Панчо Вилья

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хосе Доротео Аранго Арамбула
José Doroteo Arango Arámbula

Франсиско «Панчо» Вилья
Прозвище

Франсиско Вилья (исп. Francisco Villa)
Панчо Вилья (исп. Pancho Villa)

Дата рождения

5 июня 1878(1878-06-05)

Место рождения

Сан-Хуан дель Рио, Дюранго

Дата смерти

23 июля 1923(1923-07-23) (45 лет)

Место смерти

Парраль (Чиуауа), Мексика

Принадлежность

Мексика Мексика

Род войск

партизанские войска, кавалерия

Командовал

Северная дивизия

Хосе́ Дороте́о Ара́нго Ара́мбула (исп. José Doroteo Arango Arámbula, 5 июня 1878 — 23 июля 1923, Парраль (Чиуауа), Мексика), более известный как Франси́ско Ви́лья (исп. Francisco Villa) или Па́нчо Ви́лья (исп. Pancho Villa), — один из революционных генералов и лидеров крестьянских повстанцев во время Мексиканской революции 19101917 годов.





Биография

Тревожная молодость

Хосе Доротео Аранго Арамбула родился на асиенде Гогохито, неподалеку от селения Сан-Хуан-дель-Рио, штат Дюранго, в семье пеона. Владельцем асиенды был Лауреано Лопес Негрете. Хосе Доротео рано потерял отца и был вынужден работать на асиенде, но из-за невыносимых условий несколько раз пытался бежать. В 1894 году один из сыновей хозяина - Агустин Лопес Негрете - изнасиловал его старшую сестру. В ответ Хосе Доротео приобрёл револьвер, застрелил хозяина и убежал в горы. Там прошла его юность[1]. Живя вне закона, Хосе Доротео был в 1905 году тяжело ранен. От смерти его спасла проезжавшая мимо банда. Бандиты подобрали и накормили его. Это были беглые пеоны, ведущие вооружённую борьбу с местной полицией, помещиками и федеральными войсками. Главаря банды звали Франсиско Вилья. В составе банды Хосе Доротео участвовал в дерзких рейдах на асиенды и небольшие города. Вскоре он стал доверенным лицом главаря. Однажды Франсиско Вилья был смертельно ранен и, умирая, назначил Хосе Доротео Аранго главой банды. По просьбе бандитов, Аранго отказался от прежнего имени и стал Франсиско Вильей II. Под его началом, банда продолжила свои набеги. В ходе одного из них Панчо Вилья II убил Агустина Лопеса Негрете.

Мексиканская революция

Панчо Вилья II продолжал свои грабежи, пока в 1909 году не встретил Авраама Гонсалеса, местного представителя либерального кандидата в президенты Франсисико Мадеро. Гонсалес стал политическим наставником и другом Вильи, и тот примкнул к силам Мадеро, поднявшим восстание против президента Порфирио Диаса, переросшее в Мексиканскую революцию.

Во время восстания необразованный Вилья, который умел только читать и писать, показал себя способным полководцем. Талант командира, знание местности и коренного населения помогли Вилье создать дивизию хорошо обученных солдат. После победы повстанцев Вилья остался в партизанской армии. В 1912 году во время восстания Паскуаля Ороско генерал Викториано Уэрта сфабриковал против Вильи обвинение и приговорил его к смертной казни. Вилью спасло вмешательство Мадеро, который направил его в тюрьму. В ноябре Панчо Вилья бежал в США[1].

После устроенного Уэртой военного переворота и убийства Франсисико Мадеро, а также его соратника Авраама Гонсалеса, Вилья, переплыв верхом Рио-Гранде, в апреле 1913 года вернулся в Мексику, чтобы вести борьбу с узурпатором. Он создал формирование из нескольких тысяч человек, впоследствии получившее название Северной дивизии (Division del Norte). Соединив свои части с Конституционалистской армией Венустиано Каррансы, Вилья выступил против диктаторского режима генерала Уэрты.

Вилья вскоре установил контроль почти над всей территорией штата Чиуауа, а в середине ноября занял погранич­ный город Сьюдад-Хуарес и столицу штата, город Чиуауа. Местные военачальники избрали его губернатором штата. В этой кампании Вилья также показал себя талантливым командиром, одержав несколько побед. Сопровождавший его американский писатель и журналист Амброз Бирс был свидетелем самой впечатляющей победы Вильи — битвы при Тьерра-Бланка в ноябре 1913 года. Карранса и Вилья нанесли Уэрте решающее поражение в битве Сакатекас в июне 1914 года, а затем вступили в Мехико[1].

