Коэльо, Пауло

Пауло Коэльо
порт. Paulo Coelho
Род деятельности:	прозаик и поэт
Язык произведений:	португальский
Цитаты в Викицитатнике

Па́уло Коэ́льо (порт. Paulo Coelho [ˈpawlu koˈeʎu]; род. 24 августа 1947, Рио-де-Жанейро) — бразильский прозаик и поэт. Опубликовал в общей сложности более 20 книг — романы, комментированные антологии, сборники коротких рассказов-притч. В России прославился после издания «Алхимика», долго остававшегося в первой десятке бестселлеров. Общий тираж на всех языках превышает 300 миллионов.

Биография

Родился в Рио-де-Жанейро в благополучной семье инженера Педру и Лижии Коэльо. В семь лет он был отправлен в иезуитскую школу Святого Игнатия Лойолы, где впервые проявляется его желание писать книги. Желание стать писателем не нашло понимания у его семьи, поэтому под их давлением он поступает на юридический факультет университета Рио-де-Жанейро, но вскоре бросает учёбу и больше занимается журналистикой. В итоге разногласия между ним и семьёй шли по нарастающей, в конце концов семнадцатилетний Паулу был принудительно помещён в частную психиатрическую клинику для курса лечения. Ни лечение электрошоком из-за проявившейся шизофрении, ни второй курс лечения не изменили его уверенности в себе — и тогда он сбежал из клиники, скитался некоторое время, в итоге вернулся домой. Через год он примкнул к движению любительского театра, который в Бразилии 60-х годов стал массовым явлением — не только явлением искусства, но и социального протеста. Театрально-протестная активность для Коэльо закончилась в лечебнице, откуда он снова сбежал, но безденежье вынудило его вновь вернуться домой. В итоге после третьего курса лечения его семья смирилась с тем, что «нормальной» работой он заниматься не будет. Пауло Коэльо продолжал заниматься театром и журналистикой.

В 1970 году начал путешествовать по Мексике, Перу, Боливии, Чили, Европе и Северной Африке. Через два года Коэлью вернулся в Бразилию и начал сочинять стихи для песен, ставших потом очень популярными, работая с известными бразильскими исполнителями, такими как Рауль Сейшас. Как он признаётся в одном из интервью, в это время он познакомился с работами противоречивого английского мистика, Алистера Кроули, повлиявшими на его творчество. Оно распространилось не только на музыку, но и на планы создания «Альтернативного общества», которое должно было стать общиной анархистов в штате Минас-Жерайс, основанной на идее Кроули: «Делай что хочешь — таков весь закон». Бразильские военные, пришедшие к власти в результате переворота 1964 года, посчитали этот проект подрывной деятельностью и заключили всех предполагаемых членов группы под стражу. Известно также, что во время пребывания в тюрьме Коэльо, его жену и Рауля Сейшаса пытали. Выйти из тюрьмы Коэльо неожиданно помогло прошлое: его признали невменяемым и отпустили.

Позднее, во время путешествия со своей нынешней четвёртой женой Кристиной, в Голландии, он встречает личность (называемую им «Джей» (лат. J) в «Валькириях», «Паломничестве», «Алефе» и на его сайте «Воин Света»), которая изменила его жизнь и посвятила в христианство. Он стал членом католической группы, известной как RAM (Regnus Agnus Mundi), где «Джей» был его «Учителем». В 1986 году он прошёл Дорогой Сантьяго, старинным испанским путём паломников, и описал позднее всё произошедшее в книге «Дневник Мага». В 1988 году, сразу после выхода книги «Алхимик» «Джей» отправляет Пауло вместе с женой Кристиной в паломничество на 40 дней в пустыню Мохаве в Соединённых Штатах Америки. Позднее эти события Пауло описывает в книге «Валькирии».

Сейчас он живёт со своей женой Кристиной, в Рио-де-Жанейро, в Бразилии, и в Тарбе, во Франции.

Работы

В 150 странах мира было продано более 86 миллионов книг Пауло Коэльо, переведённых на 67 языков. Он получил множество литературных премий в разных странах, включая Францию (La Legion d’Honneur) и Италию (Grinzane Cavour). Список его романов включает «Алхимика», основанного на «Истории о двух мечтателях» Борхеса, и проданного общим тиражом более 11 миллионов экземпляров, переведённых на 41 язык мира, положившего начало фильму, снимаемому Лоуренсом Фишборном, поклонником Коэльо. Кроме того, им написано «Паломничество» (лёгшее в основу компьютерной игры, разработанной компанией Arxel Tribe), «На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала…» и «Валькирии». Многие книги писателя попали под запрет в Иране, о чём Коэльо лично сообщил в своём официальном блоге, с конфискацией 1000 копий, впоследствии всё-таки допущенных к печати.

Его произведения входили в список самых продаваемых книг не только в Бразилии, но и в Великобритании, США, Франции, Германии, Канаде, Италии, Израиле, Финляндии и Греции. «Алхимик» до сих пор остаётся самой продаваемой книгой в истории Бразилии и упомянут в Книге рекордов Гиннесса. Коэльо является автором самых продаваемых книг на португальском языке.

