Парголовский район
| Страна | |
|---|---|
| Статус | |
| Входил в | |
| Административный центр |
посёлок Парголово |
| Дата образования |
1927—1930, 1936—1954 |
| Официальный язык | |
| Население (1939) |
77646 человек |
| Плотность |
35,7 чел./км² |
| Национальный состав | |
| Площадь |
2172 км² |
| Часовой пояс |
Парголовский район — административно-территориальная единица в составе Ленинградской области, существовавшая с 1927 по 1930 и с 1936 по 1954 годы.
Административный центр — рабочий посёлок Парголово.
Площадь территории — 2172 км² (по данным 1939 года). Население — 50 736 человек (1949 год[1]; 38 771 чел. в 1926 году[2], 77 646 чел. в 1939 году[3], 23 793 чел. в 1945 году; в границах соответствующих лет).
Содержание
Образование района
Парголовский район образован 1 августа 1927 года одновременно с образованием Ленинградской области. В состав района была преобразована укрупнённая Парголовская волость[4]. Площадь территории района на момент образования составила 935 км².
Первоначально Парголовский район был включён в состав Ленинградского округа. После ликвидации округов (постановление ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 года) район был подчинён непосредственно областным органам.
Постановлением Президиума ВЦИК от 10 октября 1930 года Парголовский район был упразднён. В состав образованного одновременно Ленинградского Пригородного района были переданы Александровский, Владимиро-Горский, Графско-Дибунский, Коломяжский, Красноостровский (финский), Лахтинский, Левашовский, Мертутский, Муринский, Ново-Алокульский, Парголовский, Перво-Парголовский, Ручьёвский, Юкковский (финский) сельсоветы, в состав Куйвозовского района — Агалатовский, Калголовский, Капитоловский, Лупполовский, Мистоловский, Скотнинский и Вартемягский сельсоветы.
Повторно Парголовский район был образован постановлением Президиума Леноблисполкома от 19 августа 1936 года и постановлением Президиума ВЦИК от 1 октября 1936 года, одновременно с упразднением Ленинградского Пригородного района. В состав района были включены следующие сельсоветы:
- из Ленинградского Пригородного района — Лахтинский, Парголовский, Левашовский и Муринский сельсоветы;
- из Токсовского района — Александровский и Красноостровский сельсоветы[5].
Административное деление
После восстановления района в 1936 году в его состав первоначально были включены 6 сельсоветов. Согласно утверждённой Постановлением Президиума ВЦИК от 10 февраля 1938 года[6] новой сети административно-территориального деления, Парголовский район состоял из 5 сельсоветов, так как из Красноостровского сельсовета, расположенного в зоне интенсивного военного строительства, к тому времени было отселено всё гражданское население.
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 9 ноября 1938 года населённые пункты Парголово, Парголово II, Парголово III, Новопарголовская колония, Михайловка, Ивановка, Кабаловка, Старожиловка и Заманиловка объединены в один населённый пункт, который отнесён к категории рабочих посёлков, с присвоением ему наименования — рабочий посёлок Парголово[7].
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 27 ноября 1938 года селения Лахта и Ольгино объединены в один населённый пункт, который отнесён к категории рабочих посёлков, с присвоением ему наименования — рабочий посёлок Лахтинский; населённые пункты Песочная и Дибуны объединены в один населённый пункт, который отнесён к категории рабочих посёлков, с присвоением ему наименования — рабочий посёлок Песочный[8].