Из-за разногласий между ним и Каррансой в декабре 1914 года Вилья изгнал последнего, заняв Мехико вместе с другим известным революционером из народа — южанином Эмилиано Сапатой. Однако уже в январе 1915 года Вилья и Сапата покинули столицу. Под натиском войск Каррансы силы Вильи отошли в горы на севере Мексики. Карранса отправил против крестьянского революционера своего генерала Альваро Обрегона, который нанёс войскам Вильи тяжёлые поражения в битвах при Селайе (6-15 апреля 1915 года) и при Тринидаде (29 апреля — 5 июня 1915 года). Потеряв свою армию, Панчо Вилья вновь стал партизанским командиром.

Чтобы продемонстрировать своё неподчинение Каррансе, которого поддерживал американский президент Вудро Вильсон, в январе 1916 года Вилья расстрелял 17 граждан США рядом с Санта-Исабель. Двумя месяцами позднее он атаковал город Коламбус[en] в штате Нью-Мексико, в результате чего были убиты 17 американцев. Вудро Вильсон отправил в этот район карательную экспедицию во главе с генералом Джоном Першингом. Но из-за популярности Вильи в народе и недовольства мексиканского правительства нахождением Першинга на мексиканской территории Вилья так и не был пойман[1].

Убийство

После того, как Альваро Обрегон сверг Венустиано Каррансу, в 1920 году Вилья заключил соглашение с временным президентом Мексики Адольфо Уэртой и отошёл от революционной борьбы. Он поселился на асиенде «Канутильо» (купленной для него правительством), где на выделенных им участках работали ветераны его армии[2]. В 7 часов утра 20 июля 1923 года Вилья был расстрелян в своём автомобиле в городе Идальго-дель-Парраль (штат Чиуауа)[3]. Вместе с ним погибли ещё четыре спутника: личный телохранитель Вильи генерал Мадрено, секретарь Тамайо, шофёр полковник Трильо и охранник Уэртадо.

Возглавлял банду убийц депутат законодательного собрания штата Дюранго — Хесус Салас Баррас, гордившийся убийством Вильи; в ней также были помещик Мелитон Лосойя (бывший владелец асиенды Вильи), полковник Феликс Лара (командующий федеральными войсками в регионе) и другие. Никто из 12 убийц так и не понёс наказания. Хотя это и не было полностью доказано, большинство историков сходятся во мнении, что убийство было организовано генералом и политиком Плутарко Элиасом Кальесом вместе с его соратником Хоакином Амаро с согласия президента Альваро Обрегона.

В 1976 году останки Панчо Вильи были перезахоронены в Монументе революции в Мехико в ходе торжественной церемонии, на которую не явилась его вдова.

Оценки

Джон Рид, американский журналист и публицист левого толка:

Вилья ненавидит всякие пышные и ненужные церемонии, и поэтому любое его публичное выступление производит сильное впечатление. Он обладает необыкновенной способностью выражать чувства народных масс[4].

Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Панчо Вилья"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [www.britannica.com/EBchecked/topic/628981 Pancho Villa] (англ.). — статья из Encyclopædia Britannica Online. Проверено 25 февраля 2015.
  2. Платошкин, Т. 2, 2011, с. 209.
  3. Платошкин, Т. 2, 2011, с. 214—215.
  4. Джон Рид. «Восставшая Мексика».
  5. [gordonandthewhale.com/johnny-depp-to-play-pancho-villa-in-wild-roses-tender-roses/ Джонни Депп будет играть Панчо Вилья  (англ.)]

Литература

  • И. Лаврецкий. Панчо Вилья. Жизнь замечательных людей, Молодая гвардия, 1962 г.
  • Платошкин Н. Н. История Мексиканской революции. Выбор пути 1917—1928 гг. — М.: Университет Дмитрия Пожарского : Русский Фонд содействия образованию и науке, 2011. — Т. 2. — 456 с. — ISBN 978-5-91244-035-9.

Ссылки

  • [www.britannica.com/eb/article-9075357/Pancho-Villa Биография Вильи] (англ.) в Encyclopædia Britannica

Отрывок, характеризующий Панчо Вилья

– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?