Паркер, Фрэнк

Фрэнк Паркер
Начало карьеры	1932
Завершение карьеры	1950
Рабочая рука	правая
Удар слева	одноручный
Одиночный разряд
Наивысшая позиция	1 (1948)
Турниры серии Большого шлема
Франция	победа (1948-49)
Уимблдон	1/2 финала (1937)
США	победа (1944-45)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Франция	победа (1949)
Уимблдон	победа (1949)
США	победа (1943)
Завершил выступления

Фрэнк Эндрю Паркер (англ. Frank Parker, имя при рождении Францишек Анджей Пайковский, Franciszek Andrzej Pajkowski; 31 января 1916, Милуоки — 24 июля 1997, Сан-Диего) — американский теннисист, первая ракетка мира среди любителей в 1948 году. Паркер был двукратным победителем чемпионата США и чемпионата Франции в одиночном разряде, завоевав также чемпионские титулы на трёх турнирах Большого шлема в мужских парах и трижды став со сборной США обладателем Кубка Дэвиса. Член Международного зала теннисной славы с 1966 года, Зала славы Висконсина и Национального польско-американского спортивного зала славы.

Биография

Францишек Пайковский родился в 1916 году в Милуоки в семье бедных польских иммигрантов. Его мать рано осталась вдовой с пятью детьми. Она работала прачкой, и Францишек уже в десять лет начал подрабатывать подавальщиком мячей в местном теннисном клубе. Он получал за эту работу два доллара в неделю, оставляя себе десять центов, а остальное отдавая в семью. В свободные минуты он тренировался, используя выброшенные мячи, и за этим занятием его заметил тренер Мерсер Бизли, рассмотревший у мальчика богатый потенциал.

Когда Францишек повзрослел, теннис всё ещё оставался преимущественно любительским, и ему необходимо было зарабатывать на жизнь другими способами. Он учился в Принстоне, в эти годы сменив имя на Фрэнк Паркер, а затем нашёл работу в компании Metro-Goldwyn-Mayer помощником режиссёра по спецэффектам. В 22 года он расстался с Мерсером Бизли, женившись на его бывшей супруге Одри, которая была старше Паркера на 20 лет. Во время Второй мировой войны Паркер служил в Воздушных силах армии США в звании сержанта.

После окончания игровой карьеры Фрэнк Паркер продавал ящики из гофрированного картона, уволившись с этой работы только в 1979 году. После этого он работал почти до самой смерти теннисным тренером в чикагском теннисном центре. Его жена Одри умерла в 1971, а сам он скончался в июле 1997 года в больнице в Сан-Диего вскоре после операции по удалению кровяных сгустков из лёгкого.

Игровая карьера

Начав заниматься у Мерсера Бизли, Францишек Пайковский стал быстро прогрессировать. Уже в 12 лет он выиграл детский чемпионат США в помещениях, в 1931 году — юношеский (в возрасте до 15 лет) национальный чемпионат, а год спустя — молодёжный (в возрасте до 18 лет), на взрослом чемпионате США проиграв в третьем круге посеянному четвёртым Джорджу Лотту. В 17 лет, в 1933 году, он выиграл Чемпионат США на грунтовых кортах и был включён в десятку сильнейших теннисистов США, в которой оставался на протяжении 17 лет подряд — вплоть до 1949 года; этот результат оставался непобитым почти сорок лет, пока в 1988 году Джимми Коннорс не был включён в первую американскую десятку в 18-й раз.

В студенческие годы Францишек Пайковский стал Фрэнком Паркером — как пишет журналит New York Times Ричард Голдстейн, потому, что комментаторы на стадионе не могли выговорить его польское имя. В 1937 году он был впервые включён в состав сборной США в Кубке Дэвиса, сразу же завоевав с ней этот главный мировой командный трофей. В раунде вызова против действующих обладателей Кубка, британцев, он проиграл первую встречу Банни Остину, но при счёте 2:1 взял решающее очко в игре против Чарльза Хейра, обеспечив своей команде общую победу. Находясь в Лондоне, Паркер принял участие в Уимблдонском турнире, где дошёл до полуфинала, прежде чем проиграть Дону Баджу.

