Парижская семиотическая школа

Парижская семиотическая школа (фр. École sémiotique de Paris) основана А. Ж. Греймасом в 1960-е годы. Семиотика в духе Парижской школы, в отличие от большинства других, не определяет свой предмет как исследование знаковых систем (для этой сферы используется соссюровский термин семиология). Парижская школа постулирует существование универсальных структур, которые лежат в основе значения и создают его; их исследование и является, в её понимании, предметом семиотики. Эти структуры можно представить в виде моделей, которые затем могут быть применены к любому означающему объекту с целью декодировать и проинтерпретировать его смысловое содержание. Как носитель значения рассматривается не только текст, но и практически все явления человеческого общества и культуры (или, что то же самое, все эти явления объявляются текстом).

Основными составляющими моделей значения по Греймасу являются актантная схема и семиотический квадрат.

Возникновение теории

Вдохновителями семиотики Греймаса были лингвистический структурализм Ф. де Соссюра и Л. Ельмслева, антропологический структурализм К. Леви-Строса и «ролевая структура» анализа художественного текста у В. Я. Проппа (чья Морфология сказки была в 1950-е переведена на английский язык и получила известность в Европе).

Первой фундаментальной работой школы стала «Структурная семантика» Греймаса — Sémantique structurale (Paris: Larousse, 1966). Этот текст содержал аксиоматическую базу научной теории, предлагал гипотезы для дальнейшего исследования и содержал образцы семиотической практики.

На протяжении многих лет Греймас и группа исследователей собирались на еженедельные встречи и занимались разработкой, проверкой, изменением и уточнением теории обозначения. Встречи происходили в Школе высших знаний (École des Hautes Etudes) в Париже, где работал Греймас. Там и возникла Парижская школа семиотики.

Первый этап разработки теории

Развитие семиотической теории делится на несколько фаз. На первом этапе внимание было обращено, в контексте философии структурализма, на семантическую проблематику, как это видно из самого названия книги Греймаса «Структурная семантика». Идея Соссюра о том, что значение возникает из отношений, вдохновила Греймаса на анализ и определение специфических типов различия. Он первым определил отличительные черты оппозиций в некотором событии и построил их типологию. Затем свойства оппозиций были категоризованы, чтобы использоваться как рабочие понятия при разработке элементарной структуры обозначения. В то же время, знакомство с работами Проппа побудило Греймаса приложить лингвистические модели к нарративу. При попытке лучше сформулировать элементы нарративности он решил, что то, что Пропп называл «функцией», на самом деле представляет собой глагол плюс его актанты, иными словами, полное предложение. Согласно Греймасу, возможно свести семь пропповских «кругов действий» (герой, ложный герой, царевна, вредитель, даритель…) к трем парам бинарных оппозиций (субъект/объект; отправитель/получатель; помощник/оппонент), при помощи которых, согласно парижской теории, описывается любая нарративная структура.

Теоретические достижения первого этапа касались двух, на первый взгляд, разнородных областей: с одной стороны, это поиск элементарной структуры значения, включающий логическую классификацию парадигматических различий; с другой стороны, это формулировка теории нарративности, которая преобразовывала синтагматическую модель Проппа в компоненты нарративной грамматики.

Нарративная схема. Семиотический квадрат

Во время второго этапа семиотических исследований, в 1970-е годы, предпринимались попытки отыскать синтез этих двух различных полей с целью определить устойчивую общую теорию порождения значений.

Сосредоточившись на поверхностных структурах нарратива, исследователи-семиотики пришли к выводу, что функция в том виде, в каком она представлена глаголом действия, одновременно определяется модальностями: двумя виртуализующими («желание», «долженствование») и двумя актуализирующими («умение», «возможность»). Когда это открытие было доведено до логической крайности, оказалось, что вся нарративная грамматика в действительности состоит только из модальностей плюс собственно содержание, то есть семантика. Это позволило построить другие, ещё более мощные модели. Кроме того, эти модели можно было также применить к социальным практикам, моделям поведения и т. п. Нарративность уже больше не рассматривалась как эксклюзивное свойство письменных текстов. С этого времени она осмысляется как лежащая в основе всего дискурса, а также как существенная часть мироустройства.

Исследования этого периода также показали, что пропповские формулы сказки можно разбить на ряд важных последовательностей, которые вместе отражают этапы любой человеческой деятельности. Эти последовательности — манипуляция, действие и санкция — были соединены в так называемую «каноническую нарративную схему». Оказалось, что это применимо не только к рассказу, но и к большому количеству разнообразных текстов (правовых, кулинарных, публицистических и т. д.), и, в конце концов, — к такому фундаментальному явлению, как поиск человеком смысла жизни.

