Папа Пий XII и СССР

Внешнеполитические взаимодействия 260-го Папы Римского Пия XII и Советского Союза в 1939—1958 годах сформировали систему отношений Святого Престола с СССР, Русской Православной Церковью и Объединенной Восточной церковью, и заложили фундамент современных отношений между Ватиканом и Россией. Дипломатическая деятельность Ватикана этого периода совпала с религиозными гонениями внутри Советского Союза во время эпохи сталинизма, попытками советских коммунистов искоренить в своей стране все виды религиозных учений, началом Второй мировой войны, а также территориально-политической экспансии СССР в конце 1930-х годов, ставшей причиной ущемления прав католического населения Польши и Украины.

Советско-ватиканские отношения перед понтификатом Пия XII

Отношения Ватикана с СССР этого периода являются ключевым элементом темы религиозных гонений против Католиков и антирелигиозной пропаганды в Советском Союзе. Хотя нужно подчеркнуть, что не менее жуткими оказались для католической церкви результаты параллельных гонений на христиан в революционном Китае.

После Октябрьской революции, отношения между молодым Советским государством и Святым Престолом значительно ухудшились, хотя обе стороны иногда пытались проявить определенную гибкость для их улучшений. Однако 23 января 1918 года Советское правительство объявило об отделении церкви от государства, издав соответствующий декрет. В этое же время началось постепенное упразднение католических институтов в Советской России и конфискация имущества римско-католической церкви. Открытая ответная реакция со стороны Святого Престола последовала не сразу. Два года спустя, в 1920 году, папа Бенедикт XV выпустил энциклику Bonum Sana, в которой он подвергнул жесточайшей критике, как философию, так и практическую сторону коммунизма. Папа Пий XI, в принципе, сохранил преемственность политики своего предшественника, что подтверждается некоторыми его высказываниями и энцикликами Miserantissimus Redemptor, Caritate Christi,, а также Divini Redemptoris.

Хронология отношений

Военные годы: 1939—1945 гг

Пий XII, вступивший на Святой Престол, натолкнулся на массу сложнейших проблем в отношениях с Советским Союзом, которые ему предстояло решить. На протяжении 1930-х годов его предшественники публично протестовали против политики большевиков и жестко критиковали её в своих трудах. Это, тем не менее, не остановило коммунистов, продолжавших погром христианских церквей в СССР, как общественных институтов, являющихся враждебными по отношению к марксизму-ленинизму. Гонения на приверженцев католичества были лишь частью всеобъемлющей политики искоренения религии в СССР. Сама проблема начинала становиться все больше. Свидетельством этого является то, что в 1940 году после того, как Германия поглотила западную часть Польши, СССР включил в свой состав восточную часть Польши, а также прибалтийские государства, среди которых была и преимущественно католическая Литва. Результатом стали территориальных приобретений стали также репрессии верующих и в этих новых регионах страны. Почти в это же время сильным ударам подверглась Объединенная Католическая Церковь Армении и Украины, а также Русинская грекокатолическая церковь. Несмотря на то, что большинство восточных церквей входило в сферу влияния РПЦ, некоторые более мелкие, например, Католическая Церковь Армении, Украинская грекокатолическая Церковь и Русинская грекокатолическая церковь были тесно связаны с Римом, который давал им возможность сохранять свои католические традиции и церковные законы.

На протяжении Второй мировой войны, Пий XII придерживался политики нейтралитета, которая также отказывалась и от критики в адрес СССР. Несмотря на многие слухи, Пий XII никогда не призывал развязывать войну против коммунизма, как и не хотел он продолжения этой самой войны в Советском Союзе. В своем письме русскому народу, Sacro Vergente, он писал, что несмотря на то, что происходят гонения на католическую церковь даже в период войны, он не произнес бы и слова лжи. Несмотря на растущее давление со стороны нацистов, он упорно отказывался считать войну, развязанную Третьим Рейхом против СССР, чем-то нормальным.

Спасая жизни при любой гипотетической возможности, особенно в оккупированной советами и нацистами Польше, он, однако, не протестовал против массовых убийств и депортаций, которые устроила антигитлеровская коалиция в Восточной Европе.

Крах католицизма в России после окончания войны

После войны, правительство Иосифа Сталина даровало определенную степень свободы Русской Православной Церкви. Но эти меры не коснулись Восточной Православной Церкви, которая была тестно связана с Римом. Лидеры Восточной Православной Церкви натолкнулись на сильное давление, означавшее огромное желание Москвы заставить ВПЦ порвать связь со Святым Престолом и объединиться с РПЦ. Поэтому Пий XII поддерживал особо тесные связи с Рутенийской Католической Церковью, которая находилась на Украине. Местное население включало широкую диаспору русинов, которые являлись родственным украинцам народом и говорили на диалекте украинского языка. Изначально, территория проживания русинов составлял северо-восток Словакии и область Лемко на юго-востоке Польши. До 1922 года эта территория, в основном, была включена в состав Австро-Венгрии. После её распада, эти земли стали Польскими, что вызвало быструю полонизацию и латинизацию этих территорий. Эти и другие проблемы (гонения) постепенно начали становиться весьма важными, как для местного православного населения, так и вообще для всех христиан. Многие русины, пытаясь сопротивляться процессу полонизации в период понтификата Пия XII, почувствовали себя брошенными Святым Престолом на произвол судьбы и вернулись в Русскую Православную Церковь.

