Папирус Эдвина Смита

Папирус Эдвина Смита — один из наиболее важных медицинских текстов Древнего Египта. Один из старейших образцов древней медицинской литературы.

Этот папирус датируется XVI веком до н. э. Основан на материалах, накапливавшихся в течение тысячи лет. Документ охватывает 22 страницы. В нем рассматриваются 48 травматических случаев, каждый с описанием физического обследования, лечения и прогноза. Полный перевод доступен в Интернете.

Процедуры

Хирургические процедуры в папирусе вполне рациональны, хотя там приводятся и магические заклинания против чумы. Текст начинается с лечения травмы головы, затем следует лечение травм шеи, рук и туловища, и там текст обрывается. Описываются следующие процедуры: закрытие раны со швами (для ран губ, горла и плеча), профилактика и лечение инфекции с медом, и остановка кровотечения сырым мясом. Об использовании магии написано в единственном случае (случай 9). Папирус также описывает анатомические наблюдения. Он содержит первое известное описание черепных швов, мозговой оболочки, внешней поверхности мозга, спинномозговой жидкости и внутричерепных пульсаций. Однако физиологические функции органов и сосудов оставались полной загадкой для древних египтян.

Авторство

Имхотеп, который считается основателем египетской медицины, вероятно, первый автор текста, который датируется 3000-2500 гг. до н. э., с пояснительными примечаниями, добавленными несколько веков спустя. К сожалению, рукопись осталась незавершенной, разрывется в середине предложения с оставшейся пустой большой площадью папируса в конце. Начало и конец оригинала утеряны, имя автора не упоминается.

История

Папирус назван в честь американского археолога Эдвина Смита, который добавил этот папирус в свою коллекцию в 1862 году, купив его у продавца в Луксоре по имени Мустафа Ага. Хотя Смит осознавал важность документа, он его не публиковал. Он умер в 1906 году, оставив его своей дочери, а она передала его Нью-Йоркскому историческому обществу. Организация дала задание Джеймсу Брэстеду перевести его. Эту задачу он выполнил в 1930 году. В 1938 году папирус был направлен в Бруклинский музей, а в 1948 он был переведён в Нью-Йоркскую академию медицины, где он и находится сегодня. Папирус был выставлен впервые в 1948 году в музее Метрополитен в Нью-Йорке с 13 сентября 2005 года по 15 января 2006 года. Одновременно с выставкой, куратор музея Джеймс П. Аллен подготовил совершенно новый перевод папируса, который был включён в каталог выставки.

См. также

• Медицина Древнего Египта
• Медицинская литература

Библиография

• James Henry Breasted, The Edwin Smith Surgical Papyrus. 2v. Chicago: University of Chicago Press, 1930. (University of Chicago Oriental Institute Publications, 3) This includes a facsimile, transcription, translation, and commentary.
• James Henry Breasted, «The Edwin Smith Papyrus». New-York Historical Society Quarterly Bulletin 6.1 (April 1922): 5-31.
• Ira M. Rutkow, The History of Surgery in the United States, 1775—1900, Norman Publishing 1988
• Robert H. Wilkins, Neurosurgical Classics, Thieme 1992
• Leonard Francis Peltier, Fractures: A History and Iconography of Their Treatment, Norman Publishing 1990
• Ann Rosalie David, The Experience of Ancient Egypt, Routledge 2000
• Nadey S. Hakim, Vassilios E. Papalois eds., Surgical Complications: Diagnosis & Treatment, Imperial College Press 2007

Ссылки

• [ceb.nlm.nih.gov/proj/ttp/smith_home.html Сканы папируса]]
• [ceb.nlm.nih.gov/proj/ttp/flash/smith/smith.html Виртуальная реконструкция и перевод папируса Эдвина Смита]
• [oi.uchicago.edu/sites/oi.uchicago.edu/files/uploads/shared/docs/oip3.pdf James Henry Breasted (1930). The Edwin Smith Surgical Papirus]
• [www.crystalinks.com/egyptscience.html Ancient Egyptian Alchemy and Science, содержит подробное описание рукописи.]

Отрывок, характеризующий Папирус Эдвина Смита

– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».