В то время как продолжалась работа над поверхностным уровнем нарративных структур, существенные открытия на абстрактном (глубинном) уровне обозначения помогли построить звено, необходимое для усовершенствования семиотической теории. Греймас предложил зрительное представление элементарной структуры значения, а именно, семиотический квадрат. Это логическое выражение любой семантической категории, показывающее все возможные отношения, определяющие её, то есть противопоставление, противоречие и импликацию. Однако было обнаружено, что квадрат не только иллюстрирует отношения внутри оппозиций, но также и демонстрирует операции, которые эти отношения порождают. Действительно, он позволяет проследить ход процесса (или траекторию) субъекта, производящего акты преобразования. Иными словами: семиотический квадрат не только представляет глубинные категории оппозиции, но также содержит информацию о поверхностных структурах нарративного синтаксиса. В конце 1970-х годов все семиотические достижения предыдущих двадцати лет были опубликованы в серьёзной обобщающей работе Греймаса и Жозефа Курте Sémiotique, dictionnaire raisonné de la théorie du langage (Paris : Hachette, 1979).

«Словарь» явился доказательством того, что семиотическая теория обрела стройный вид: её рабочие понятия, как казалось, были определены раз и навсегда, а её модели были готовы к применению. Однако это было не так. Исследования продолжались.

Исследования аспектуальности

Основное внимание в годы, последовавшие за публикацией «Словаря», было обращено на дискурсивный уровень значения. Этот уровень связан с фигуративным и высказывательным уровнями высказывания, которое выражает глубинные семио-нарративные структуры и ими поддерживается. На протяжении 1980-х и 1990-х годов усилия исследователей особо сосредоточились на аспектуальности, то есть на пространственной, временной и акторной организации текстов. Рассмотрение аспектуальной проблематики привело к пересмотру исследований систем оценки: того, каким образом существо, предмет, время или место приписывает ценность, и кому именно. Последние несколько семиотических семинаров в Школе высших знаний были посвящены исследованию «Истины», «Красоты», «Добра и зла» и тому, как эти классические ценности функционируют в языке. Было обнаружено, что система оценки для каждой из них действует по различным аспектуальным осям. Так, мораль попадает в категории «избытка» и «недостачи», в то время как исследование эстетики обнаружило, что определяющими факторами выступают завершённый (совершенный, или перфектив) и незавершённый (несовершенный, имперфект) виды. Это открытие было тем более значимым, что рассматриваемые аспектуальные категории имеют не оппозитивный или бинарный, а градуальный характер. Речь идёт не о противопоставлении «или—или», а о шкале «более или менее».

Новые результаты не только пополнили семиотическое знание, но и привели к пересмотрам более ранних понятий, включая логические основы элементарной теории обозначения. В 1983 году Греймас написал статью «Знание и вера: единый когнитивный универсум», где в первый раз представил семиотический квадрат, основанный на постепенном преобразовании, а не на противоречии и противопоставлении . В 1986 году был опубликован второй том Sémiotique, dictionnaire raisonné de la théorie du langage. По этому изданию видно как большое количество участников, подключившихся к исследованиям, так и то, что семиотика все ещё находилась в процессе разработки определений.

Исследования 1980—1990-х гг.

В последние годы Греймас сконцентрировал свои семиотические исследования на «чувствах» («страстях») и «тимической» сфере. Уже не описывая чувства в терминах модальных структур, он и его коллеги стали переинтерпретировать их в терминах аспектуальности и специфических дискурсивных последовательностей. Одновременно были сделаны попытки определить аспектуальности глубинного уровня, связанные со специфическими повышениями значимости.

После смерти Греймаса в 1992 году разработка «базовой семиотической теории» его учениками продолжается.

