Папаниколис, Димитриос

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Димитриос Папаниколис (греч. Δημήτριος Παπανικολής, 1790, о. Псара, Греция — 1855) — греческий моряк, герой Греческой революции, капитан первого греческого брандера, удавшемуся сжечь линейный турецкий корабль.





Биография

Папаниколис родился на острове Псара в 1790 году. В раннем возрасте он ходил в рейсы на корабле своего отца Георгиоса и принимал участие в боях с берберийскими корсарами (Алжир).

В 15 лет он стал сиротой и пошёл в море на чужом судне, но уже в 19 лет стал капитаном. За два года до революции, в 1819 году, его корабль потерпел крушение возле острова Кеа и потому к началу революционных событий он работал боцманом на судне своего дяди капитана Апостолиса.

Война за независимость

С началом революции 1821 года, греческие капитаны и судовладельцы обратили свои торговые корабли в «боевые» — это просто означало установку на кораблях нескольких дополнительных орудий. К счастью для Греции, присутствие корсаров в Средиземноморье и борьба с ними позволяли грекам вооружать свои суда легально в дореволюционный период и к началу революции греческие торговые моряки имели некоторый опыт ведения боевых действий.

Эрессос — первый этап

24 мая 1821 года флотилия вооруженных греческих кораблей под командованием адмирала Апостолис загнала в залив Эрессос, остров Лесбос отставший от турецкой армады одинокий линейный корабль. Это был двупалубный фрегат с 74 орудиями 40-фунтового калибра. Все попытки греческих кораблей подойти и потопить фрегат своими пушками 16-ти фунтового калибра заканчивались безрезультатно. Военный совет капитании пришёл к выводу, что единственный путь к достижению цели это использование брандеров, однако реального опыта с брандерами ни у кого не было.

Первые брандеры- Пататукас и Афанасьев

В самом начале греческой революции, капитан Георгиос Калафатис с острова Псара не мог предложить своему отечеству ничего, кроме своего старого судна, но его корабль был настолько тихоходен, что он решил переоборудовать его в брандер. В этом ему помог Иван Афанаса (надо полагать Афанасьев). Доподлинно известно что он был русским, но какими судьбами его занесло на Псара — неизвестно. Можно было бы предположить, что он остался с Архипелагской Экспедиции, но если верить утверждению греческого историка Филимонас о том, что Афанасьев 1861 году ещё был жив и жил в Афинах то тогда ему должно было быть далеко за сто, что маловероятно. Других данных об этом россиянине нет.

На военном совете капитании был выслушан Г. Пататукас, получивший относительный опыт оборудования брандеров во Франции. Ему, совместно с Афанасьевым, было предоставлено судно для оборудования его в брандер. Одновременно был запрошен брандер Калафатиса, с острова Псара.

Эрессос-второй этап

Командование брандером оборудованном Пататукасом и Аафанасьевым принял капитан Георгиос Теохарис. Экипаж брандера сумел ночью подойти к фрегату, зажечь брандер спрыгнуть в шлюпку и уйти под огнём турок, но брандер, вероятно из-за остсутствия опыта, оказался плохо закреплен и сгорел без пользы, под возгласы радости с фрегата и берега, где собрались вооруженные турки. Пессимизм и уныние охватил греческие экипажи.

Папаниколис

Капитан Хадзитриантафиллу с острова Лемнос отдал свой корабль под брандер. Пататукас и Афанасьев снова взялись за работу. К этому времени подошёл и брандер Калафатиса. Адмирал Апостолис поручил командование первым брандером своему племяннику Папаниколису. Папаниколис и Калафатис принимают решение в этот раз атаковать днем.

27 мая в 6:00 вся греческая флотилия пошла на фрегат и началась безвредная для фрегата перестрелка. Турки ничего не заподозрили, когда в 6:45 сквозь дым к ним пошли 2 ничем не отличающихся от «боевых» корабля. Первым атаковал Калафатис. Ему удалось закрепить свой брандер к миделю фрегата, но брандер, оборудованный им и Афанасьевым, с малым пламенем стал кренится и тонуть.

