Паренсов, Пётр Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Дмитриевич Паренсов

генерал П. Д. Паренсов
Дата рождения

5 июля 1843(1843-07-05)

Дата смерти

25 августа 1914(1914-08-25) (71 год)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Российская империя Российская империя
Болгария Болгария

Род войск

Генеральный штаб

Звание

генерал от инфантерии

Командовал

Военное министерство Болгарии, 6-я кавалерийская дивизия

Сражения/войны

Туркестанские походы, Русско-турецкая война 1877—1878

Награды и премии

Орден Святой Анны 3-й ст. (1870), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1870), Орден Святой Анны 2-й ст. (1876), Золотое оружие «За храбрость» (1877), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1877), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1877), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1880), Орден Святой Анны 1-й ст. (1883), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1888), Орден Белого орла (1893), Орден Святого Александра Невского (1899), прусский орден Короны 2-й ст. (1873), австрийский орден Франца-Иосифа 3-й ст. (1874).

Пётр Дмитриевич Паренсов (1843—1914) — генерал от инфантерии (1901), военный министр Болгарии, писатель.

Сын отставного генерала от инфантерии Дмитрия Тихоновича Паренсова, родился 5 июля 1843 года.

Образование получил в Пажеском корпусе, из которого выпущен 16 июля 1860 года прапорщиком в лейб-гвардии Гатчинский (впоследствии лейб-гвардии Егерский) полк и тотчас же поступил в Николаевскую инженерную академию, но в январе 1861 года, вследствие произошедших в академии беспорядков, в числе других 116 офицеров младшего класса был отчислен в свой полк, а 11 июня того же года переведён подпоручиком в конную № 11 батарейную батарею 6-й конно-артиллерийской бригады.

26 августа 1862 года Паренсов был произведён в поручики и 1 июня 1865 года поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. 29 августа 1867 года Паренсов был произведён в штабс-капитаны, 28 октября того же года окончил курс в академии по 1-му разряду и с производством в капитаны был назначен на службу в штаб войск гвардии и Петербургского военного округага с зачислением в Генеральный штаб. 25 марта 1869 года назначен исполняющим дела старшего адъютанта в штаб 2-й гвардейской кавалерийской дивизии; 4 мая переведён в Генеральный штаб, с утверждением в должности.

7 мая 1869 года Паренсов был командирован по Высочайшему повелению в Оренбург, для посылок в степь с отрядами войск, причём в июне участвовал в деле при рассеянии вооружённых казахских скопищ при урочище Казбек; за оказанную здесь распорядительность и храбрость 16 февраля 1870 года награждён орденом Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом.

6 июля 1869 года капитан Паренсов П.Д. был начальником штаба отряда, прибывшего в Урочище Казбек (ныне п.Уил, Актюбинской обл. Казахстан) и вместе с наказным атаманом Уральского казачьего войска генералом Веревкиным Н.А. основал Уильское укрепление (ныне п. Уил (Ойыл)), О.Я.

1 февраля 1870 года Паренсов был назначен помощником старшего адъютанта штаба войск гвардии и Петербургского военного округа, a 5 апреля удостоился получить изъявление высочайшей благодарности за участие в переписи военного населения столицы. Высочайшим приказом от 21 августа 1870 года Паренсов был назначен преподавателем военных наук в Учебном кавалерийском эскадроне и 30 августа того же года награждён орденом Св. Станислава 2-й степени.

30 августа 1871 года Паренсов был произведён в подполковники, с оставлением в должности; 8 февраля 1873 года он был назначен состоять для особых поручений при Главнокомандующем войсками гвардии и Петербургского военного округа. 30 августа того же года ему была пожалована императорская корона к ордену Св. Станислава 2-й степени и в том же году получил прусский орден Короны 2-й степени, а в следующем — командорский крест австрийского ордена Франца-Иосифа. 30 августа 1874 года Паренсов был произведён в полковники, с оставлением в должности и 26 августа 1876 года награждён орденом Св. Анны 2-й степени.

Перед русско-турецкой войной 1877—1878 годов Паренсов в течение семи месяцев производил разведку о силах и расположении турецких войск, секретно путешествуя по Румынии и Болгарии, причём временно был арестован турецкими жандармами в Рущуке.

С открытием военных действий за Дунаем Паренсов 7 января был назначен начальником штаба Кавказской казачьей дивизии.

До окончательного перенесения театра военных действий за Балканы, Паренсов участвовал 2 июля в деле у деревни Акиджалара под Сельви и 5 июля в занятии города Ловчи отрядом флигель-адъютанта полковника Жеребкова; за отличие в этих делах Паренсов был 11 августа 1877 года награждён золотой саблей с надписью «За храбрость». 16 июля он находился в усиленной рекогносцировке Ловчи с северо-восточной стороны деревни Павликане, под начальством генерал-майора Скобелева.

С 17 июля по 2 августа Паренсов находился в составе отряда генерал-лейтенанта барона Криденера; участвовал в сражении под Плевной 18 июля в отряде генерал-майора Скобелева (под общим начальством генерал-лейтенанта барона Криденера) и в усиленной рекогносцировке Ловчи 26 июля. За отличие в этих делах Паренсов 30 сентября был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. По словам М. Д. Скобелева, Паренсов «был настоящим его помощником в полном смысле этого слова и во всех отношениях».

С 12 по 19 августа Паренсов находился в Шипкинском отряде генерал-лейтенанта Радецкого и участвовал в перестрелках с турками. 22 августа он под начальством генерал-майора князя Имеретинского участвовал при взятии приступом Ловчи и 30 октября за отличие награждён орденом Св. Владимира 3-й степени с мечами. Затем до 1 сентября он находился в составе Плевненского отряда генерал-лейтенанта Зотова, причём 26 августа был контужен в голову картечной гранатой. 30 августа участвовал в штурме Плевны с южной стороны отрядом генерал-майора Скобелева, a 31 августа — в сражении на левом фланге позиции под Плевной.

