Парламентские выборы в Испании (1873)

</th> </table>

Выборы в Генеральные кортесы Испанской республики 1873 года прошли 10 и 13 мая, став первыми и последними выборами в короткий период существования Первой Испанской республики. Выборы прошли условиях всеобщего мужского избирательного права и при полном доминировании республиканцев, которые просто не допустили большую часть своих оппонентов до участия в них.

Предыстория

11 февраля 1873 года король Амадей I Савойский из-за углубляющегося социального кризиса и Третьей карлистской войны отрёкся от престола. В тот же день на совместном заседании Конгресса депутатов и Сената, объединившихся в единый орган законодательной власти под названием Национальное собрание, провозгласили Испанию республики (за — 258 голосов, против — 32). Президентом исполнительной власти (исп. Presidente del Poder ejecutivo), то есть новым главой государства и одновременно правительства, стал республиканец Эстанислао Фигерас и Moрагас. Первоначально власть в только что провозглашённой Испанской республике делили между собой республиканцами и радикалам. С апреля 1873 года у власти были только республиканцы, порвавшие союз с радикалами из-за двух попыток переворота. В мае 1873 года были проведены выборы в Кортесы Республики, которые должны были принять новую республиканскую конституцию.

Как и в предыдущих выборах в них не участвовали карлисты и значительная часть конституционалистов, консерваторов и «альфонсинас», сторонников инфанта Альфонсо, единственного сына королевы Изабеллы II и инфанта Франсиско де Асиса, герцога Кадисского, который после низложения матери в 1868 году покинул Испанию. Не были допущены к выборам и часть радикалов. В тоже время в выборах приняли участие «непримиримые республиканцы» (в составе Республиканской федеральной партии) и анархисты-бакунисты). Социалисты и зарождающиеся профсоюзы, связанные с 1-м Интернационалом, бойкотировали выборы. В результате выборы 1873 года стали, возможно, выборами с самой низкой явкой в истории Испании. Так, в Мадриде проголосовали только 28 % избирателей, а в Каталонии — 25 %. Это привело республику к серьёзной нехватке легитимности.

Результаты

Всего были избраны 383 депутата, так как выборы не состоялись в 8 районах, которые контролировались карлистами (Аойс, Бастан, Эстелья, Берга, Олот, Пучсерда, Сорт и Тремп). Ещё 18 депутатов были избраны на Кубе и 11 в Пуэрто-Рико.

В условиях когда в выборах почти не участвовали представители правого (конституционалисты, консерваторы, карлисты и «альфонсинас») и левого крыла (радикалы) убедительную победу одержала Республиканская федеральная партия во главе с Франсиско Пи-и-Маргалем, завоевав почти 90 % мест.

← 1872   1876 →
Парламентские выборы в Испании

Выборы в Конгресс депутатов
10 и 13 мая 1873 года
Глава партии:	Франсиско Пи-и-Маргаль	Кристино Мартос	Пракседес Матео Сагаста
Партия:	Республиканская федеральная партия	Независимые радикалы	Независимые конституционалисты и консерваторы
Прошлое число мест:	78	274	14
Мест получено:	346 (▲268)	20 (▼252)	7 (▼7)
Результат выборов:	Победу одержала Республиканская федеральная партия, завоевав почти 90 % мест в парламенте

</span>
Итоги выборов в Конгресс депутатов 24 и 27 августа 1871 года

Партии и коалиции			Лидер	Места
				Места	+/−	%
	Республиканская федеральная партия	исп. Partido Republicano Federal	Франсиско Пи-и-Маргаль	346	▲268	88,49
	Независимые радикалы	исп. Partido Demócrata-Radical	Кристино Мартос	20	▼252	5,12%
	Независимые конституционалисты и консерваторы	исп. Independientes Constitucionales y Conservadores	Пракседес Матео Сагаста/Франсиско Серрано	7	▼7	1,79%
	Независимые «альфонсинос»	исп. Alfonsinos independientes	Антонио Кановас дель Кастильо	3	▼6	0,77%
	Независимые республиканцы	исп. Independientes independientes		1	▼1	0,26
	Другие			6	▼5	1,54
Всего				383	▼8	100
Источник: Historia Electoral Spain Historical Statistics

Результаты по регионам

Республиканцы-федералисты заняли первое место по количеству избранных депутатов в 46 провинциях. В Алаве мандаты поделили между собой радикалы и республиканцы. Партийная принадлежность депутатов от Канарских островов неизвестна. В Мадриде все 7 мест достались республиканцам-федералистам, в Барселоне они же завоевали 5 мандатов из 5.

После выборов

Председателем Кортесов был избран Хосе Мария Оренсе (представитель «непримиримых» республиканцев). 13 июня 1873 года его сменил Николас Сальмерон (республиканец-централист). После того как Сальмерон был избран Президентом Республики 26 августа 1873 года новым председателем Кортесов стал Эмилио Кастелар (умеренный республиканец). 10 сентября 1873 года Кастелара, избранного президентом, сменил Николас Сальмерон.

8 июня 1873 года Кортесы провозгласили Испанию Федеральной Республики. Тем не менее, парламент не смог утвердить новую конституцию.

11 июня 1873 года новым президентом исполнительной власти (главой государства и правительства) был утверждён Франсиско Пи-и-Маргаль (республиканец-федералист). После кантональной революции он покинул свой пост. 18 июля 1873 года Республику возглавил Николас Сальмерон (республиканец-централист), ушедший в отставку из-за своего нежелания подписывать смертные приговоры. 7 сентября 1873 года президентом стал умеренный республиканец Эмилио Кастелар.

4 января 1874 года Республику возглавил консервативный республиканец Франсиско Серрано и Домингес. Ему удалось покончить с Кантональной революцией, взяв последний оплот кантоналистов — Картахену. Но неудачи в войне с карлистами и сложное экономическое положение привели республику к тяжелейшему политическому кризису, выйти из которого Серрано попытался провозгласив унитарную республику и начав править без созыва кортесов. 26 февраля 1874 года его на посту президента сменил другой республиканец-консерватор Хуан де Савала и де ла Пуэнте. 3 сентября 1874 года последним президентом Первой Республики стал либерал-конституционалист Пракседес Матео Сагаста. В конце декабря того же 1874 года большая часть армии встала на сторону инфанта Альфонса, провозглавив его новым королём Испании. Республиканские власти, чувствуя свою слабость и не имея поддержки ни в армии, ни в обществе, покинули Испанию. Первая республика пала. 14 января 1875 года в Мадрид прибыл Альфонс XII, начав своё правление.

Ссылки

• [www.historiaelectoral.com/e1800g.html Gráficos y análisis: Elecciones en el Sexenio Revolucionario y la Restauración 1869-1923] (исп.). Historia Electoral.com. Проверено 11 марта 2016.

Отрывок, характеризующий Парламентские выборы в Испании (1873)

Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.