Наступил критический момент не только для конкретного сражения, но и для дальнейшей судьбы войны на море. Если и в этот раз греческой флотилии не удастся потопить единичный оттоманский корабль в идеальных условиях, то останется мало надежд на успех в ведении морской войны.

Брандер Папаниколиса под огнём подошёл к фрегату. Первым закрепил крюк в орудийный порт рулевой брандера, Теофилопулос. Папаниколис хладнокровно командует — крепите хорошо крюки! Экипаж прыгает в шлюпку и зажигает брандер. Турки пытаются отвязать брандер и потушить огонь, но это им не удается, несмотря на начавшийся мелкий дождь. Фрегат взлетает на воздух. Турки на берегу разбегаются. Может быть, причиной тому ненависть к туркам, накопленная за несколько веков, но ради исторической правды следует отметить, что пощады тонущим туркам не было. С греческих кораблей были спущены шлюпки и моряки добивали турок в воде, спасая только христиан, служивших или бывших в плену у турок.

С этой минуты минуты у греческого флота появился новый греческий огонь. Брандеры стали основным оружием греческого флота в боях с намного более сильным противником. Пантеон греческого флота пополнили несколько десятков капитанов брандеров. Хотя греки не были пионерами в использовании брандеров в парусном флоте, но только в годы Освободительной войны Греции 1821—1829 гг. брандеры были использованы в таких масштабах, в любое время суток и против судов у причала, на якоре, на ходу.[1]

Экипаж

Имена членов экипажей последующих брандеров приходится искать в архивах. Но экипаж брандера Папаниколиса (в основном псариоты) отмечен греческой историографией. Вот их имена согласно судовой роли от 27 мая1821 г.[2] :

В дальнейшем

Папаниколис отличился во многих последующих сражениях, в особенности в Битва при Геронтас в августе 1821 года.

По окончанию войны в 1829 году Папаниколис приобрел 1/3 доли брига «Нельсон» и работал на нём до 1833 года, когда бриг был куплен греческим ВМФ. Папаниколис был оставлен капитаном на бриге. В 1836 году бриг налетел на рифы возле острова Закинф и утонул. Папаниколис ушёл в резерв до 1841 года, когда ему было поручено командование корветом «Амалия».

Во время Конституционной Революции 3 сентября 1843 года он представлял остров Псара в Национальной ассамблее.

В 1846 году он был назначен председателем Морского суда. На этом посту он находился до самой своей смерти в 1856 году[3].

Память

Кроме улиц во многих городах Греции носящих его имя, именем Папаниколис были названы три подводные лодки греческого ВМФ:

  • Папаниколис (Y-2), входившая в состав флота с 1927 по 1945 гг. Субмарина отличилась во время греко-итальянской войны 1940-41 гг
  • полученная от США USS Hardhead (SS-365) типа «Балао», вступившая в строй как Papanikolis (S-114), (1972—1993 гг).
  • головное судно немецкого типа 214 Papanikolis (S-120), принятое ВМФ 2 Ноября 2010 г (примечание: ВМФ Греции 4 года не принимал субмарину по техническим причинам, пока немецкий концерн не внес изменения в проект).[4]

Напишите отзыв о статье "Папаниколис, Димитриос"

Примечания

  1. ↑ [Δημητρης Φωτιαδης,Ιστορια του 21,ΜΕΛΙΣΣΑ,1971 ,ΤΟΜ.II-σελ.106-107,110-111,222,224,230,ΤΟΜ.III-σελ22,31,33,36,ΤΟΜ.IV-σελ.52,326]
  2. ↑ [Δημητρης Φωτιαδης,Καναρης,Πολιτικες και Λογοτεχνικες Εκδοσεις,1960 ,σελ.58-75]
  3. ↑ [www.parliament.gr/1821/anafora/portreta_det.asp?agon=80 Short summary from the website of the Hellenic Parliament]
  4. ↑ [www.naftemporiki.gr/news/redirstory.asp?id=1891188]

Отрывок, характеризующий Папаниколис, Димитриос

Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Папаниколис,_Димитриос&oldid=78631415»