После 1945 года и победы в войне, на этих территориях властями распространялись идеи о том, что все связи с Римом являлись лишь частью польского заговора с целью поглотить местное население и разрушить Восточную Украинскую грекокатолическую церковь, ведь как и православное духовенство объединенной цереви, так и все верующие этой церкви страдали под гнетом Польских епископов, «латинского влияния» и полонизации. И при вступлении РККА на эту территорию все дальнейшие связи с Римом были разорваны окончательно.

Новый русский Патриарх Алексий I призывал все католическое население Советского Союза к сепаратизму от Святого Престола:

<…> Освободитесь же! Вы должны разломать сковывающие вас ватиканские цепи, которые погрузили вас в пропасть ошибок, тьмы и духовного разложения. Торопитесь же и возвращайтесь к вашей истинной матери — Русской Православной Церкви!

Пий XII, в свою очередь, ответил на это следующим образом:

Кто же не знает, что патриарх Алексий, избранный кучкой инакомыслящих русских епископов, в открытую возвышает и поощряет отделение от католической церкви в своем письме, адресованном Русинской грекокатолической церкви, в письме, которое внесло немалый вклад в гонения на верующих, не так ли?…

Пий XII никогда не разделял оптимизма, относящегося к советскому руководству, который жил в Рузвельте. Он не питал иллюзий по тому поводу, что Сталин, якобы когда-то сможет изменить советскую политику по отношению к свободе религиозного вероисповедания и толерантности. Пий XII в также крайне сомневался в том, что в СССР будут полностью соблюдаться все права и свободы человека прописанные новоиспеченной ООН. Труд Пия XII Orientales Omnes как раз касался результатов деятельности ООН и её резолюций. В нем говорилось о мире толерантности, в котором были бы гарантированы права каждого человека на свободу вероисповедания. Папа развивает эту тему следующим образом:

«Они <…резолюции ООН> дало нам надежду на то, что мир во всем мире, а также настоящая свобода будут гарантированы любому последователю Католической Церкви, а может нечто большее. Нужно сказать о том, чему всегда учила Церковь и учит до сих пор: повиновение законным указаниям, установленным при помощи гражданской силы в сфере и границах своего влияния, является долгом совести. Но, к несчастью, события о которых мы говорили очень сильной ослабили и даже почти уничтожили нашу веру и надежду на это, ибо русинские земли все ещё в беде…»

Папа знал не только о попытках отделить Объединенные Церкви от Рима. Он был также осведомлен о том, что через несколько месяцов после его энциклики Orientales Omnes, все католические епископы Украинской церкви были арестованы, включая Иосифа Слипого, Грегория Чемыхина, Ивана Лаевского, Николая Карнецкого и Иософата Коцыловского. Некоторые, например епископ Никита Будка, исчезли в Сибири. Оказавшись под сталинскими показательными судебными процессами, многие получили большие сроки тюремного заключения. Оставшиеся лидеры церковной иерархии, главы семинарий и Епископских отделений были арестованы между 1945 год-1946 годами. 1 июля 1945 года почти около 300 священников Объединенной Церкви отправили своё послание Молотову. Они протестовали против арестов епископов и большей части католического духовенства. Тем не менее, Ватикан уже лишился своего лидерства в этом регионе, результатом чего стало «спонтанное» движение русинов за отделение от Рима и единение их с Русской Православной Церковью. За этим последовала очередная волна арестов католических священников. В Лемко, в 1945 году, около 500 священников были заключены в Гиован или отправлены в ГУЛаг, официально по «неизвестным политическим причинам».

Публичное присутствие Католической церкви в России было уничтожено. Церковные ценности были конфискованы и экспроприированы; церкви, монастыри и семинарии медленно, но верно закрывали и сворачивали. В результате, после окончания боевых действий в СССР, а также ареста остатков католического духовенства в лице епископов и апостольских администраторов 6 марта 1946 года, Объединенные Католические Церкви были интегрированы в одну, которая вошла в состав Московского Патриархата. Католическая Церковь Украины также была ликвидирована и все её основные функции перешли в руки Православной Церкви Московского Патриархата.

Постсталинский период (1953—1958 гг.)

