Панченко, Александр Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алекса́ндр Миха́йлович Па́нченко

А. М. Панченко (слева) и Л. Н. Гумилёв
Место рождения:

Ленинград, СССР

Научная сфера:

литературоведение

Место работы:

ИРЛИ, ЛГИК, ЛГПИ-РГПУ

Учёная степень:

доктор филологических наук

Учёное звание:

академик РАН

Альма-матер:

Ленинградский университет

Известные ученики:

А. В. Пигин

Награды и премии:

Алекса́ндр Миха́йлович Па́нченко (25 февраля 1937, Ленинград — 28 мая 2002, Санкт-Петербург) — советский и российский филолог, исследователь русской литературы и культуры, академик РАН (1991), лауреат Государственной премии России (1996). Автор историко-литературных фильмов и телепередач.





Биография

Родился в семье литературоведов, работавших в Пушкинском доме. Отец А.М. Панченко - Михаил Андреевич Панченко (1909-1942) был первым аспирантом Пушкинского дома [1].

В 1953 году поступил в Ленинградский университет, в 1957 направлен на учёбу в Карлов университет в Праге. Окончил оба заведения в 1958. В 1958—1961 учился в аспирантуре ИРЛИ. В 1964 защитил кандидатскую диссертацию («Чешско-русские литературные связи XVII в.»), в 1973 докторскую («Русская силлабическая поэзия XVII в.»).

С 1962 сотрудник Сектора древнерусской литературы ИРЛИ, с 1978 заведующий Группой по изучению русской литературы XVIII в. (с 1986 — Сектор русской литературы XVIII в.), с 1988 заведующий Отделом новой русской литературы, член Учёного совета.

Параллельно в 1975—1984 преподавал в ЛГИК, с 1984 профессор ЛГПИ. В 1992 читал лекции по русской литературе в Высшей школе социальных наук в Париже.

Научный консультант Древлехранилища Пушкинского Дома (с 1976). Член редколлегии журнала «Русская литература» (с 1979), «Вестник Российской академии наук» (с 1998). Член Союза писателей СССР (с 1980).

Председатель Комиссии РАН по истории филологических наук, Научного совета РАН по русской культуре.

В 1998 награждён международной премией Святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия.

Скоропостижно скончался 28 мая 2002 года. Похоронен в Санкт-Петербурге на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Сын Александра Михайловича — Александр Александрович Панченко, так же как и отец, является сотрудником Пушкинского дома и так же связал свою жизнь с филологией (доктор филологических наук, профессор).

Научные взгляды

В работе «Русская культура в канун Петровских реформ» исследовал систему ценностей и понятий русского общества XVII века. Подробно анализировал место смеховой культуры в православном мировоззрении допетровской и петровской Руси. Согласно его концепции, мир русского православного человека отводил необходимое место скоморошеству:

Понятно, что ремесло «весёлых людей» находилось в непримиримом противоречии с православной трактовкой смеха. Понятно, отчего Церковь строго и неукоснительно их порицала… Самый факт обличений вовсе не доказывает, что скоморошество находится вне православной культуры (хотя оно явно вне православных идеалов). Всегда обличается грех, но жизнь без греха попросту невозможна («един Бог без греха»; бегайте того, кто говорит «я без греха», наставляют древнерусские поучения, — он хуже убийцы, его обуревает сатанинская гордыня, он не способен к покаянию). Всегда обличаются дьявол и бесы, но и без них, так сказать, не обойтись. Они наказывают грешников в аду. На этом свете они соблазняют людей, провоцируют их к злу, слабых бесповоротно губят, а тех, кто в силах побороть соблазн, в конечном счёте укрепляют в добре. Как бы то ни было, Бог «попущает» бесам. Может быть, «весёлым» — скоморохам — тоже «попущали» власти Древней Руси?[2]

Скоморохи были людьми крещёными и долгое время от Церкви не отлучались. В жалованных грамотах конца XV—XVI веков «общение со скоморохами объявлено делом вполне добровольным. Каждый волен пользоваться или не пользоваться их услугами»[3]. В XVII веке разворачивается программа оцерковления жизни: «Раньше благочестие и веселье были если не в состоянии равноправия, то в состоянии равновесия. Теперь на первый план выдвигается благочестие, жизнь с „молитвами, поклонцами и слезами“, как говорил Аввакум»[4]. Реабилитация смеховой культуры произошла в царствование Петра.