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 22 февраля 1939 года упразднён Токсовский район, его территория была передана в состав Парголовского района[9]. После этого сеть сельсоветов Парголовского района выглядела следующим образом[10]:
| Сельсовет | Административный центр | Население (1939) |
|---|---|---|
| Александровский | с. Александровка | 1 383 |
| Вартемякский | д. Верхние Станки | 1 419 |
| Вуолоярвский (финский) | д. Волоярви | 551 |
| Гарболовский (финский) | д. Гарболово | 1 220 |
| Кавголовский (финский) | д. Кавголово | 1 289 |
| Капитоловский (финский) | д. Капитолово | 1 890 |
| Койвукюльский (финский) | д. Хиттолово | 1 589 |
| Куйвозовский (финский) | д. Куйвози | 1 514 |
| Лахтинский | р.п. Лахтинский | 7 255 |
| Левашовский | пос. Левашово | 5 709 |
| Лесколовский (финский) | д. Лесколово | 2 236 |
| Лехтусский (финский) | д. Лехтуси | 1 522 |
| Лупполовский (финский) | д. Лупполово | 1 179 |
| Мистоловский (финский) | д. Мистолово | 1 576 |
| Муринский | с. Мурино | 5 975 |
| Парголовский | р.п. Парголово | 1 335 |
| Скотнинский (финский) | д. Новое Скотное | 446 |
| Токсовский | пос. Токсово | 3 610 |
Постановлением Президиума Леноблисполкома от 14 апреля 1939 года в рамках ликвидации национальных административных единиц упразднены следующие сельсоветы:
- Лупполовский (присоединён к Левашовскому);
- Мистоловский (присоединён к Муринскому);
- Скотнинский (присоединён к Вартемягскому);
- Кавголовский (присоединён к Вартемягскому);
- Капитоловский (присоединён к Токсовскому, нас. пункт Пуна-Ингари — к Муринскому).
Кроме того, Лесколовский, Куйвозовский, Гарболовский, Лехтусский, Вуолоярвский и Койвукюльский финские сельсоветы были преобразованы в обычные сельсоветы[11].
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 26 апреля 1941 года Лахтинский сельсовет переименован в Лисьеносовский сельсовет, а Парголовский сельсовет упразднён[12].
В период Великой Отечественной войны финское и немецкое население Парголовского района в марте 1942 года было переселено в восточные районы СССР. В связи с этим прекратили свою деятельность Александровский, Вуолоярвский, Гарболовский, Койвукюльский, Куйвозовский, Лехтусский сельсоветы. Формально, однако, они были упразднены лишь в начале 50-х годов. Таким образом, после окончания войны в Парголовском районе фактически функционировали лишь шесть сельсоветов — Вартемягский, Левашовский, Лесколовский, Лисьеносовский, Муринский и Токсовский.
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 28 апреля 1948 года посёлок Лисий Нос отнесён к категории рабочих посёлков.
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 21 марта 1950 года рабочие посёлки Лахтинский (с населённым пунктом Конная Лахта) и Лисий Нос (с населёнными пунктами Горская, Дубки, Каупилово, Поляны, Раздельная) выделены из состава Парголовского района и переданы в подчинение Сестрорецкому райсовету.
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1950 года посёлок Левашово отнесён к категории рабочих посёлков.
Упразднение района
Район был упразднён Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 3 апреля 1954 года. Рабочие посёлки Левашово и Парголово переданы в подчинение Сталинскому райсовету Ленинграда, рабочий посёлок Песочный — в подчинение Сестрорецкому райсовету Ленинграда. Сельсоветы Парголовского района были включены в состав Всеволожского района.
Напишите отзыв о статье "Парголовский район"
Примечания
- ↑ ЦГА СПб., ф. 95, оп. 6, д. 37.
- ↑ Бюллетень Ленинградского областного отдела статистики. № 20. Апрель—май 1928 г.
- ↑ РГАЭ, ф. 1562, оп. 336, д. 1248, лл. 83—96.
- ↑ Районы Ленинградского округа. Стат.-экон. описание. Л., 1928, с. 166
- ↑ Законодательный бюллетень для исполкомов и советов Ленинградской области. 1936. № 29, с. 16
- ↑ СУ. 1938 г., № 6, ст. 76
- ↑ Бюллетень постановлений Ленинградского облисполкома. 1938. № 32/33, с. 1
- ↑ Бюллетень постановлений Ленинградского облисполкома. 1938. № 35, с. 1-2
- ↑ Бюллетень постановлений Ленинградского облисполкома. 1939. № 9, с. 7
- ↑ РГАЭ, ф. 1562, оп. 336, д. 137
- ↑ Бюллетень постановлений Ленинградского облисполкома. 1939. № 12, с. 7—9
- ↑ Бюллетень Ленинградского областного Совета депутатов трудящихся. 1941. № 15, с. 1
Ссылки
- [whp057.narod.ru/lenin.htm Административные преобразования в Ленинградской области]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Парголовский район
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
