Параллельное действие

Параллельное действие — в кинематографе переход от одного кадра к другому, благодаря ряду особенностей демонстрации и восприятия, — неуловим.

Благодаря этому возможен эффект передачи одновременности действия на экране. Впечатление одновременности действия создается только тогда, когда существует внутренняя связь между сопоставляемыми кадрами. Впервые осознан как кинематографический приём советским режиссёром Львом Кулешовым. (см. монтаж)

История

Американский режиссёр Дэвид Уорк Гриффит (1875—1948) создавал сюжеты своих мелодрам с параллельно развивающимся действием. После него в кинематографический обиход вошёл термин «поспевающая помощь».

Допустим, герой приговорён к смерти и ждет развязки. «А в это время…» — на экране мчатся всадники с извещением о помиловании. Осуждённому набрасывают на шею петлю. Следующий кадр — мчатся всадники с извещением о помиловании. Снова эшафот — и снова кадры спешащей помощи. Параллельный монтаж кадров приближающейся казни и приближающегося спасения создавал в зрительном зале высокое напряжение. Параллельное действие требует единства времени. В данную минуту, в данное мгновение грозит гибель осуждённому, и в данную минуту мчатся добрые спасители.

В раннем немом кино разных стран шли поиски и иных форм параллельного действия — с нарушением временных рамок. В картине Гриффита «Нетерпимость» (1916) в одной композиции объединяются четыре исторические эпохи. Здесь параллельное действие дано только в ассоциативно-логическом, а не временном единстве. Нетерпимость одних людей к другим объединяет сцены, где кровь забастовщиков в США, смешивается с кровью гугенотов, погибающих в Варфоломеевскую ночь; Христос идёт на Голгофу — современный человек, осуждённый на казнь, ждёт своей участи.

Параллельное действие в звуковом кино

Параллельное действие в звуковом кино превратилось в нечто большее, чем разновидность монтажа. В параллельном действии важны столкновения и притяжения, контрасты и созвучия, динамично развивающийся драматический конфликт. Работая с несколькими одновременно развивающимися действиями, драматург имеет возможность монтировать кульминационные моменты действий, оставляя за кадром скучные подробности. Таким образом, концентрируется внимание на самых главных поступках, событиях в каждой сцене, в отдельном кадре. Это одно из важных средств композиции сценария, драматургической организации материала будущего фильма. Можно начать сцену с кульминации, минуя второстепенное, сталкивая её с другой сценой также в момент самого высокого напряжения.

Литература

Ю. А. Кравцов, «Основы Киноэстетики. Теория и история кино»., учебное пособие, СПБ, 2006 г.

Отрывок, характеризующий Параллельное действие

– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.