Раскрыл смысл титулования царей XVII века «тишайшими»:

В государственной фразеологии «мятеж» регулярно противопоставляется «тишине». Из этого следует, что «тишайший» монарх — это «обладатель тишины», царь, который умеет поддержать порядок. Слово «тишайший» — титулярный элемент (хотя в официальный титул оно так и не вошло)[5].

.

Панченко рассматривал мировоззрение Пушкина в контексте дебатов начала XIX века о переводе Библии на современный русский язык («Ранний Пушкин и русское Православие»), анализировал характерный для русской культуры феномен восприятия писателей как «мирских святых» («Русский поэт, или мирская святость как религиозно-культурная проблема»).

Публикации

  • Чешско-русские литературные связи ХVII века. — Л., 1969;
  • Русская стихотворная культура ХVII века. — Л., 1973;
  • «Смеховой мир» Древней Руси. — М., 1976 (в соавторстве с Д. С. Лихачевым) (на чешском языке: Прага, 1984);
  • Смех в Древней Руси. — Л., 1984 (в соавторстве с Д. С. Лихачевым и Н. В. Понырко);
  • Русская литература в канун Петровских реформ. — Л.: Наука, 1984, 1996;
  • Чтобы свеча не погасла. — Л., 1990 (в соавторстве с Л. Н. Гумилёвым);
  • О русской истории и культуре. — СПб.: Азбука, 2000;
  • Я эмигрировал в Древнюю Русь. — СПб, 2008.

Напишите отзыв о статье "Панченко, Александр Михайлович"

Литература

  • Александр Михайлович Панченко / Составитель С. И. Николаев. — М.: Наука, 2007. — 96 с. — (Материалы к биобиблиографии учёных. Литература и язык. Выпуск 32). — ISBN 5-02-035414-7.

Примечания

  1. Literary.RU. [literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1202992077&archive=&start_from=&ucat=& ИЗ ИСТОРИИ ПУШКИНСКОГО ДОМА. (РУКОПИСНЫЙ ОТДЕЛ В ГОДЫ ВОЙНЫ) | РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА]. literary.ru. Проверено 3 апреля 2016.
  2. А. М. Панченко. О русской истории и русской культуре. — СПб.: Азбука, 2000. — С. 87—88.
  3. О русской истории и русской культуре… С. 97.
  4. О русской истории и русской культуре… С. 142.
  5. О русской истории и русской культуре… С. 18.

Ссылки

  • [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke9/ke9-5962.htm Панченко, Александр Михайлович] // Краткая литературная энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1962—1978.
  • [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-2581.ln-ru Профиль Александра Михайловича Панченко] на официальном сайте РАН
  • [isaran.ru/?q=ru/person&guid=1CAA56EA-2254-73F7-5E28-3830830A868C Историческая справка] на сайте Архива РАН
  • [panchenko.pushkinskijdom.ru Материалы к 70-летию академика А. М. Панченко] на сайте ИРЛИ
  • [magazines.russ.ru/authors/p/alpanchenko Панченко, Александр Михайлович] в «Журнальном зале»
  • Кибальник С. [magazines.russ.ru/zvezda/2008/2/ki12.html Александр Михайлович Панченко и петербургская школа «феноменологии культуры»]
  • Кашурников Н. [www.zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=1147 Феноменология и «другая история» Петербурга в работах А. М. Панченко]
  • Лихачёв Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. [philologos.narod.ru/smeh/smeh_main.htm Смех в Древней Руси]

Отрывок, характеризующий Панченко, Александр Михайлович

– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]