Папазян, Ваграм Камерович

Папазян Ваграм Камерович
Վահրամ Փափազյան
Дата рождения:	6 (18) января 1888(1888-01-18)
Место рождения:	Константинополь, Османская империя
Дата смерти:	5 июня 1968(1968-06-05) (80 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Профессия:	актёр, театральный режиссёр
Гражданство:	Турция Турция СССР СССР
Награды:
IMDb:	ID 0660380

Вагра́м (Варфоломей) Каме́рович (Гомэрович, Памирович) Папазя́н (арм. Վահրամ Փափազյան; 1888—1968) — армянский советский актёр театра и кино, театральный режиссёр. Народный артист СССР (1956).

Биография

Родился 6 (18) января 1888 года в Константинополе, ныне — Стамбул, Турция.

Учился в Италии, сначала в Венеции (1905−1907), затем в Миланской академии художеств (1908−1911), где участвовал в спектаклях трупп Э. Дузе, Э. Новелли, Э. Цаккони, Дж. Грассо (в Италии и за её пределами). Совершенствовался в Париже.

В 1907−1922 годах (с перерывами) работал в армянских труппах Константинополя. Гастролировал по городам Болгарии, Албании, Македонии, Фракии. В 1913−1915 годах выступал в Баку и Тифлисе.

В 1922 году с группой актёров (Р. Нерсесян, М. Джанан и др.) переехал в СССР.

В 1922−1954 годах играл и ставил спектакли в армянских и русских труппах Закавказья (Ереван, Тбилиси, Баку), РСФСР (Ленинград, Москва) и Украины (Одесса).

В 1922−1923 годах — актёр и режиссёр 1-го Государственного театра Армении (ныне Армянский театр имени Сундукяна) (Ереван).

В 1926 году поставил драму «Маскарад» М.Ю. Лермонтова в Тифлисском армянском театре, где играл роль Арбенина. Считая старый перевод несценичным, сам перевел драму на армянский язык. В 1926—1927 годах руководил этим театром.

В 1932−1954 годах жил в Ленинграде, даже в период блокады во время войны оставался в городе. В 1941—1944 годах — актёр ленинградских театров — Большого драматического театра им. М. Горького и Театра драмы им. А. Пушкина.

Гастролировал во многих городах СССР, а также во Франции, Иране, Болгарии, Ливане. В 1932 году в парижском театре «Одеон» играл роли Отелло и Гамлета.

С 1954 года — актёр Армянского театра им. Г. Сундукяна (Ереван).

С 1917 года снимался в кино. На кинофабрике Александра Ханжонкова (ныне Ялтинская киностудия) снимался под псевдонимом Эрнесто Ваграм.

Умер 5 июня 1968 года в Ленинграде. Похоронен в пантеоне парка им. Комитаса в Ереване.

Семья

Дочь — Мария Папазян (1919—1992), актриса Ленинградского театра драмы на Литейном, заслуженная артистка РСФСР (1972).

Творчество

В творчестве В. Папазяна опыт западноевропейской актёрской школы органично сочетался с демократическими традициями армянского сценического искусства. Особо тяготел к классике, произведениям У. Шекспира, приобрел всемирную известность исполнением роли Отелло. Описывая лучших Гамлетов на русской сцене, Рубен Симонов пишет: «Ваграм Папазян в роли Гамлета стремился раскрыть борьбу героя с собственным неукротимым характером, играя человека, неспособного совладать со стихией своих страстей».

Роли в классической драматургии:

• 1908 — «Отелло» У. Шекспира — Отелло
• 1908 — «Ромео и Джульетта» У. Шекспира — Ромео
• 1912 — «Гамлет» У. Шекспира — Гамлет
• 1913 — «Дон Жуан, или Каменный пир» У. Шекспира — Дон Жуан
• 1917 — «Маскарад» М.Ю. Лермонтова — Арбенин
• 1920 — «Привидения» Г. Ибсена — Освальд
• 1922 — «Разбойники» Ф. Шиллера — Карл
• 1922 — «Монна Ванна» М. Метерлинка — Принчивалле
• 1922 — «Потонувший колокол» Г. Гауптмана — Гейнрих
• 1926 — «Метель» по А.С. Пушкину — Владимир
• 1927 — «Макбет» У. Шекспира — Макбет
• 1941 — «Король Лир» У. Шекспира — Лир
• 1952 — «Живой труп» Л.Н. Толстого — Протасов
• «Семья преступника» П. Джакометти — Коррадо
• «Уриэль Акоста» К. Гуцкова — Уриэль Акоста

