Парк имени Генрика Йордана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Парк имени Генрика ЙорданаПарк имени Генрика Йордана

</tt> </tt> </tt> </tt> </tt>

</tt> </tt> </tt>

</tt> </tt> </tt>

Парк имени Генрика Йордана
польск. Park im. Henryka Jordana
50°03′45″ с. ш. 19°55′00″ в. д. / 50.06250° с. ш. 19.91667° в. д. / 50.06250; 19.91667 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.06250&mlon=19.91667&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 50°03′45″ с. ш. 19°55′00″ в. д. / 50.06250° с. ш. 19.91667° в. д. / 50.06250; 19.91667 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.06250&mlon=19.91667&zoom=14 (O)] (Я)
СтранаПольша Польша
РегионМалопольское воеводство
МестонахождениеКраков
Дата основания1889 год
Площадь21,5 га
Парк имени Генрика Йордана
Парк имени Генрика Йордана

Парк имени Генрика Йордана, сокращённо — Парк Йордана (польск. Park im. Henryka Jordana, Park Jordana) — городской парк, находящийся в Кракове на улице 3 мая в непосредственной близости от Краковских лугов, Городского стадиона и района Мястечко-Студенцке АХГ (студгородок Горно-металлургической академии). Парк находится на территории административного района V Кроводжа. Парк внесён в реестр охраняемых памятников Малопольского воеводства.





История

Парк создан в 1889 году по инициативе польского общественного деятеля Генрика Йордана. Парк был основан на чарновесских[неизвестный термин] лугах на территории бывшей промышленно-ремесленной выставки, которая была создана здесь два года ранее. Парк был открыт для публики в 1888 году по завершении работ по устьройству парка, которые были проведены под управлением главы городских парков Болеслава Малецкого. Вход на территорию парка осуществлялся по мостику через ручей Цепла-Вода. Перед входом находились деревянные ворота с надписью «Miejski Park Dra Jordana» (Городской парк доктора Йордана). В парке после посадки деревьев и бетонирования берегов реки Рудавы были размещены павильоны и площадки для занятием гимнастикой, также имелся торговый павильон с молочными продуктами. Занимающиеся гимнастикой получали от Генрика Йордана сберегательную книжку с суммой в 5 гульденов. Напротив гимнастического павильона находилась ротонда для выступления музыкального оркестра. На правой стороне от входа находился лабиринт, построенный для детей. Позднее в парке был построен небольшой домик для сторожа, выполнявшего работу садовника.

Генрик Йордан проводил в парке на специально отведённых для этого местах образовательные программы для детей и подростков по польской истории, которые получили впоследствии название «Йордановский сад». Подобные программы по примеру Генрика Йордана стали организоваться в парках в Варшаве, Львове, Тернополе и других городах Польши.

В благодарность за физкультурную и благотворительную деятельность Генрика Йордана городской совет назвал парк его именем. До 1900 года были поставлены 31 бюстов. До 1914 года на территории парка были установлены всего 46 бюстов известных польских писателей, поэтов и общественных деятелей. Первоначально бюсты были установлены вокруг центральной усаженной деревьями главной площади парка. Бюсты были изготовлены из тирольского мрамора. Бюсты стали устанавливаться с конца 80-х годов XX столетия. В 1914 году был установлен бюст Генрика Йордана. В юго-восточной части парка был установлен памятник Тадеушу Костюшко, который стоял слева от центрального входа. Автором бюстов Яна Длугоша, Стефана Чарнецкого, Фредерика Шопена, Петра Скарги, Яна Замойского и Тадеуша Костюшко был Альфред Даун. Автором бюстов Зыгмунта Красинского, Артура Гротгера, Юзефа Гауке-Босаки, Августина Кордецкого, Яна Матейко, Тадеуша Рейтана и Станислава Сташица был Михал Корпал.

Во время Второй мировой войны парк был разграблен, большинство бюстов были уничтожены. Некоторые бюсты спрятал Казимеж Лучиво, который укрывал их в своей мастерской. В настоящее время в парке размещены 45 бюстов, некоторые из них были установлены в наше время.

18 мая 1976 года парк был внесён в реестр охраняемых памятников культуры Малопольского воеводства (№ А-579[1]).

В настоящее время площадь парка составляет 21,5 гектаров и нас его территории находятся теннисный корт, футбольное и волейбольное поле, скейт-парк, детские площадки, небольшой пруд, горка для катания в зимнее время, пункты общественного питания и велосипедные дорожки.

Вход в парк бесплатный. Парк открыт ежедневно с 6.00 по 22.00.

Бюсты

В центральной части круговой площадки находится бюст основателя парка Генрика Йордана.

В аллее со стороны улицы Реймонта находятся бюсты:

В округлом сквере, который находится в центре парка, с бюстом Генрика Йордана, находятся следующие бюсты:

В аллее, находящейся в центральном сквере парка, находятся следующие бюсты:

В аллее со стороны Краковского луга находятся следующие бюсты:

В аллее, располагающейся недалеко от четвёртой группы бюстов, в направлении выхода к аллее Мицкевича находятся следующие бюсты:

Напишите отзыв о статье "Парк имени Генрика Йордана"

Примечания

  1. [www.nid.pl/pl/Informacje_ogolne/Zabytki_w_Polsce/rejestr-zabytkow/zestawienia-zabytkow-nieruchomych/MAL-rej.pdf Narodowy Instytut Dziedzictwa: Rejestr zabytków nieruchomych — województwo małopolskie]
  2. [krakow.gazeta.pl/krakow/1,44425,11810552,Pomnik_gen__Okulickiego_stanal_w_Parku_Jordana.html Pomnik gen. Okulickiego stanął w Parku Jordana]
  3. [wkrakowie2012cd.wordpress.com/2012/09/16/pomnik-inki-danuty-siedzikowny-odsloniety-w-patriotycznym-parku-jordana-w-krakowie/ Pomnik “Inki ” Danuty Siedzikówny odsłonięty w Patriotycznym Parku Jordana w Krakowie]

Литература

  • Marek Żukow-Karczewski, Nie tylko o Parku Jordana, «Echo Krakowa», 6, 7, 8.01.1989, nr 5 (12814).
  • Marek Żukow-Karczewski, Dawne pomniki Krakowa. Popiersia sławnych Polaków w Parku Jordana (1), «Echo Krakowa», 6.02.1991, nr 26 (13338)
  • Marek Żukow-Karczewski, Dawne pomniki Krakowa. Popiersia sławnych Polaków w Parku Jordana (2), «Echo Krakowa», 13.02.1991, nr 31 (13343).
  • Marek Żukow-Karczewski, Dawne pomniki Krakowa. Pomnik Henryka Jordana, «Echo Krakowa», 30.01.1991, nr 21 (13333).

Ссылки

  • [www.parkjordana.org/‎ Сайт Общества парка имени Генрика Йордана]

Отрывок, характеризующий Парк имени Генрика Йордана

Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.