Папоротник и огонь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Папоротник и огонь
Три
Жанр

военный фильм
драма

Режиссёр

Александр Петрович

Автор
сценария

Александр Петрович
Антоний Исакович

В главных
ролях

Велимир «Бата» Живои́нович

Оператор

Томислав Пинтер

Кинокомпания

Avala Film

Длительность

80 мин

Страна

Югославия Югославия

Язык

сербский

Год

1965

IMDb

ID 0059829

К:Фильмы 1965 года

«Папоротник и огонь» (оригинальное название — «Три» (серб.), в международном прокате — «Tri» или «Three» (англ.)) — фильм-драма сербского режиссёра Александра Пе́тровича. Снят в 1965 году в Югославии на основе цикла рассказов Антония Иса́ковича «Папоротник и огонь», послужившего названием фильма в прокате СССР. Одно из первых произведений художественно-социального направления в национальном кинематографе, получившего позже название Югославская чёрная волна. В 1966 году был номинирован на премию «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке.





Сюжет

Фильм, сюжет которого объединён общим героем, разделён на три части, каждая из которых отражает частные события, происходившие во время Второй мировой войны в Югославии. Все три эпизода связаны общей темой насильственной смерти и её эмоциональной оценкой очевидцами.

1941 год. Студент Милош Боянич (Живои́нович) оказывается на железнодорожной станции, где многочисленные беженцы ожидают эвакуации в тыл. Он становится свидетелем ареста мужчины, не имевшего при себе документов и заподозренного патрулём в шпионаже. Задержанный расстрелян на месте лишь на основе безосновательного обвинительного выкрика из толпы, взбешённой задержкой поезда.

1943 год. Милош, ставший партизаном НОАЮ, пытается уйти от облавы и прорваться к основным частям народной армии Югославии. Товарищ Боянича, зная, что враги ищут только одного партизана и спасая Милоша, сдаётся в плен к карательному отряду нацистов. Он, с мужественным упорством многократно отказываясь повернуться спиной к расстрельному взводу, подвергается более мученической казни.

1945 год. Боянич, уже офицер и командир отряда сопротивления, сам становится перед необходимостью утверждения казни молодой девушки (Велетанлич), бывшей ранее любовницей офицера гестапо. Её личная причастность к преступлениям оккупантов осталась недоказанной.

В ролях

  • Велимир «Бата» Живои́нович — Милош Боянич
  • Слободан Перович — фотограф из Белграда, обвинённый в шпионаже
  • Войя Мирич — партизан
  • Сенка Валентанлич — девушка
  • Али Ранер — Младич
  • Миха Томич — подстрекатель из толпы

Награды

  • 1965 год — кинофестиваль в Пуле. Александр Пе́трович — Лучший режиссёр. Велимир «Бата» Живои́нович — Лучшая мужская роль.
  • 1966 год — номинация на премию «Оскар» за Лучший фильм на иностранном языке.
  • В 1996 году члены совета Югославской академии киноискусства и науки выбрали лучшие (по их мнению) сербские фильмы, снятые в стране с 1947 года. «Папоротник и огонь» занял четвёртое место.

Критика

Югославский кинопублицист Пётр Волк в книге «История югославского кино» утверждает, что это первый фильм про национально-освободительную войну, который полностью отвергает предыдущий опыт и создаёт сильные, открытые метафоры[1]. Критик Кирилл Разлогов считает, что фильм режиссёра — «центральной фигуры пессимистического направления Чёрной волны», — существенно контрастировал с традиционным «партизанским кино» Югославии[2].

Напишите отзыв о статье "Папоротник и огонь"

Литература

  • Волк П. История Югославского кино / Istorija jugoslovenskog filma. — Beograd: Institut za film, IRO Partizanska knjiga Ljubljana, OOUR Izdavačko-publicistička delatnost Beograd, 1986. — 592 с.
  • Разлогов К. Мировое кино. История искусства экрана. — М.: Эксмо, 2011. — 688 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-699-38674-1.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Папоротник и огонь

– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.