В 1938 году пути Паркера и Мерсера Бизли разошлись. После расставания с Бизли Фрэнк вернулся к «естественному» для себя способу игры открытой ракеткой, отказавшись от экспериментальных форхендов, которые тренер отрабатывал с ним все предыдущие годы. Добавив уверенный форхенд к уже имевшемуся в его арсенале блестящему бэкхенду с задней линии, Паркер в 1939 году выиграл свой второй чемпионат США на грунтовых кортах. В итоге он был снова приглашён в сборную для участия в раунде вызова, но американцы — действующие обладатели Кубка — уступили на домашнем корте сборной Австралии.

Паркер продолжал выступать во внутренних американских соревнованиях и в годы Второй мировой войны. В 1941 году он выиграл свой третий чемпионат США на грунтовых кортах, а на следующий год впервые стал финалистом национального первенства на травяных кортах Форест-Хилс в Нью-Йорке, в 1943 году одержав там победу в мужском парном разряде. В 1944 и 1945 годах сержант Военно-воздушных сил Паркер участвовал в чемпионате США в дни увольнений. В 1944 году он прибыл в Нью-Йорк из Калифорнии, где служил на базе Мюрок-Филд, и, обыграв в полуфинале посеянного четвёртым Дона Макнила, а в финале третью ракетку турнира Билла Талберта, впервые в карьере стал чемпионом США. Через год Паркера, занимающего в национальном рейтинге первое место после прошлогоднего успеха, доставили на чемпионат США бомбардировшиком с театра военных действий у острова Гуам. В финале ему снова противостоял Талберт, который до этой игры имел стопроцентный результат в сезоне, выиграв все десять турниров, в которых участвовал. Однако ему пришлось за сутки провести четыре игры, сначала победив в одиночном полуфинале Панчо Сегуру, а потом сыграв два подряд парных финала. В результате к одиночному финалу он был измотан и страдал от растяжения подколенного сухожилия. Выиграв первые два гейма в матче и ведя в третьем 40-15, Талберт дал Паркеру отыграться, а затем окончательно выдохся при счёте 10-10 в первом сете. После этого Паркер до конца матча отдал ему только три гейма, во второй раз подряд став чемпионом США.

В первый послевоенный год Паркер проиграл в четвертьфинале чемпионата США Тому Брауну, но выиграл свой четвёртый титул на грунтовом чемпионате страны, а также помог национальной сборной дойти до раунда вызова Кубка Дэвиса, принеся ей шесть очков в шести играх. В финальном матче он не участвовал, и американцы вернули себе Кубок Дэвиса без него. В следующем году Паркер в пятый раз стал чемпионом США на грунте (в том числе третий раз подряд, поскольку с 1942 по 1945 год не участвовал в этом турнире) и в четвёртый раз дошёл до финала в Форест-Хилс, проиграв Джеку Креймеру.

Внешние видеофайлы
Финал чемпионата Франции 1948 года (в архиве компании British Pathé)
	[www.britishpathe.com/video/tennis-parker-v-drobny Фрэнк Паркер — Ярослав Дробный]

Следующие два года принесли Паркеру успех на европейских кортах. Он дважды подряд выигрывал чемпионат Франции в одиночном разряде, а в 1949 году добавил к этим титулам победы в паре с Панчо Гонсалесом как в чемпионате Франции, так и на Уимблдонском турнире. В 1948 году он также отстоял со сборной США Кубок Дэвиса в раунде вызова против австралийцев и был по итогам сезона признан лучшим теннисистом мира.

В конце 1949 года Паркер перешёл в профессионалы и вместе с Гонсалесом, Джеком Креймером и Бобби Риггсом принял участие в мировом профессиональном туре. Его карьера как профессионального теннисного игрока, впрочем, оказалась недолгой, и вскоре он практически покинул корт, появляясь на нём лишь на ежегодных Всемирных профессиональных турнирах, где обычно ничего не мог противопоставить действующим лидерам профессионального тенниса. Однако в 1968 году, после того, как началась Открытая эра в теннисе и на турниры Большого шлема были допущены профессиональные теннисисты, Паркер в 52 года ещё раз принял участие в чемпионате США (теперь Открытом), проиграв в первом же матче будущему чемпиону Артуру Эшу. Он остаётся самым возрастным участником в истории этого турнира.