Критика

Несмотря на весь этот успех, многие бразильские критики считают его незначительным писателем, чьи работы слишком просты. Некоторые из них также называют его работы «коммерческими» и ориентированными на рынок. Его избрание в Литературную академию Бразилии оспаривается многими бразильцами.

Российский писатель Баян Ширянов (Кирилл Воробьёв) высказал мысль, что популярность книг вроде «Алхимика» можно объяснить исключительно конъюнктурой. По мнению Ширянова, «Алхимик» — «это растянутая на двести страниц маленькая ветхозаветная притча, в оригинале состоящая из двух абзацев».

Стилизации в духе Коэлью присутствуют в книгах Анхеля де Куатьэ.

Писатель Дмитрий Львович Быков весьма низко оценил литературные достоинства произведений Коэльо в стихотворении «Коэльо едет». В этом произведении Коэльо как бы говорит от собственного имени:

Но я посредственность такая, что это знаю даже сам! Ужели обкурилась дури на это время вся страна? Ведь всей моей литературе в базарный день пятак цена! Слова пустые, разум птичий, идеи девственно просты...

Известная российская телеведущая и сценарист Авдотья Смирнова сказала о нём следующее:

Раздражение, которое Коэльо вызывает у любого мало-мальски литературно искушённого читателя, объясняется прежде всего его1 необычайной серьёзностью, гусиной какой-то важностью — скука смертная, на весь роман ни одной шутки, ни одной улыбки, ни одной остроты. Я имею в виду не хиханьки-хаханьки, остроты в литературе бывают какие угодно — фонетические, философские, выворачивающие идиомы; но вот так, без единой даже тени жонглирования, без малейшего артистизма, без намёка на игру ума, так настоящая литература не случается. Между тем именно эта серьёзность и делает Коэльо таким популярным писателем.

В январе 2011 года правительство Ирана запретило печатать и продавать любые книги Пауло Коэльо. Никаких объяснений по этому поводу власти Ирана не дали.

Книжки

• «Паломничество» или «Дневник мага» / O Diário de um Mago, 1987, рус. пер 2006
• «Алхимик» / O Alquimista, 1988, рус.пер. 1998
• «Брида» / Brida, 1990, рус. пер. 2008
• «Валькирии» / As Valkírias, 1992, рус. пер. 2011
• «Мактуб» / Maktub, 1994, рус. пер. 2008
• «На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала» / Na margem do rio Piedra eu sentei e chorei, 1994, рус. пер. 2002
• «Пятая гора» / O Monte Cinco, 1996, рус.пер. 2001
• «Книга воина света» / Manual do guerreiro da luz, 1997, рус.пер. 2002
• «Любовные письма пророка», 1997, никогда не переводилась на английский
• «Вероника решает умереть» / Veronika decide morrer, 1998, рус.пер. 2001
• «Дьявол и сеньорита Прим» / O Demônio e a srta Prym, 2000, рус.пер. 2002
• «Отцы, сыновья и деды» / Histórias para pais, filhos e netos, 2001
• «Одиннадцать минут» / Onze Minutos, 2003, рус.пер. 2003
• «Заир», 2005 / O Zahir, рус.пер. 2005
• «Ведьма из Портобелло» / A bruxa de Portobello, 2007, рус.пер. 2007
• «Победитель остаётся один» / O Vencedor Está Só, 2008, рус.пер. 2009
• «Алеф», 2011
• «Манускрипт, найденный в Акко», 2012
• «Подобно реке»,2006
• «Любовь. Избранные высказывания»
• «Адюльтер», 2014
• «Мата Хари. Шпионка» / The Spy, 2016, рус.пер. 2016

Экранизации

1. Вероника решила умереть — яп. Veronika wa shinu koto ni shita, реж.: Кей Хория; 2005
2. Вероника решает умереть — англ. Veronika Decides to Die; реж: Эмили Янг; 2009; IMDb: [www.imdb.com/title/tt1068678/ 1068678]

В 2014 году на экраны вышел фильм «Пилигрим: Паоло Коэльо», который рассказывает нам о жизненном и творческом пути писателя. В российском прокате он появился в марте 2015 года.

Ссылки

• [www.paulocoelho.com Официальный сайт Пауло Коэльо]
• [www.paulocoelhoblog.com Официальный блог Пауло Коэльо]
• [myspace.com/paulocoelho Официальная страница Пауло Коэльо] (англ.) на сайте Myspace
• [www.warriorofthelight.com Вестник Воина Света Пауло Коэльо]
• [coelho.ru Официальный российский сайт Пауло Коэльо]
• [паулокоэльо.рф Российский сайт творчества Пауло Коэльо с аудиокнигами для ознакомления]
• Пауло Коэльо в «Твиттере»
• [facebook.com/paulocoelho Официальная страница Пауло Коэльо] в социальной сети Facebook

Отрывок, характеризующий Коэльо, Пауло

«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.