэдун и «дело Линь Бяо» // «Проблемы Дальнего Востока». — 2006. — № 5. — С. 111—123.
• Мао Цзэдун: последние годы // «Проблемы Дальнего Востока». — 2006. — № 6. — С. 101—114.
• Великий кормчий Китая // Русский журнал, 2007 www.russ.ru/culture/teksty/velikij_kormchij_podnebesnoj
• Light from the Russian Archives: Chinese Stalinists and Trotskyists at the International Lenin School, 1926—1938 // Twentieth-Century China, 2008. — № 2. — P. 29—50. (В соавторстве с Д. А. Спичак).
• Большая игра кремлёвского «отца народов». Сталин преднамеренно затягивал войну на Корейском полуострове // «Независимое военное обозрение». — 2008. — № 24. — С. 10—11.
• О Моисее Ароновиче Персице // Персидский фронт мировой революции. Документы о советском вторжении в Гилян (1920—1921). — М.: «Квадрига», 2009. — С. 471—474.
• Главы в кн.: История России. XX век: В 2 т. — М.: Астрель: АСТ, 2009.
• Дэн Сяопин в Москве (1926—1927): Идейное становление революционера и будущего реформатора // «Проблемы Дальнего Востока». — 2011. — № 4. — С. 151—160. (В соавторстве с Д. А. Спичак).
• Comintern Activists in China: Spies or Theorists? // Anne-Marie Brady and Doug Brown, eds. Foreigners and Foreign Institutions in Republican China. — London & New York: Routledge, 2012. — P. 93-108.
• How Do Biographers Depict Mao Zedong? // UTNE Reader. October, 2012 // www.utne.com/politics/mao-zedong-ze0z1210zwar.aspx#axzz2VGfUNGVL (with Steven I. Levine).
• 8 History Book Myths About Mao Zedong // Huffington Post, November 12, 2012 // www.huffingtonpost.com/steven-i-levine/mao-zedong-book_b_1981465.html (with Steven I. Levine).
• Любимец партии // The Prime Russian Magazine. — 2013. — № 5 (20). — С. 95—100.
• Главы в кн.: История Китая. Т. 7. — М.: Наука, 2013.
• «Новая демократия» Мао Цзэдуна и новый авторитаризм Чан Кайши: две парадигмы общественного прогресса Китая середины XX века // «Проблемы Дальнего Востока». — 2014. — № 1. — С. 109—118. (В соавторстве с Д. А. Аринчевой).
• Stalin Watches Mao: Documents from the Top Secret Soviet Archives // Modern China Studies. — 2014. — № 1.— P. 13-28.

Переводчик, редактор, составитель

• Пэн Дэхуай. Мемуары маршала / перевод А. В. Панцова, В. Н. Усова и К. В. Шевелева; предисловие В. Н. Усова; под редакцией М. Л. Титаренко. — М., «Воениздат», 1988. — 384 с. — ISBN 5-203-00153-7
• Судьба китайского троцкиста // Проблемы Дальнего Востока. — 1998. № 3. — С. 97—107; № 4. — С. 81-90.
• Морис Славин. Эбертисты под ножом гильотины. Анатомия «заговора» в революционной Франции / перевод. — М.: ООО «Соверопринт», 2005. — 285 с. — ISBN 5-900939-32-4
• Карл Радек о Китае. Документы и материалы / редактор, составитель. — М.: ООО «Соверопринт», 2005. — 304 с. — ISBN 5-900939-44-8
• Мао Цзэдун. Автобиография. Стихи / Авторский сборник. — М.: «Рубежи XXI», 2008. — 224 с. — ISBN 978-5-347-00012-8
• Цзян Чжунчжэн (Чан Кайши). Советская Россия в Китае. Воспоминания и размышления в 70 лет / редактор. — М.: «Посев», 2009. — 440 с. ISBN 978-5-85824-187-4
• Мао Цзэдун. «Зимние облака»: избранные стихи // Проблемы Дальнего Востока. — 2009. № 5. — С. 153—164.
• Мао Цзэдун. Облака в снегу: Стихотворения в переводах Александра Панцова. — М.: «Вече», 2010. — 112 с. ISBN 978-5-9533-5082-2

Отрывок, характеризующий Панцов, Александр Вадимович

– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.