После смерти Иосифа Сталина в 1953 году, «мирное сосуществование» обеих церквей стало предметом многих обсуждений. В своем Рождественском Послании от 1954 года, Пий XII обозначил возможности и условия мирного сосуществования. Он подчеркнул стремление Ватикана к взаимодействию между двумя церквями при любой возможности во имя интересов верующих. Очень медленный процесс десталинизации и волнения в социалистическом лагере мешали положительным изменениям в отношениях СССР и Ватикана, хотя после 1956 года некоторые религиозные послабления произошли в Польше и Югославии.

В январе 1958 года, Министр иностранных дел СССР Андрей Громыко заявил, что официальная Москва желает установить дипломатические связи с Ватиканом, в виду взглядов папы Пия XII на мир во всем мире, использование атомной энергии для мирных целей, что, по его словам, соответствовало также стремлениям СССР и политике Кремля. Ватикан так и не ответил ничего на это заявление официально, а все неофициальные документы, касающиеся контактов с СССР во время понтификата Пия XII не будут рассекречены Архивом Ватикана впредь до 2028 года.

Общее отношение Пия XII к России

Два месяца спустя после своего избрания, 12 мая 1939 года, Пий XII в своем апостолическом письме Singolari Animi к Конгрерации Восточной Церкви в очередной раз сообщил о гонениях на католическую церковь в Советском Союзе. Три недели спустя, при почтении памяти Святого Владимира в честь 950-летия его крещения, он приветствовал русинских священников и епископов, а также представителей русской диаспоры в Риме, после чего совершил молитву за всех тех, «кто страдает в России и рыдает горькими слезами, ожидая прихода Господня».

Энциклика Orientales Omnes являвется также своеобразным описанием отношений между Римом и объединенными восточными церквями до репрессий 1945 года. Папа Пий XII в энциклике представляет целостный исторический обзор воссоединения церквей. Он говорит о множестве испытаний и гонений, который пережил народ, но также и о том, что же дало верующим Украины это воссоединение.

Энциклика Sacro Vergente, в принципе, повторяет эту историю со взглядами на отношения Ватикана и России в целом. Пий XII снова отвергает идеологию коммунизма, но не самих коммунистов, ибо он подчеркивает, что церковь всегда рада наставить на истинный путь «всех, кто заблуждается». В колледже святого Иосафата Пий XII читал лекцию о том, какие ужасные изменения произошли в России всего лишь за 20 лет: епископов сажают в тюрьмы и концентрационные лагеря, их изгоняют из собственных домой, убивают в тюрьмах, только по одной причине — они верны Святому Престолу.

Энциклика Orientales Ecclesias рассматривает попытки Ватикана улучшить отношения с восточными церквями. Пий XII упоминает в этой энциклике и имя первого кардинала восточной церкви, Григория-Петра XV Агаджаняна, а также реформу восточного канонического права, как примеры деятельности Ватикана. Тем не менее, заявлял Пий XII, самые процветающие христианские объединения были буквально стерты с лица земли в наши дни. Пий XII не называет конкретных деталей, кроме одной — он указывает на то, что многие духовные деятели на территории СССР были депортированы в неизвестные места, концентрационные лагеря или тюрьмы, хотя некоторые из них оказались под домашним арестом.

В качестве примера, Папа Римский приводит болгарского епископа Боссилкоффа, который был беспричинно казнен, как и многие другие из-за религиозного фактора. Пий XII подчеркивал, что это не единственный случай и заявлял, что многих верующих лишают самых основных человеческих и естественных прав, дискриминируя всеми возможными путями, а также приводил в пример несоизмеримые страдания украинских верующих. Примером этой дискриминации, пишет Пий XII, является показательный судебный процесс над епископами Восточной церкви в Киеве. По его мнению, христианская вера создает лучших граждан, которые используют данную им Богом свободу для блага общества и дальнейшего стремления к справедливости и единству. В заключении Пий XII обратился к мировой общественности с просьбой молиться за тех, кто подвергается гонениям в России, а также подчеркнул, что он очень надеется на то, что двери тюрьм в этих странах распахнутся, а кандалы перестанут сковывать верующих.

Также существует письмо епископам Восточной церкви, Novimus Nos, которое просит сохранять их веру, силу и надежду. Пий XII выражает в нем также все своё желание к объединению Восточных церквей и единой Западной, а также утешает тех, кто страдает в тюрьмах или неизведанных местах из-за своей веры и преданности Святому Престолу. В Fulgens Corona, посвященному 100-летию догмы о Непорочном зачатии девы Марии, Папа напоминает всему миру о страданиях и репрессиях в Советском Союзе, а также посвящает её особой защите девы Марии, которую неимоверно почитают огромные множества русских людей.

