Параллелограмм развития

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Параллелогра́мм разви́тия — единая закономерность происхождения и развития высших форм поведения человека, заключающаяся в переходе от непосредственных способов поведения сначала к внешне опосредованным с помощью символов-знаков, а затем к внутренне опосредованным, возникающим в процессе культурного развития формам — высшим психическим функциям.

Центральная в культурно-исторической теории Л. С. Выготского идея опосредствования высших психических функций была детально проанализирована А. Н. Леонтьевым на примере психологии запоминания. А. Н. Леонтьев показал, что память современного человека представляет собой продукт культурно-исторического развития и идет через развитие запоминания с помощью внешних стимулов-знаков к запоминанию внутренне опосредствованному: осуществляется превращение интерпсихических процессов, распределенных между людьми, в интрапсихические, являющиеся достоянием индивида. Спустя более полувека сходные результаты относительно параллелограмма развития были получены американским психологом М. Коулом при изучении генезиса мышления в африканской и американской культурах.[2]

Параллелограмм развития представляет собой графическое отображение результатов экспериментальных исследований одного из основных свойств высших психических функций — опосредствованности. Эти исследования были проведены А. Н. Леонтьевым с опорой на идеи Л. С. Выготского о двух родах стимулов (стимулах-объектах и стимулах средствах) и с применением созданного в школе Л. С. Выготского метода двойной стимуляции.[3] График, полученный в результате исследований, в действительности лишь напоминает параллелограмм: две кривые сближаются между собой и образуют фигуру, похожую на не вполне правильный параллелограмм с двумя отсеченными углами.[4]





Метод двойной стимуляции (МДС)

Метод двойной стимуляции — это метод исследования высших психологических функций, разработанный на основе теории Л. С. Выготского об их знаково-опосредствованном характере. Исследование осуществляется с помощью двух рядов стимулов: один ряд стимулов выполняет функцию объекта, на который направлена деятельность испытуемого, а другой ряд — функцию стимулов-средств (знаков), с помощью которых эта деятельность организуется.

Впервые МДС был применён в совместном исследовании Выготского и Сахарова при изучении процесса образования понятий. Примененный в этом исследовании вариант метода известен как методика Выготского-Сахарова. Однако он также использовался и в других исследованиях при изучении опосредствованных процессов памяти А. Н. Леонтьевым и А. Р. Лурией, поэтому МДС можно рассматривать как целый ряд методик, основанных на принципе знакового опосредствования.[5]

Экспериментальное исследование памяти

В исследовании приняли участие 1200 испытуемых: дети дошкольного возраста (4-5, 6-7 лет), дети школьного возраста (7-12 лет, 10-14 лет, 12-16 лет), студенты (22-28 лет).[6]

Эксперимент состоял из четырёх серий. В первой серии испытуемым предлагалось запомнить ряд из десяти бессмысленных слогов. Во всех остальных сериях в качестве материала для запоминания использовались ряды из 15 слов. В третьей и четвертой серии испытуемым предлагалось выбрать одну из 30 карточек с картинками, чтобы потом с ее помощью вспомнить слово. Картинки не были напрямую связаны по содержанию со словами.[4]

При анализе полученных результатов была обнаружена следующая закономерность: начиная с дошкольного возраста, темп развития запоминания с использованием внешних средств превышает темп развития запоминания без помощи карточек. Однако начиная со школьного возраста показатели внешне непосредственного запоминания растут быстрее, чем показатели опосредствованного запоминания с помощью карточек.[4]

Введение в эксперимент второго ряда стимулов-знаков (карточек с картинками) не повышает эффективности запоминания у дошкольников: запоминание все еще остается непосредственным. На следующем этапе развития запоминания введение стимулов знаков у школьников значительно повышает эффективность запоминания: это момент наибольшего расхождения показателей второй (непосредственное запоминание) и третьей (опосредованное запоминание) серии. Однако с этого момента темп возрастания показателей в обеих сериях изменяется: происходит более медленный рост показателей внешне опосредствованного запоминания, он как бы продолжает темп развития непосредственного запоминания. На следующем этапе (взрослые) за счет вращивания внешних стимулов-средств осуществляется переход к внешне непосредственному запоминанию и показатели двух серий снова сближаются.[4]

Наиболее простое выражение динамики этих двух линий развития памяти — «параллелограмм развития», пара противоположных углов которого образуется сближением показателей второй и третьей серии в верхнем и нижнем пределах, а два других угла, соединяющиеся более короткой диагональю, соответствуют моменту наибольшего расхождения показателей непосредственного и опосредствованного запоминания.[4]

Таким образом, принцип параллелограмма отражает общий закон развития высших знаковых форм памяти по линии превращения внешне опосредованного запоминания в запоминание внутренне опосредованное.[6]

Экспериментальное исследование внимания

В исследовании приняли участие 30 испытуемых — дети дошкольного, школьного возраста и взрослые.[4]

Эксперимент проводился в форме игры, с возможностью выиграть определенную «премию». В каждой серии задавалось восемнадцать вопросов, семь из которых были вопросами о цветности вещей. На каждый вопрос нужно было ответить одним словом как можно быстрее, а на вопрос о цвете — обязательно названием цвета. В первой серии какие-либо дополнительные ограничения отсутствовали. Во второй серии нельзя было повторять дважды название одного цвета и назвать два запрещенных цвета. В третьей и четвертой серии в качестве вспомогательного средства предлагалось использовать девять цветных карточек.[4]

Решение задачи без карточек являлось достаточно сложным даже для взрослых испытуемых. Дети дошкольного возраста легко научались использовать карточки для решения задачи уже в третьей серии. Если дошкольники не могли успешно воспользоваться карточками для решения задачи в третьей серии, перед четвертой серией им показывали, как это сделать на примере других испытуемых. Однако, как правило, даже в этом случае дошкольники лишь внешне подражали увиденному и не могли успешно воспользоваться карточками.[4]

Расхождение между показателями второй и третьей серии у дошкольников минимально: карточки не только не помогают, но даже мешают дошкольнику справиться с поставленной задачей. Результаты школьников в третьей серии значительно возрастают в связи с успешным использованием карточек. Использование карточек взрослыми также улучшает результаты.[4]

Таким образом, полученные результаты согласуются с результатами исследования памяти, а их графическое отображение повторяет по форме график, полученный в исследовании памяти, и также напоминает параллелограмм.

Напишите отзыв о статье "Параллелограмм развития"

Примечания

  1. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. — М.: Издательство Академии педагогических наук РСФСР, 1958.
  2. Энциклопедический словарь по психологии и педагогике, 2013
  3. Общая психология: В 7 т. / Под ред. Б. С. Братуся. Том 1. Соколова Е. Е. Введение в психологию: Учебник для студ. высш. учеб. заведений . — М.: Издательский центр «Академия», 2005. — 352 с.
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Леонтьев А. Н. Развитие памяти. — М., 1931.
  5. Большой психологический словарь. — М.: Прайм-ЕВРОЗНАК. Под ред. Б. Г. Мещерякова, акад. В. П. Зинченко. 2003.
  6. 1 2 Нуркова В. В. Память. Общая психология: в 7 т. под ред. Б. С. Братуся. Т.3. — 2-е изд. — Академия Москва, 2008. — С. 318.

См. также

Отрывок, характеризующий Параллелограмм развития

– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.