Парламентские выборы в Литве (1940)
Парламентские выборы в Литве 1940 года состоялись 14—15 июля.[1] Выборы прошли после отставки президента А. Смятоны, формирования нового просоветского парвительства и ввода на территорию Литвы советских войск.
14 июня советское правительство предъявило ультиматум Литве[2], обвинив власти этого государства в грубом нарушении условий заключённого ранее с СССР Договора о взаимопомощи, и потребовав сформировать правительство, способное обеспечить выполнение договора, а также допустить на территорию страны дополнительный контингент советских войск. Президент А. Смятона настаивал на организации сопротивления, однако, получив отказ большей части правительства, ушёл в отставку и выехал в Германию.[3] 15 июня дополнительный контингент советских войск был введён в Литву. В стране было сформировано коммунистическое дружественное СССР правительство во главе с Ю. Палецкисом.[4]
1 июля правительство Палецкиса объявило о проведении 14 июля выборов в новый парламент, Народный Сейм (лит. Liaudies Seimas). Коммунистическая партия Литвы, насчитывавшая 1 500 членов, вышла из подполья, получив возможность вести легальную деятельность.[5] Вскоре после этого, правительство объявило о создании широкой коалиции Союз трудового народа Литвы, представившей единый список кандидатов, в том числе некоммунистов. Кандидаты отбирались в соответствии с квотой — в каждом избирательном округе надо было иметь соответствующее число рабочих, крестьян, представителей искусства и членов Компартии. Никакие другие организации, помимо Союза, не были допущены к участию в выборах. На одно место в новом парламенте претендовал только один кандидат.
11 и 12 июля советские власти арестовали ведущих деятелей предыдущего правительства и депортировали некоторых из них, не обращая внимание на то, что Литва была ещё формально независимым государством. Из-за плохой организации подсчёта голосов выборы были продлены на один день, до 15 июля. Каждому избирателю после голосования ставили штамп в паспорт. Результаты были объявлены ещё до закрытия избирательных участков. Согласно им, явка избирателей достигла 95 % и список Союза трудового народа Литвы получил более 99 % голосов. Большинство документов были уничтожены вскоре после выборов. Сохранившиеся официальные документы показывают, что явка действительно была высокой, но многие бюллетени были признаны недействительными (унесены избирателями, повреждены, оставлены пустыми или испорчены антисоветскими лозунгами).
Новый парламент был созван 21 июля и единогласно проголосовал за присоединение к СССР.[1] 3 августа 1940 года Литва стала четырнадцатой республикой Советского Союза.[1]
Напишите отзыв о статье "Парламентские выборы в Литве (1940)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Nohlen, D & Stöver, P (2010) Elections in Europe: A data handbook, p1189 ISBN 978-3-8329-5609-7
- ↑ Запись беседы наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова с министром иностранных дел Литвы Ю. Урбшисом, 14.06.1940. // «Полпреды сообщают…» — М., «Международные отношения», 1990, стр. 372—376
- ↑ Заявление правительства Литвы об отъезде за границу президента республики А. Сметоны // «Полпреды сообщают…» — М., «Международные отношения», 1990, стр. 395
- ↑ Акт и. о. президента Литовской Республики А. Меркиса, 17.06.1940. // «Полпреды сообщают…» — М., «Международные отношения», 1990, стр. 400
- ↑ O'Connor, Kevin (2003). The history of the Baltic States. Greenwood Publishing Group. p. 117. ISBN 0-313-32355-0
|
||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Парламентские выборы в Литве (1940)
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