Уже в 1966 году имя Фрэнка Паркера было включено в списки Национального (позже Международного) зала теннисной славы. Позже он также стал членом Зала славы Висконсина и Национального польско-американского спортивного зала славы.

Участие в финалах турниров Большого шлема за карьеру

Одиночный разряд (4-2)

Результат	Год	Турнир	Покрытие	Соперник в финале	Счёт в финале
Поражение	1942	Чемпионат США	Трава	Тед Шрёдер	6-8, 5-7, 6-3, 6-4, 2-6
Победа	1944	Чемпионат США	Трава	Билл Талберт	6-4, 3-6, 6-3, 6-3
Победа	1945	Чемпионат США (2)	Трава	Билл Талберт	14-12, 6-1, 6-2
Поражение	1947	Чемпионат США (2)	Трава	Джек Креймер	6-4, 6-2, 1-6, 0-6, 3-6
Победа	1948	Чемпионат Франции	Грунт	Ярослав Дробный	6-4, 7-5, 5-7, 8-6
Победа	1949	Чемпионат Франции (2)	Грунт	Бадж Патти	6-3, 1-6, 6-1, 6-4

Мужской парный разряд (3-2)

Результат	Год	Турнир	Покрытие	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
Поражение	1933	Чемпионат США	Трава	Фрэнк Шилдс	Джордж Лотт Лестер Стёфен	13-11, 7-9, 7-9, 3-6
Победа	1943	Чемпионат США	Трава	Джек Креймер	Билл Талберт Дэвид Фриман	7-5, 8-6, 3-6, 6-1
Поражение	1948	Чемпионат США (2)	Трава	Тед Шрёдер	Гарднар Маллой Билл Талберт	6-1, 7-9, 3-6, 6-3, 7-9
Победа	1949	Чемпионат Франции	Грунт	Панчо Гонсалес	Юстас Фаннин Эрик Стёрджесс	6-3, 8-6, 5-7, 6-3
Победа	1949	Уимблдонский турнир	Трава	Панчо Гонсалес	Гарднар Маллой Тед Шрёдер	6-4, 6-4, 6-2

Финалы Кубка Дэвиса за карьеру

Результат	Год	Место проведения	Команда США	Соперники в финале	Счёт
Победа	1937	Уимблдон, Великобритания	Д. Бадж, Дж. Мако, Ф. Паркер	Великобритания: Г. Остин, Р. Таки, Ф. Уайлд, Ч. Хейр	4-1
Поражение	1939	Хаверфорд, Пенсильвания, США	Дж. Креймер, Ф. Паркер, Б. Риггс, Дж. Хант	Австралия: Дж. Бромвич, А. Квист	2-3
Победа	1946	Мельбурн, Австралия	Не участвовал	Австралия	5-0
Победа	1948	Нью-Йорк, США	Г. Маллой, Ф. Паркер, Б. Талберт, Т. Шрёдер	Австралия: А. Квист, К. Лонг, Б. Сидуэлл	5-0

Литература

• Frank Parker // Bud Collins' Tennis Encyclopedia / Bud Collins, Zander Hollander (Eds.). — Detroit, MI: Visible Ink Press, 1997. — P. 486. — ISBN 1-57859-000-0.
• Todd Mishler. Frank Parker wins back-to-back U.S. Opens // [books.google.ca/books?id=Cx8_bpdY--oC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Great Moments in Wisconsin Sports]. — Sheridan Books, 2004. — P. 153-156. — ISBN 1-931599-45-9.

Ссылки

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/frank-parker Фрэнк Паркер] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)
• [www.tennisarchives.com/player.php?playerid=1570 Результаты в одиночном разряде] в базе данных Tennis Archives  (англ.)
• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

Отрывок, характеризующий Паркер, Фрэнк

– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.