Роли в армянском репертуаре:

• 1915 — «Намус» А.М. Ширванзаде — Сейрана
• 1917 — «Васак» Д.К. Демирчяна — Вардана
• 1926 — «Капказ-тамаша» Е. Чаренца — Кара
• 1927 — «Кум Моргана» А.М. Ширванзаде — Жоржа.
• 1956 — «Моё сердце в горах» У. Сарояна — Мак-Грегор

Постановки

Армянский театр имени Сундукяна

• 1922 — «Нора» Г. Ибсена
• 1922 — «Дон Жуан, или Каменный пир» У. Шекспира
• 1922 — «Ученик дьявола» Б. Шоу
• 1923 — «Отелло» У. Шекспира
• 1923 — «Слуга двух господ» К. Гольдони
• 1923, 1958 — «Уриэль Акоста» К. Гуцкова
• 1923 — «Монна Ванна» М. Метерлинка
• 1923 — «Кин, гений и беспутство» А. Дюма

Тифлисский армянский театр

• 1926 — «Маскарад» М.Ю. Лермонтова
• 1927 — «Макбет» У. Шекспира 
• 1927 — «Капказ-тамаша» Е. Чаренца.

Фильмография

• 1917 — Вдова — Роберт Тотвен
• 1917 — В стране любви — Альберто
• 1917 — Искушение — фра Цио
• 1917 — Мечта и жизнь
• 1917 — Саидэ
• 1917 — Сумерки — музыкант Заремба
• 1917 — У врат славы — скрипач Виктор Ставский
• 1918 — Две матери
• 1918 — Доктор Катцель — земский врач Катцель
• 1918 — Клятвой спаянные — Нери
• 1918 — Мимо счастья — Алексей, брат Ванды
• 1918 — Не та, так другая
• 1918 — Поэт и падшая душа — Красов, писатель
• 1918 — Сказка весеннего ветра — знаменитый авиатор
• 1918 — Стелла Марис
• 1922 — Любовная трагедия в Стамбуле — главная роль
• 1922 — Тайна Босфора — главная роль
• 1923 — Легенда о Девичьей башне — музыкант Заремба
• 1953 — Великий воин Албании Скандербег — султан Мурад
• 1955 — Призраки покидают вершины — Даниель-бек
• 1956 — Сердце поёт — Габриель-ага
• 1964 — Мсье Жак и другие (киноальманах) («Издержки вежливости») — Мигран-ага.

Литературное творчество

• В. Папазян — автор двухтомных мемуаров, книги «По театрам мира» (Л.— М., 1937), исследования, посвященного исполнению роли Отелло, и др.

Награды и звания

• Народный артист Армянской ССР (1933)
• Народный артист Грузинской ССР (1933)
• Народный артист Азербайджанской ССР (1935).
• Народный артист СССР (1956)
• Орден Ленина
• Медали СССР.

Память

• В 2000 году была выпущена почтовая марка Армении, посвященная В. Папазяну.

Ссылки

• [ru.hayazg.info/%D0%9F%D0%B0%D0%BF%D0%B0%D0%B7%D1%8F%D0%BD_%D0%92%D0%B0%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%BC_%D0%9A%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 Биография на сайте Энциклопедии фонда «Хайазг»]
• Папазян Баграм Камерович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.peoples.ru/art/theatre/actor/papazyan/ Биография на сайте Peoples.ru]
• [www.seaangel.msk.ru/TE08-20071/TE08-20072.html Папазян Ваграм Камерович]

Отрывок, характеризующий Папазян, Ваграм Камерович

Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.