Парк культуры (станция метро, Кольцевая линия)

«Парк культуры» 05 Кольцевая линия
Московский метрополитен
Дата открытия:	1 января 1950 года
Проекты переименования:	«Крымская» (1991 год)
Район:	Хамовники
Округ:	ЦАО
Тип:	Пилонная трёхсводчатая, глубокого заложения
Глубина заложения, м:	40
Архитекторы:	И. Е. Рожин
Архитекторы вестибюлей:	И. Е. Рожин Е. М. Маркова
Инженеры-конструкторы:	Г. И. Кибардин
Выход к улицам:	Зубовский бульвар, Крымская площадь
Переходы на станции:	01 Парк культуры
Наземный транспорт:	А А, Б, Бк, М, Т10, Т79; Тб 28
Работающие операторы сотовой связи:	МТС, Билайн, Мегафон
Код станции:	076, ЦП
«Парк культуры» на Викискладе

Парк культуры (станция метро, Кольцевая линия)Парк культуры (станция метро, Кольцевая линия)

«Парк культу́ры» — станция Московского метрополитена. Расположена на Кольцевой линии, между станциями «Октябрьская» и «Киевская».

Описание станции

Станция открыта в 1950 году в составе участка «Парк культуры» — «Курская». Название дано по расположенному вблизи ЦПКиО им. Горького. В первые годы своего существования станция часто обозначалась на схемах под названием «Парк культуры имени Горького».

«Парк культуры» — пилонная станция глубокого заложения (глубина — 40 метров) с тремя сводами. Автор проекта — Игорь Рожин. Диаметр центрального зала — 9,5 метров.

Около станции от путей Кольцевой линии ответвляется соединительная ветвь к Сокольнической линии. На перегоне «Парк культуры» — «Киевская» находится пункт технического обслуживания поездов.

Код станции — 076. В марте 2002 года пассажиропоток по входу составлял 32,4 тыс. человек.

История создания

Несмотря на достаточную отдалённость от вызывавшего в те времена гордость москвичей «Центрального Парка Культуры и Отдыха им. Горького» (ЦПКИО им. Горького), станция, теоретически, была предназначена именно для трансфера пассажиропотока в направлении парка. Впоследствии особенность удаления парка от станции метро была замечена, и, вследствие того, неоднократно предлагались варианты переименования станции — «Крымская», «Чудовка», «Крымский мост».

Главный архитектор станции И. Е. Рожин поставил перед собой определённую задачу — зрительно облегчить массивную конструкцию пилонов станции глубокого заложения. Необходимо упомянуть тот факт, что такая проблема стояла практически перед каждым архитектором глубоких станций московского метро, и зачастую эта задача решалась не с той лёгкостью, с которой хотелось бы. Рожин прорезал внутри каждого пилона профилированную арку, визуально разделяющую массивные опоры на четыре угловые колонны, на которых, как кажется пассажиру, и лежит сам свод. В случае, если бы станция была бы облицована светлым мрамором, говорят специалисты, дизайн получился бы ещё более легким, и станция не была такой серой. Однако, реализовать таковую задумку не получилось, и для облицовки пришлось использовать мрамор марки «лопота», а для путевых стен — сочетанием марок мрамора «садахло» и чёрного «габбро». Цоколь пилонов оформлен тёмно-красным мрамором «салиэти».

Внешний декор и убранство

Пилоны облицованы серым мрамором. Путевые стены покрыты чёрным мрамором и лабрадоритом (внизу); пол выложен гранитными плитами серого и чёрного цветов, составляющими ковровый орнамент. Центральный зал освещается люстрами шестигранной формы. Пилоны украшают 26 барельефов из белого мрамора работы С. М. Рабиновича, изображающие отдых советской молодёжи; 12 барельефов, расположенных в боковых залах, дублируются такими же барельефами в центральном зале. Таким образом, не продублированы только два барельефа. Потолок декорирован лепным орнаментом.

• Станция «Парк Культуры» на почтовых марках СССР
• Stamp 1950 1536.jpg

  (1950)
• Stamp 1950 1540.jpg

  (1950)

Ремонтные работы

С 5 февраля 2011 года по 28 апреля 2012 года станция была закрыта для входа и выхода пассажиров. Причиной была замена эскалаторов, срок службы которых к тому моменту превышал 60 лет. Несмотря на то, что наклонные ходы были отреставрированы и готовы к установке эскалаторов уже к концу осени 2011 года, по причине задержки поставки эскалаторов открытие после реконструкции, которое первоначально планировалось на 28 декабря 2011 года, было сначала перенесено на первый квартал 2012 года, а конкретнее на 30 марта 2012 года; затем на конец апреля. Установка эскалаторов заняла примерно неделю, и 26 апреля Департамент транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры города Москвы объявил, что станцию откроют к майским праздникам. В субботу, 28 апреля 2012 года, в 5:35 по московскому времени станция была вновь открыта для пассажиров.

Помимо капитального ремонта эскалаторов, в вестибюле были заменены турникеты и обновлено техническое обеспечение помещений для дежурных, произведён косметический ремонт потолков, пола и стен; обновлены барельефы и прочие элементы декора. На самой станции отшлифована часть пола перед эскалаторным ходом, добавлены новые станционные указатели (с подсветкой), а также заменена электрика, включая системы аварийной тревоги.
Был также отремонтирован переход на Сокольническую линию, с установкой новых эскалаторов и указателей.

Вестибюли и пересадки

Имеется наземный вестибюль, объединённый с вестибюлем станции «Парк культуры» Сокольнической линии и служащий также переходом между двумя станциями. Вестибюль украшен четырьмя штукатурными барельефами работы скульптора Г. И. Мотовилова, размещёнными на потолочном своде. Выход осуществляется на Крымскую площадь и Зубовский бульвар. Равно как и станция, вестибюль был закрыт с 5 февраля 2011 по 28 апреля 2012 года (вход и выход пассажиров Сокольнической линии осуществлялся через собственный вестибюль).

Станция в культуре

На станции были сняты эпизоды фильмов «Влюблён по собственному желанию», «Курьер».

Фотографии

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Барельеф М. Горького

• ParkKultKolc2.JPG

  Вид на центральный зал

• ParkKultKolc3.JPG

  Старый эскалаторный наклон (1949—2011)

Ссылки

• [mosmetro.ru/stations/koltsevaya/park_kultury/ «Парк культуры» на официальном сайте Московского метрополитена]
• [www.metro.ru/stations/koltsevaya/park_kultury/ «Парк культуры» на сайте Артемия Лебедева metro.ru]  (Проверено 5 января 2014)
• [download.radio801.ru/podzemka/arh/mp3/p030.mp3 «Парк культуры» в программе «Подземка» на Радио801]  (Проверено 5 января 2014)
• [news.metro.ru/f51.html «Парк культуры» на сайте news.metro.ru]

</center>

Отрывок, характеризующий Парк культуры (станция метро, Кольцевая линия)

А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.