Парламент Бретани

Парламент Бретани (фр. Parlement de Bretagne, брет. Breujoù Breizh) — высший судебный орган (как и другие парламенты французского Старого порядка) исторической провинции Бретань в 1485—1790 гг. В разные периоды истории заседал в Ванне, Нанте и (дольше всего) в Ренне. Его здание — Дворец парламента Бретани в Ренне, выстроенный в XVII веке — памятник архитектуры и один из символов города.

История

Основан Франциском II в 1485 году ещё в суверенном герцогстве Бретань. Заседал первоначально в Ванне. После юридического объединения Бретани с Францией в 1532 вновь учреждён уже как французский региональный орган внуком Анны Бретонской королём Франции Генрихом II эдиктом от марта 1554 года. Этот парламент первые семь лет заседал попеременно в Нанте (февраль-апрель) и Ренне (август-октябрь), затем (с 1561) только в Ренне, во дворце Кордельеров.

При Генрихе IV продолжительность сессий увеличилась, при парламенте было создано несколько комиссий. С 1655 парламент разместился в выстроенном специально для него дворце парламента Бретани. В 1675 Людовик XIV перенёс парламент в Ванн, чтобы наказать Ренн за Восстание гербовой бумаги, но в 1690 году вернул его. С 1724 парламент стал работать круглый год с небольшими каникулами. В 1771 году по предложению канцлера Мопу Людовик XV распустил парламент Бретани, но после смерти короля в 1774 году новый монарх Людовик XVI восстановил его. В компетенцию парламента Бретани, как и других французских парламентов Старого режима, входили, прежде всего, апелляции по гражданским делам, включая наследственные, экономические, налоговые. В XVIII веке реннский суд единым фронтом с сословиями (провинциальными штатами) Бретани всё более склонялся в сторону оппозиции Парижу, стремясь отстоять от королевской власти «древние вольности» Бретани. В 1788 году бретонские судьи выступили против экономических эдиктов Людовика XVI и отказались послать депутатов в Генеральные штаты (с открытия которых началась Великая французская революция).

3 февраля 1790 года Национальное собрание Франции ликвидировало бретонский парламент, выступавший рьяным защитником привилегий дворянства. При Наполеоне I в Ренне был создан апелляционный суд, который уже 200 лет заседает в историческом здании парламента.

См. также

Дворец парламента Бретани

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Парламент Бретани

Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.