Паоли, Паскаль

Паскаль Паоли итал. Filippo Antonio Pasquale de' Paoli, фр. Pascal Paoli<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Паскаль Паоли. Худ. Ричард Косуэй</td></tr>
Генерал (глава) Корсиканской республики
20 апреля 1755 — 13 июня 1769
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	6 апреля 1725(1725-04-06) Моросалья (Корсика)
Смерть:	5 февраля 1807(1807-02-05) (81 год) Лондон (Англия)
Отец:	Джачинто Паоли

Паскаль Паоли (итал. Filippo Antonio Pasquale de' Paoli, фр. Pascal Paoli; 6 апреля 1725 — 5 февраля 1807) — корсиканский политический и военный деятель, глава правительства Корсиканской республики в 1755—1769 годах.

Молодость

Родился 6 апреля 1725 года в местечке Моросалья близ Корте на Корсике. Был вторым сыном врача Джачинто Паоли. Во время вспыхнувшего 4 года спустя восстания против генуэзцев, Паоли-отец был избран одним из трёх руководителей — «генералов народа» — и оставался в этой должности до поражения восстания в 1739 году, после чего уехал в Неаполь с 14-летним Паскалем. Там Паскаль получил хорошее классическое образование а в 17 лет вступил в корсиканский полк неаполитанской армии под началом отца.

Во главе Корсиканской республики

В начале 1755 года Джачинто Паоли посылает сына на Корсику, где продолжались волнения против Генуи, в качестве своего представителя. 20 апреля Паскаль Паоли был избран патриотами главой правительства Корсиканской республики с чином генерал-капитана. Правда, за Паоли голосовали только горские кланы, тогда как равнинные кланы избрали генералом Марио Матра, который выступил против Паоли и призвал на помощь генуэзцев. Однако Матра был быстро разбит и погиб, и Паоли стал единоличным лидером Корсики.

На посту главы правительства Паоли утвердил внутреннее спокойствие, образовал регулярное войско и прогнал генуэзцев до морских берегов, где те владели четырьмя укреплёнными городами. 18 ноября 1755 года корсиканское собрание (Диета) приняло написанную Паоли демократическую конституцию Корсиканской республики, провозгласившую Корсику суверенным государством. Паоли по этой конституции был избран главой государства — Генералом. Избирательные права получали все граждане старше 25 лет, высшим органом объявлялась Генеральная Диета, созывавшаяся раз в год, а непосредственное управление осуществлял Государственный Совет, совмещавший функции собственно государственного совета, правительства (он делился на 3 министерских комиссии: финансов, военную и юстиции) и верховного суда. Генерал являлся его председателем.

Французское вторжение и эмиграция

В 1763 году Паоли во главе 600 корсиканских добровольцев захватил остров Капрая, откуда беспрестанно тревожил торговлю генуэзцев, так что последние вынуждены были просить помощи у Франции. Людовик XV послал им только 6 000 человек для занятия крепостей и генуэзцы по-прежнему должны были продолжать собственными силами неравный бой с корсиканцами. Тогда генуэзское правительство решилось продать Франции Корсику. Людовик XV сделал ряд предложений, чтобы склонить Паоли к покорности, но они были отвергнуты. Тогда на остров высадились маркиз Марбуа и граф Во. Англия оказывала корсиканцам помощь, но тайно, не решаясь вступить в открытую конфронтацию с Францией из-за Корсики.

В октябре 1768 года Паоли осадил отряд в 700 французов под командованием де Лудра в Борго. На помощь своим, выступил 3-тысячный отряд Де Марбо и Шавелина. Паоли вдохновлял своих солдат словами: «Патриоты! Вспомните Корсиканскую вечерню, когда на этом самом месте вы уничтожили французов. Честь отечества и общественная свобода сегодня нуждаются во всей вашей доблести. Европа смотрит на вас!». После 10-часового боя, в котором наступающих французов успешно сдерживал Клеман Паоли (брат Паскаля), Де Марбо и Шавелин были вынуждены отступить, а де Лудр капитулировал 9 октября. Французы потеряли 600 убитыми, 1000 ранеными, 600 пленными; были взяты 10 артиллерийских орудий и 1700 ружей. Эта победа произвела сильнейшее впечатление в Европе; Людовик XV настолько упал духом, что в первый момент был готов уже отказаться от дальнейших попыток завоевать Корсику, и только уговоры герцога Шуазеля заставили его продолжить войну. Были направлены подкрепления, войска возглавил граф де Во. Также было предпринято несколько попыток организовать покушение на Паоли и подкупить его помощников.

Весной 1769 года французские силы, достигшие 22 тысяч человек, под командованием графа Во начали новую кампанию. Французский отряд двинулся из Бастии на столицу республики Корте. Паоли попытался преградить им дорогу у моста Понто Ново. 9 мая 1769 года французы нанесли корсиканским войскам, которыми командовали лично Паоли, решающее поражение в битве при Понте-Ново. Исход битвы решило то обстоятельство, что прусские наёмники Паоли (ранее служившие генуэзцам) открыли огонь по корсиканцам, направившимся к мосту с противоположной стороны, якобы приняв их за беглецов; предполагают, что это было плодом измены. Поражение имело катастрофические последствия для корсиканцев. После еще нескольких арьергардных боев, Паоли с 300 человек 13 июня покинул Корсику и отплыл в Ливорно, а оттуда в Англию. Кафтан, который был на нём тогда, был в нескольких местах прострелен пулями.

В эмиграции Паоли тесно сошёлся с английский интеллектуальной и политической элитой, особенно вигами, был представлен ко двору и стал искренним поклонником Англии и английских порядков.