С 17 октября Паренсов состоял в составе Плевненского отряда обложения под командованием князя Карла Румынского, причём 27 октября назначен начальником штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии. С 3 ноября он состоял в западном отряде генерал-адъютанта Гурко, причём участвовал 10 и 11 ноября в перестрелках и в артиллерийском бою против Правецкой укреплённой позиции и был сильно контужен. С 30 ноября по 22 декабря 1877 года Паренсов находился для лечения в госпитале Красного Креста; затем был отправлен в Россию, где и лечился до конца мая 1878 года. Между тем, 16 апреля 1878 года он за отличие в делах с турками был произведён в генерал-майоры (со старшинством от 23 декабря того же года).

8 июня 1878 года он был назначен исполняющим дела начальника штаба Северного (бывшего Рущукского, а потом Восточного) отряда; должность эту занимал по 1 мая 1879 года, то есть до возвращения в Россию, причём вместе с тем с 25 января 1879 года исправлял должность начальника штаба 12-го армейского корпуса.

4 июля 1879 года Паренсов был уволен от службы по прошению и тогда же был зачислен на службу в болгарские войска, с назначением военным министром. Разойдясь в политических взглядах с князем Александром Баттенбергским, Паренсов был отозван из Болгарии и 29 марта 1880 года вновь определён на российскую военную службу в Генеральный штаб с назначением состоять при Главнокомандующем войсками гвардии и Петербургского военного округа. 11 августа того же года, за отлично-усердную службу и труды, понесённые в бывшей Действующей армии Паренсов был награждён орденом Св. Станислава 1-й степени, а за службу в оккупационных войсках ему объявлено монаршее благоволение.

1 сентября 1880 года Паренсов зачислен по Генеральному штабу и 6 сентября 1881 года назначен начальником штаба 2-го армейского корпуса в Вильне. 15 мая 1883 года награждён орденом Св. Анны 1-й степени.

Контузии и лишения во время войны, а также труды и неприятности в Болгарии отозвались на Паренсове тяжёлой болезнью и 7 октября 1884 года он уволился в отпуск с зачислением в запас по Генеральному штабу.

14 марта 1886 года Паренсов был вновь определён из запаса на действительную службу, с назначением состоять в распоряжении начальника Главнаго штаба и с зачислением по Генеральному штабу. 19 апреля 1887 года он был назначен Варшавским комендантом, а 26 июля того же года — помощником начальника штаба Варшавского военного округа.

30 августа 1888 года награждён орденом Св. Владимира 2-й степени, 19 февраля 1890 года назначен командующим 6-й кавалерийской дивизией и 30 августа того же года, с производством в генерал-лейтенанты, утверждён в занимаемой должности. 8 октября 1890 года Паренсов зачислен в списки Генерального штаба, с оставлением в должности и по армейской кавалерии; 30 августа 1893 года пожалован орденом Белого орла. С 7 декабря 1898 года по 5 июня 1902 года Паренсов был комендантом Варшавской крепости, причём в 1899 году был награждён орденом Св. Александра Невского и 1 апреля 1901 года произведён в генералы от инфантерии.

Пятнадцатилетняя служба в Царстве Польском дала возможность Паренсову не только присмотреться, но и изучить русско-польские отношения, униатский вопрос, еврейский, нарождавшийся уже тогда вопрос о выделении Холмской губернии, а также немецкую колонизацию Польши. 5 июня 1902 года Паренсов был назначен в распоряжение военного министра, в 1904 году получил алмазные знаки к ордену Св. Александра Невского, 5 января 1906 года назначен Петергофским комендантом, а в начале 1914 года уволен в отставку.

Паренсовым написаны воспоминания о войне 1877—1878 годов и о первом годе самостоятельного существования Болгарского княжества под общим заглавием «Из прошлого» («На войне», «Ужасные дни», «Затишье» и «В Болгарии»), признанные Императорской академией наук достойными Макарьевской и Ахматовской премий. Также Паренсов напечатал ряд статей в «Русском инвалиде», «Голосе правды», «Военном сборнике», «Русской старине» и «Новом времени». Архив Паренсова хранится в Рукописном фонде Российской национальной библиотеки.

Паренсов состоял товарищем председателя Славянского благотворительного общества, членом Императорского русского военно-исторического общества, Общества ревнителей русско-исторического просвещения в память императора Александра III, общества ревнителей военных знаний, Окраинного общества и Галицкого общества. Город Ловеч в Болгарии избрал Паренсова своим почётным гражданином, а городское управление Софии назвало его именем улицу.

Умер 25 августа 1914 года в Санкт-Петербурге.



Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. — Т. II. Л—Я. — М., 2009.
  • Глиноецкий Н. П. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. — СПб., 1882.
  • Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. — М., 2007.
  • Некролог // «Наша старина». — 1914. — № 9—10. — С. 891—898.
  • Список генералам по старшинству. Составлен по 1 июля 1906 года. — СПб., 1906
  • Старчевский А. А. Памятник Восточной войны 1877—1878 гг. — СПб., 1878.
  • Фрейман О. Р. Пажи за 183 года (1711—1984). Биографии бывших пажей с портретами. — Фридрихсгамн, 1894.

Напишите отзыв о статье "Паренсов, Пётр Дмитриевич"

Отрывок, характеризующий Паренсов, Пётр Дмитриевич

– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.