Партия левых социалистов-революционеров

«Партия левых социалистов-революционеров (-интернационалистов)»
Лидер:	Мария Спиридонова, Марк Натансон, Исаак Штейнберг
Основатель:	Борис Камков
Дата основания:	1917
Идеология:	революционный социализм, марксизм, интернационализм
Количество членов:	до 200 000 (июль 1918)
Партийная печать:	газета «Знамя труда»

К:Политические партии, основанные в 1917 году

Партия левых социалистов-революционеров-интернационалистов (левые эсеры) — политическая партия в России в 1917—1923.

Зародилась как левое крыло в политической партии эсеров в годы Первой мировой войны (вышла из состава партии в ноябре-декабре 1917).

История

После Февральской революции 1917 левое крыло партии эсеров, объединившееся вокруг газеты «Земля и воля», выступило с антивоенными лозунгами. На III съезде партии эсеров (май — июнь 1917) левые эсеры образовали так называемую «левую оппозицию», заявив о своих политических разногласиях с ЦК партии. Левые эсеры потребовали:

• осудить войну как империалистическую и немедленно выйти из неё;
• прекратить сотрудничество партии эсеров с Временным правительством;
• немедленно решить земельный вопрос в соответствии с программой партии, передав земли крестьянам.

Разногласия внутри партии эсеров постепенно усиливались и привели вначале к образованию фракции левых эсеров, а после октябрьской революции — к окончательному расколу и созданию новой партии. В октябре 1917 года левые эсеры вошли в созданный по предложению Л. Д. Троцкого Военно-революционный комитет Петроградского Совета и приняли участие в октябрьском вооружённом восстании; поддержали партию большевиков на II Всероссийском съезде Советов 25—27 октября (7—9 ноября) 1917, отказавшись покинуть съезд вместе с правыми эсерами, голосовали за его решения и вошли в состав ВЦИК — Всероссийского центрального исполнительного комитета.

Правые эсеры отказались участвовать в работе II Всероссийского съезда Советов и не поддержали новую власть. 27 октября (9 ноября) 1917 г. ЦК ПСР, большинство в котором принадлежало правым и центру, принял постановление об исключении из партии «всех принявших участие в большевистской авантюре и не ушедших со съезда Советов». В конце ноября это решение подтвердил IV съезд ПСР. Левые эсеры в декабре 1917 организационно оформились в самостоятельную партию.

В целом поддержав большевиков, левые эсеры, однако, вначале отказались войти в Советское правительство — Совет народных комиссаров (СНК), потребовав создания «однородного социалистического правительства» — из представителей всех социалистических партий. Тем не менее уже в конце 1917 семь представителей партии левых эсеров вошли в СНК, возглавив наркоматы земледелия, юстиции, почт и телеграфов и т. д.

Многие представители партии левых эсеров участвовали в создании Красной армии, в работе Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК). При этом по ряду принципиальных вопросов левые эсеры с самого начала расходились с большевиками.

Разрыв произошёл уже в феврале 1918 — на заседании ВЦИК 23 февраля левые эсеры проголосовали против подписания Брестского мира с Германией, а затем, на IV Чрезвычайном съезде Советов (14—16 марта 1918) — и против его ратификации. Поскольку их мнение не было принято во внимание, то левые эсеры вышли из состава СНК и объявили о расторжении соглашения с большевиками. При этом они продолжали работать во ВЦИК и других советских учреждениях.

Тем временем принятые Советской властью декреты о комитетах бедноты ударили по интересам основной социальной базы левых эсеров — трудового крестьянства. В связи с этим в июне 1918 ЦК партии левых эсеров и III съезд партии постановил использовать все доступные средства для того, чтобы «выпрямить линию советской политики».

На V Всероссийском съезде Советов (4—10 июля 1918) левые эсеры, находясь в меньшинстве (около 353 из 1164 депутатов), открыто выступили против своих бывших союзников — большевиков. Не получив поддержки, они приступили к «активным» действиям. 6 июля 1918 левые эсеры Яков Блюмкин и Николай Андреев убили в Москве германского посла Мирбаха. Далее руководителями левых эсеров были арестованы несколько большевиков, в том числе председатель ВЧК Дзержинский, захвачен телеграф и главпочтамт (см. Восстание левых эсеров). Это было расценено большевиками как попытка свергнуть советскую власть и послужило предлогом для ареста на Съезде левоэсеровской фракции в полном составе (а так же представителей всех остальных партий, кроме большевиков).