Вторая попытка завоевания независимости Корсики

В 1790 году Паоли, воспользовавшись объявленной Учредительным собранием Франции амнистией, возвратился на родину, встреченный как герой и корсиканцами, и революционно настроенными французами. В 1790 году Паоли был комендантом Бастии, а затем председателем департамента Корсика и начальником национальной гвардии. Но он всё ещё помышлял об освобождении острова и поэтому склонялся на сторону Англии. Паоли вступил в конфронтацию с партией сторонников якобинцев, которую возглавлял Кристоф Саличети (депутат Конвента от Корсики) и к которой примыкали и братья Буонапарте: Жозеф, Наполеон и Люсьен (их отец, Карло Буонапарте, был когда-то секретарём Паоли и его адъютантом в роковой кампании 1769 года, но затем примкнул к профранцузской партии). Главным сподвижником Паоли был другой депутат-корсиканец, Поццо ди Борго. Кроме разногласий по вопросам сепаратизма и «единой и неделимой Республики», Паоли отделяли от якобинцев и социальные взгляды — он был сторонником либерально-аристократического строя по английскому образцу и сочувствовал умеренным роялистам.

В начале 1793 года отношения Поццо с местными и парижскими якобинцами обострились до крайности. В феврале по требованию Парижа Паоли послал военную экспедицию против Сардинии, поставив во главе её генерала Колонна де Сезара, которого втайне проинструктировал: «Не забывай, что Сардиния — наш естественный союзник». Экспедиция окончилась ожидаемой неудачей, якобинцы доносили в Париж об измене Паоли (Наполеон Буонапарте направил соответствующее письмо военному министру, Бартоломео Арена выступил в Конвенте). Конвент послал на Корсику трёх комиссаров, включая Саличети, с тем чтобы разобраться в ситуации.

В мае Конвент издал декрет о смещении и аресте по обвинению в измене Паоли и Поццо ди Борго. 18-летний Люсьен Буонапарте похвалялся в письме, что это якобы дело его рук: он разоблачил Паоли в Тулонском клубе якобинцев, последние направили отчёт Конвенту, и тот опубликовал соответствующий декрет. Письмо Люсьена было перехвачено полицией Паоли и опубликовано, что вызвало общую ненависть корсиканцев к клану Буонапарте. 20 мая открывшееся в Корте под председательством Поццо ди Борго собрание (Консульта) провозгласило Паоли президентом острова и генералиссимусом его войск. Братья Буонапарте, как и братья Арена, Филиппе Буонарротти и другие якобинцы, были объявлены исключёнными из корсиканской нации. Конвент, в свою очередь, объявил Паоли изменником. Семейство Буонапарте едва сумело бежать, их дом был разрушен. Французы были оттеснены в Бастию и ещё несколько приморских пунктов.

Паоли сформировал временное правительство. Корсиканцы обратились за помощью к английскому флоту, стоявшему у Тулона. В феврале-августе 1794 года англичане полностью взяли все укрепленные пункты, в которых оставались французы. Английский король Георг III был провозглашён королём Корсики (что однако не означало вхождения Корсики в состав Англии). 17 июня 1794 года новая Консульта провозгласила создание Англо-Корсиканского королевства, приняла конституцию и объявила Паоли «Отцом отечества» (корс. Babbu di a Patria). Президентом Государственного собрания стал Поццо ди Борго. Представителем же монарха стал вице-король Гилберт Эллиот, граф Минто. В результате власть оказалась у Эллиота и сблизившегося с ним Поццо ди Борго, тогда как Паоли оказался отстранён от реальных рычагов управления и превратился в номинально-представительную фигуру. В 1795 году он пытался организовать выступления против Поццо и Эллиота, но потерпел неудачу.

Новая эмиграция и смерть

В такой ситуации, Паоли оставалось лишь принять предложение англичан покинуть Корсику и уехать в Лондон, где ему была назначена пенсия в 2000 фунтов стерлингов (1796). Вскоре после этого, англичане эвакуировали Корсику, которая вернулась под власть Франции. Паоли умер 5 февраля 1807 года в Лондоне и был похоронен в Вестминстерском аббатстве; впоследствии его прах был перевезён и захоронен в его родной деревне Моросалья. Имя Паоли носит Корсиканский университет.

Галерея

• PascalPaoli.jpg

  Генерал Паоли. Гравюра Генри Бенбриджа, 1768 или 1769

• An Account of corsica, portrait, p8.jpg

  Портрет Паоли из английской брошюры, посвященной событиям на Корсике, 1769

• Nonza Torra Paolina.jpg

  Башня в Нонце, построенная в 1760 г. по приказу Паоли и известная как "Торра Паолина" ("Башня Паоли").

• JoshuaReynoldsParty.jpg

  Литературный вечер у сэра Джошуа Рейнольдса. Картина Д.Дж.Томпсона. Паоли четвертый справа. Среди его собеседников: писатели Джеймс Босуэлл, д-р Самуэль Джонсон, Оливер Голдсмит, актер Дэвид Гаррик, политик и политический мыслитель Эдмунд Берк, художник сэр Джошуа Рейнольдс.

• Pascal paoli par george dance.png

  Паоли в последние годы. Гравюра Джорджа Данса по рисунку Вильяма Дэниэла.

• Morosaglia-Pascal Paoli.jpg

  Памятник Паоли в Моросалье

• Corsica Pasquale Paoli Tomba Morosaglia 01.jpg

  Могила Паоли в Моросалье

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Военный энциклопедический лексикон. 2-е изд. Т. 10. СПб., 1856
• Charles Mullié. Biographie des célébrités militaires des armées de terre et de mer de 1789 à 1850, 1852.

Ссылки

• Паоли, Паскаль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.pasqualepaoli.com/ Сайт о Паоли] (англ.) (фр.) (итал.)

Отрывок, характеризующий Паоли, Паскаль

В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.