Парфёнов, Пётр Семёнович

Пётр Семёнович Парфёнов
Фото из следственного дела, 1937 г.
Имя при рождении:	Парфёнов Пётр Семёнович
Псевдонимы:	П. Алтайский, П. Несчастный, Василенко, Барский
Дата рождения:	29 июня 1894(1894-06-29)
Место рождения:	с. Никольское, Белебейский уезд, Уфимская губерния
Дата смерти:	29 июля 1937(1937-07-29) (43 года)
Место смерти:	Москва
Гражданство:
Род деятельности:	писатель, поэт
Годы творчества:	1915—1935
Язык произведений:	русский
Дебют:	Песня «По долинам и по взгорьям»

Пётр Семёнович Парфёнов (29 июня 1894, с. Никольское, Белебеевский уезд, Уфимская губерния — 29 июля 1937, Москва) — русский поэт, писатель, автор песни «Партизанский гимн» («По долинам и по взгорьям»), военный, дипломат, государственный деятель.

Биография

Петр Парфенов родился в крестьянской семье, в детстве был свинопасом, батраком, в 1909—1910 годах — кучер, дворник, булочник в Златоусте — 1909—1910; затем каменщик в Уфе на Аша-Балашовском металлургическом комбинате, ремонтник на железнодорожной станции Порзя и во Владивостоке.

После этого — старший бухгалтер, счетовод, официант ресторана в Харбине; учитель в селе Екатериновка Приморской области; ученик химика на Тетюхинских рудниках (ныне — Дальнегорск Приморского края); унтер-офицер, прапорщик, штабс-капитан инженерных войск — город Наровчат Пензенской губернии.

С 1914 г. — на фронтах Первой мировой войны. С 1915 года публиковал в газетах стихи, в том числе под псевдонимом «Петр Алтайский». В 1917 г. вступил на фронте в большевистскую партию. В июле 1917 г. в связи с контузией получил двухмесячный отпуск с Румынского фронта, выехал в Алтайский округ, где в поселке Семеновский (ныне исчезнувший — территория Завьяловского района Алтайского края) жили его родители.

Больше на фронт не возвращался, был уполномоченным по созданию крестьянских советов Алтайской губернской земской управы, учителем в селе Глубоком (ныне Завьяловский район), членом член Алтайского губисполкома, заведующим отделом народного образования исполкома Алтайской губернии.

Затем в 1918 г. стал командиром полка имени Карла Маркса, был инспектором строевой части штаба Алтайского фронта. После падения Советской власти на Алтае был арестован, затем освобожден и жил в Семеновке у родителей, вновь был арестован и бежал.

После этого был мобилизован как бывший офицер и направлен в Барнаульский полк 5 сентября 1918 года; вновь был арестован 19 сентября 1918 года, освобождён 12 октября; снова арестован барнаульской контрразведкой — 18 ноября 1918 года, подвергся пыткам, освобожден 9 декабря 1918 года. После этого более месяца находился в психотделении военного госпиталя в Барнауле. Выздоровев, он связался с подпольщиками Омска, и по их заданию работал в колчаковской контрразведке города Камень-на-Оби, снабжая подпольщиков ценными сведениями. О действиях «жандармского полковника», прототипом которого был Парфенов, рассказано на страницах романа алтайского писателя Георгия Егорова «Солона ты, земля».

Затем Парфенов переехал в Забайкалье и на Дальний Восток, где принял активное участие в Гражданской войне в качестве командира полка 8-й Забайкальской дивизии Красной армии, а затем начальника политуправления Народно-революционной армии Дальневосточной республики (ДВР).

В декабре 1920-январе 1921 года Парфенов как особоуполномоченный правительства ДВР возглавлял мирную делегацию Приморского народного собрания на переговорах с начальником главного штаба охранных войск КВЖД в Харбине относительно судьбы 30 эшелонов с остатками колчаковской армии, обеспечивал их разоружение и реэвакуацию. В мае 1921 года как начальник политуправления народно-революционной армии вошел в коалиционное правительство — Совет министров Дальневосточной республики. В конце 1921 года Парфенову было поручено возглавить военно-техническую миссию ДВР.

В марте 1922 года переехал в Москву, где работал сотрудником Коминтерна; редактором журналов «Советский путь», «Коллективист»; заместителем торгового представителя СССР в Иране.

В 1925—1926 годах являлся ответственным инструктором ЦК ВКП(б) по Сибири и Дальнему Востоку; затем возглавлял оргплановое бюро Госплана, был назначен заместителем председателя, и, наконец, председателем Госплана РСФСР — в 1927—1929 годах.

В 1927 г. женился, с 1929 г. сосредоточился на писательской работе. Был автором исторических книг «Уроки прошлого. Гражданская война в Сибири», «В огне революции», «На соглашательских фронтах», «Борьба за Дальний Восток», повести «Поход на Гатчину», романа «Личное и общественное» и других литературных произведений. В 1934 году его приняли в Союз писателей СССР, он возглавлял Московское товарищество писателей.

В 1933 Парфенова исключили из партии, в октябре 1935 арестовали. По одной из версий 29 июля 1937 его расстреляли по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР по обвинению в организации контрреволюционной террористической группы и в связи с контрреволюционерами. Согласно другой версии ( [www.kmslib.ru/120-let-so-dnya-rozhdeniya-petra-semenovicha-parfenova www.kmslib.ru/120-let-so-dnya-rozhdeniya-petra-semenovicha-parfenova )]он умер 14 февраля 1943 года от правостороннего воспаления лёгких. П.С.Парфёнов был реабилитирован посмертно в 1956 г.

Похоронен в Москве на Донском кладбище.

19 мая 1987 года улица 2-я Северо-Западная в Железнодорожном районе Барнаула была переименована в улицу имени Петра Парфенова. Также имя Парфенова носят улицы в алтайском райцентре Завьялове и в городе Спасске-Дальнем Приморского края.

«По долинам и по взгорьям»

Творчество Петра Парфенова, возможно, давно забыли бы, если бы не приобретшая необыкновенную популярность песня «По долинам и по взгорьям». Ей было предпослано посвящение: «Светлой памяти Сергея Лазо, сожженного японо-белогвардейцами в паровозной топке».

Первый вариант героической песни начинался строкой «По долинам, по загорьям». Несколько позже, в 1922, Парфенов внес в текст ряд изменений («волочаевские дни» вместо «николаевские дни» и так далее). В 1929 Ансамбль красноармейской песни Александрова включил «Партизанскую» в свой репертуар, при этом текст Парфенова был отредактирован поэтом-песенником Сергеем Алымовым. Автором мелодии был назван ротный командир одной из частей Украинского военного округа Илья Атуров, из уст которого Александров услышал мелодию песни.

Но в 1934 в газете «Известия» появилась коллективная статья, в которой указывалось имя подлинного автора — Парфенова. А в 21-м номере журнала «Красноармеец — Краснофлотец» за 1934 сам Петр Семенович рассказал историю создания «Партизанского гимна».

Однако вопрос об авторстве оставался нерешенным, потому что в 1937 году Петр Семёнович был расстрелян. Только в 1962 суд подтвердил авторство Парфенова.

В том же 1937 году, когда был расстрелян автор «Партизанского гимна», в Испании появился вариант песни на ту же музыку — «El Himno del Guerrillero».

Ссылки

• [vladlib.ru/elib/litkarta/parfenov.html Биография]
• [magazines.russ.ru/sib/2007/12/mu9.html Анатолий Муравлев. Судьба автора популярной песни]

Отрывок, характеризующий Парфёнов, Пётр Семёнович

13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.