• • 1. Singulari Animi, Апостолическое письмо, 12 мая 1939 года, AAS 1939, 258
  • 2. 950-летие со дня крещения Св. Владимира, Discorsi 1939, 163
  • 3. Orientales Omnes, Энциклика, AAS 1946, 33
  • 4. Sempiternus Rex, Энциклика, 8 сентября 1951 года, AAS 1951, 624
  • 5. Sacro Vergente, Апостолическое письмо, 7 июля 1952 года, AAS 1952, 505
  • 6. Речь в колледже св. Иосафата, 15 декабря 1952 года, AAS 1952, 876
  • 7. Orientales Ecclesias, Энциклика, 15 декабря 1952 года, AAS 1953, 5
  • 8. Novimus Nos, Апостолическое письмо, January 20, 1956, AAS 1956, 260
  • 9. Fulgens Corona, Энциклика, 8 сентября 1954 года, AAS 1954, 577

Операция 12-е место

Операция 12-е место — операция, которая также известна, как кампания коммунистической пропаганды по «очернению» папы Пия XII для моральной дискредитации Ватикана, в виду чрезвычайного повышения его антикоммунистической деятельности. В феврале 1960 года, Первый секретарь ЦК КПСС, Никита Сергеевич Хрущев якобы утвердил секретный план по уничтожению международного престижа Ватикана в Восточной Европе при помощи дезинформационной кампании для прекращения антикоммунистической политики Святого Престола. Одной из главных мишеней этого плана являлся также и папа Пий XII Девизом этого плана стало следующее высказывание — «Мертвые не защищаются», поскольку Пий XII скончался в 1958 году.

Об этом «совершенно секретном плане» миру поведал Ион Михай Пачепа, генерал возглавлявший ведомство Румынской внешней разведки до 1978 года, в этом же году бежавший из своей страны в США в июле месяце. Он сообщает о том, что генерал Иван Агаянц, глава дезинформационного отдела КГБ, начал разработку идей для кампании по очернению папы, в которых последнего изобразили как человека, который поддерживал Третий Рейх. Такие подделанные документы якобы попали в руки немецкого драматурга Рольфа Хоххюта, и тот написав свою пьесу «Заместитель» (не без помощи КГБ, по утверждениям генерала), также изобразил Папу как сочувствующего нацизму и его преступлениям.,

Продюсер пьесы Эрвин Пискатор, основатель Пролетарского театра в Берлине, был ярым коммунистом, давно установившим связи с СССР ещё во время Второй мировой войны. Дебют пьесы состоялся в Восточном Берлине, театре Свободного Народа. Позже пьеса начала активно появляться в странах социалистического лагеря, после коммунисты чего её пустили в свободное плавание по всему миру, таким образом «выполнив» план, поскольку она произвела не очень приятные впечатления на представителей еврейских общественных организаций.

Тем не менее, существование данного плана ставится под сомнение, поскольку Петер Гупмель, историк и сторонник церковного прославления Пия XII, заявил, что хотя «русские и пытались дискредитировать Пия XII», нет никаких доказательств того, что какие-либо из ватиканских документов были подделаны. Он также подчеркнул, что в те времена, о которых говорит Пачепа, все документы хранились в архивах Государственного секретариата Ватикана, а не в Секретных архивах Ватикана, как утверждает румынский шпион; помимо того, генерал, якобы руководивший агентами КГБ в Ватикане, по словам коллег вообще находился в то время в Бухаресте. Также следует отметить крайнюю однобокость всех иных трудов генерала, в которых он приписывает КГБ практически все совершавшиеся в мире теракты, в том числе деятельность RAF и исламистский терроризм, обеспечение террористической деятельности ООП и создание термина палестинский народ, планы множества убийств, в том числе президента Кеннеди, распространение оружия массового поражения по всему миру и т. д.

Ссылки

• Acta Apostolicae Sedis (AAS), Roma, Vaticano 1922—1960
• Owen Chadwick, The Christian Church in the Cold War, London 1993
• Richard Cardinal Cushing, Pope Pius XII, St. Paul Editions, Boston, 1959
• Victor Dammertz OSB, Ordensgemeinschaften und Säkularinstitute, in Handbuch der Kirchengeschichte, VII, Herder Freiburg, 1979, 355—380
• A Galter, Rotbuch der verfolgten Kirchen, Paulus Verlag, Recklinghausen, 1957,
• Alberto Giovanetti, Pio XII parla alla Chiesa del Silenzio, Editrice Ancona, Milano, 1959, German translation, Der Papst spricht zur Kirche des Schweigens, Paulus Verlag, Recklinghausen, 1959
• Herder Korrespondenz Orbis Catholicus, Freiburg, 1946—1961
• Pio XII Discorsi e Radiomessagi, Roma Vaticano1939-1959,
• Jan Olav Smit, Pope Pius XII, London Burns Oates & Washbourne LTD,1951

Отрывок, характеризующий Папа Пий XII и СССР

– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.