Библиография

• Adam, Jean-Michel, Le Texte narratif (Paris: Nathan, 1985).
• Ali Bouacha, A. et Bertrand, Denis, Lectures de récits. Pour une approche sémio-linguistique des textes littéraires; parcours méthodologique de lecture et d'analyse (Paris: Bureau pour 1'Enseignement de la Langue et de la Civilisation Franchises a 1'Etranger, 1981).
• Arrivé, Michel, 'La sémiotique litteraire', in Sémiotique. L'Ecole de Paris, ed. Jean-Claude Coquet (Paris: Hachette, 1982).
• Arrivé, Michel et Coquet, Jean-Claude, Sémiotique en jeu. A partir et autour de I'oeuvre d'A. J. Greimas (Paris/Amsterdam: Hades-Benjamins, 1987).
• Bertrand, Denis, L'Espace et le sens. Germinal d'Emile Zola (Paris/Amsterdam: Hades-Benjamins, 1985).
• Bertrand, Denis, 'Le corps émouvant. L'absence. Proposition pour une sémiotique de l’émotion', La Chouette (Birkbeck College), 20 (1988), 46-54.
• Bertrand, Denis, 'Narrativity and Discursivity', in Paris School Semiotics, vol. 1, P. Perron and F. Collins (trans. and eds) (Amsterdam/Philadelphia: Benjamins, 1989).
• Costantini, Michel and Darrault-Harris, Ivan (eds), Sémiotique, phénoménologie, discours: du corps present au sujet énonçant (Paris: L'Harmattan, 1999).
• Courtés, Joseph, Introduction à la semiotique narrative et discursive (Paris: Hachette, 1976).
• Courtés, Joseph, Sémantique de l'énoncé: applications pratiques (Paris: Hachette, 1989).
• Courtés, Joseph, Analyse sémiotique du discours: de l’énoncé à l'énontiation (Paris: Hachette, 1991).
• Courtés, Joseph, Du lisible au visible (Brussels: De Boeck, 1995).
• Everaert-Desmedt, Nicole, Sémiotique du récit (Brussels: De Boeck-Wesmael, 1989).
• Floch, Jean-Marie, Petites Mythologies de l'oeil et de l'esprit. Pour une sémiotique plastique (Paris/Amsterdam: Hades-Benjamins, 1985).
• Floch, Jean-Marie, Sémiotique, marketing et communication (Paris: Presses Universitaires de France, 1990).
• Floch, Jean-Marie, Identités visuelles (Paris: Presses Universitaires de France, 1995).
• Floch, Jean-Marie, Une Lecture de Tintin au Tibet (Paris: Presses Universitaires de France, 1997).
• Fontanille, Jacques, Le Savoir partagé (Paris/Amsterdam: Hades-Benjamins, 1987).
• Fontanille, Jacques, Les Espaces subjectifs (Paris: Hachette, 1989).
• Fontanille, Jacques, Sémiotique et littérarure: essais de méthode (Paris: Presses Universitaires de France, 1999).
• Greimas, Algirdas J., Sémantique structurale (Paris: Larousse, 1966).
• Greimas, Algirdas J., Du sens: essais sémiotiques (Paris: Seuil, 1970).
• Greimas, Algirdas J., Maupassant, la sémiotique du texte: exercices pratiques (Paris: Seuil, 1976).
• Greimas, Algirdas J., Sémiotique et sciences societies (Paris: Seuil, 1976).
• Greimas, Algirdas J., Du sens II; Essais sémiotiques (Paris: Seuil, 1983).
• Greimas, Algirdas J., De l'imperfection (Perigueux: Fanlac, 1987).
• Greimas, Algirdas J., 'On meaning', New Literary History, 20 (1989), 539-50.
• Greimas, Algirdas J. et Courtés, Joseph, Sémiotique, dictionnaire raisonné de la théorie du langage (2 t; Paris: Hachette, 1979 et 1986).
• Greimas, Algirdas J. et Fontanille, Jacques, Sémiotique des passions: des états de choses aux etats d'âme (Paris: Seuil, 1991).
• Hamon, Philippe, 'Un discours contraint', in Gerard Genette et Tzvetan Todorov (eds), Littérature et réalité (Paris: Seuil, 1982).
• Hawkes, Terence, Structuralism and Semiotics (London: Methuen, 1977).
• Hénault, Anne, Les Enjeux de la sémiotique (Paris: Presses Universitaires de France, 1979).
• Hénault, Anne, Narratologie, sémiotique générale: les enjeux de la sémiotique 2 (Paris: Presses Universitaires de France, 1983).
• Hénault, Anne, Histoire de la sémiotique (Paris: Presses Universitaires de France, 1992).
• 'Hommages a A. J. Greimas', Nouveaux actes semiotiques, 25 (1993).
• Landowski, Eric, La Société réfléchie: essais de socio-sémiotique (Paris: Seuil, 1989).
• Landowski, Eric, 'Pour une problématique socio-sémiotique de la littérature' in, Louise Milot and Fernand Roy (eds), La Littérature (Sainte-Foy: Presses de 1'Universite de Laval, 1991), pp. 95-119.
• Landowski, Eric (ed.), Lire Greimas (Limoges: Presses Universitaires de Limoges, 1997).
• Landowski, Eric, Présences de l'autre (Paris: Presses Universitaires de France, 1998).
• Martin, Bronwen, The Search for Gold: Space and Meaning in J. M. G. Le Clézio (Dublin: Philomel Productions, 1995).
• Martin, Bronwen, 'Introduction to semiotic analysis', La Chouette (Birkbeck College), 27 (1996), 7-18.
• Martin, Bronwen, Semiotics and Storytelling (Dublin: Philomel Productions, 1997).
• Martin, Bronwen, 'Spatial figurativity in Marguerite Duras' in C. Rodgers and R. Udris (eds), Marguerite Duras: lectures plurielles (Amsterdam: Rodopi, 1998).
• Perron, P. and Colons, F. (trans. and eds), Paris School Semiotics (2 vols; Amsterdam/Philadelphia: Benjamins, 1989).
• Ringham, Felizitas, 'Riquet à la houppe: conteur, conteuse', French Studies, vol. 52, no. 3 (July 1998).
• Scholes, Robert, Structuralism in Literature: An Introduction (New Haven/London: Yale University Press, 1974).
• Urbain, Jean-Didier, 'Idéologues et polylogues: pour une sémiotique de l'énonciation', Nouveaux actes sémiotiques, 14 (1991), 1-51.

Отрывок, характеризующий Парижская семиотическая школа

Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.