По иной версии, и как это следует из письма лидера левых эсэров Марии Спиридоновой, убийство Мирбаха было личной инициативой нескольких руководителей эсэров, и никакого восстания не было, а все дальнейшие действия левых эсеров были «самообороной». Однако, большевикам было выгодно использовать убийство посла как повод для разгрома последней оппозиционной партии. Многими историками именно июль 1918 года считается рубежной точкой окончательного формирования в стране однопартийной диктатуры, так как после июля 1918 года представительство «мелкобуржуазных демократов» в советах стало ничтожным.

После подавления восстания V Всероссийский съезд Советов принял решение исключить из состава Советов левых эсеров, поддержавших политическую линию ЦК своей партии.

Раскол

Значительная часть рядовых членов партии левых эсеров и некоторые лидеры партии не поддержали действия своего руководства. Партия раскололась, и в сентябре 1918 из неё выделились Партия народников-коммунистов и Партия революционного коммунизма, некоторые члены которых впоследствии вошли в РКП(б). Часть левых эсеров занялась подпольной борьбой против власти большевиков, участвовала в восстаниях за всеобщее самоуправление и очищенную советскую власть, неподконтрольную политическим партиям.

Ряд левых эсеров сыграл значительную политическую и военную роль во время Гражданской войны, примыкая к зелёным повстанцам и борясь как с большевиками, так и с белогвардейцами.

В 1919—1923 гг. левые эсеры разделились на ряд фракций. Левые эсеры подполья (активисты) принимали участие в вооруженных выступлениях против руководства Советского Союза (лидеры: Донат Черепанов, Мария Спиридонова, Борис Камков). Легалистское течение во главе с Исааком Штейнбергом выступало лишь за публичную критику большевиков и борьбу с ними мирными средствами. В 1922 — 1923 гг. легалистское течение объединилось с группами эсеров-максималистов и эсеровской группой «Народ» в Объединение Левого Народничества (ОЛН).

В 1930-е годы многие левые эсеры и левые народники были подвергнуты репрессиям.

Идеи

В области политической и хозяйственной программы левые эсеры после 4-го съезда партии (сентябрь-октябрь 1918 г.) перешли на позиции, близкие к анархизму и революционному синдикализму (синдикально-кооперативной федерации). По их мнению, промышленные предприятия следовало передать в самоуправление трудовым коллективам, объединенным в общую федерацию производителей. Потребление нужно было организовать через союз кооперативов — местных самоуправляющихся обществ потребителей, так же объединённых в общую федерацию. Экономическая жизнь должна организовываться путём совместных договоренностей этих двух ассоциаций, для чего требовалось создать особые экономические советы, избранные от производственных и потребительских организаций. Политическую и военную власть следовало сосредоточить в руках политических советов, избранных трудящимися по территориальному принципу.

Украинские левые эсеры (Яков Браун, Михаил Шелонин) полагали, что наряду с хозяйственными и политическими советами (выборы туда осуществляются по производственному или территориальному признаку без различия этничности, то есть совместно и смешанно трудящимися всех национальностей) необходимы советы по делам народностей, избранные представителями различных этнических общин трудящихся — евреями, украинцами, русскими, греками и т. д., что по их мнению, особенно актуально для многонациональной Украины.

Каждый человек получал право свободно «записаться» в любую общину по своему выбору — этничность считалась левыми эсерами делом свободного самоопределения человека, результатом его личного выбора, а не вопросом крови. Этнические советы трудящихся, образуя, как бы, третью палату власти советов, должны были заниматься вопросами развития культуры, школ, учреждений, систем образования на местных языках и т. д.

Литература

• Гусев К.В. Крах партии левых эсеров. — М.: Соцэкгиз, 1963. — 259 с.
• Левые эсеры: программа и тактика (некоторые вопросы) / Литвин А.Л., Овруцкий Л.М. — Казань: Изд-во Казан.ун-та, 1992. — 143 с.
• Левые эсеры и ВЧК: Сб. док. / Сост. В. К. Виноградов и др.; Науч. ред. А. Л. Литвин. — Казань: НТК, 1996. — 509 с.
• Леонтьев Я.В. «Скифы» русской революции. Партия левых эсеров и её литературные попутчики. — М.: АИРО-XX, 2007. — 328 с.
• Фельштинский Ю.Г. Большевики и левые эсеры. Октябрь 1917 — июль 1918. — Париж: Имка-пресс, 1985. — 287 с.

Ссылки

• Спиридонова М. А. [www.lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/f3.txt Открытое письмо ЦК партии большевиков]
• Инсаров М. [revolt.anho.org/archives/7 Левые эсеры — борцы за Советскую власть и против государственного капитализма]
• [socialist.memo.ru/books/biblio/sr07.htm Список библиографии по левым эсерам]

Отрывок, характеризующий Партия левых социалистов-революционеров

– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.