Народно-демократическая партия Афганистана

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Парчам»)
Перейти к: навигация, поиск
Народно-демократическая партия Афганистана
د افغانستان د خلق دموکراټیک ګوند


Дата основания:

12 января 1965

Дата роспуска:

1992

Штаб-квартира:

Кабул

Идеология:

коммунизм
марксизм-ленинизм
левый национализм
секуляризм
социализм

Количество членов:

50 000 (декабрь 1978)
70 000-100 000 (апрель 1982)
160,000 (конец 1980-х)

Партийная печать:

«Хальк» («Народ») (1966)
«Парчам» («Знамя») (1968 -1969)

Персоналии:

члены партии в категории (24 чел.)

К:Политические партии, основанные в 1965 году

К:Исчезли в 1992 году

Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА; перс. حزب دموکراتیک خلق افغانستان‎, пушту د افغانستان د خلق دموکراټیک ګوند‎) — марксистская партия, существовавшая в Афганистане в 1965—1992 гг.; в последние 2 года своего существования она называлась «Ватан» (перс. وطن‎ — «Отечество»).

Основана 1 января 1965 года журналистом Нуром Мухаммедом Тараки. В 1967 в партии произошёл раскол на радикальную фракцию «Хальк» (перс. خلق‎ — «Народ») и более умеренную «Парчам» (перс. پرچم‎ — «Знамя»), которую возглавил Б. Кармаль.

В 1978 офицеры — члены НДПА совершили Апрельскую революцию и привели партию к власти. На этот момент партия насчитывала 18 тыс. членов. Ошибки в проведении НДПА социально-экономических реформ вызвали массовое недовольство в стране и рост вооружённого сопротивления. В партии обострилась фракционная борьба, в результате чего 1 июля 1978 лидер парчамистов Б.Кармаль был отстранён от занимаемой должности и был отправлен послом в ЧССР. Кроме того, в результате внутрипартийных интриг в сентябре 1979 Н. М. Тараки был отстранён от власти и вскоре убит по распоряжению нового лидера партии Хафизуллы Амина. Ввиду политической нестабильности в государстве НДПА призвала советские войска, что привело к Афганской войне (1979—1989). В ходе операции, проведённой советским спецназом 27 декабря 1979 года, Х. Амин был убит, а к руководству партией приведён промосковски ориентированный Б. Кармаль.

Под влиянием Перестройки в СССР партия отказалась от ряда базовых пунктов идеологии и пошла на компромисс с вооружённой оппозицией. В 1990 на Втором съезде партии (18-й пленум) НДПА изменила свою теоретическую базу, приняла новый манифест и сменила название на Ватан («Отечество»). Партия «Ватан» являлась правящей в Афганистане до 1992 г. После распада СССР и утраты советской помощи, партия потеряла власть и самораспустилась. Часть сторонников фракции «Парчам» (главным образом непуштуны) присоединились к отрядам Ахмад Шах Масуда, а бывшие халькисты и пронаджибовские парчамисты пошли на союз с Г. Хекматиаром.

В 2002 году на базе партии «Ватан» была создана Афганская демократическая партия Ватан.





Создание партии и первые годы деятельности

Организация партии и фракционная борьба. «Хальк» и «Парчам»

Народно-демократическая партия Афганистана провела свой первый (учредительный) съезд в Кабуле 1 января 1965 года в доме журналиста Нур Мухаммеда Тараки. Н. М. Тараки был избран Генеральным секретарём НДПА, Бабрак Кармаль — заместителем генерального секретаря, был также избран ЦК из пяти членов. Позже Н. М. Тараки была создана газета «Хальк» (орган НДПА), которая была закрыта 23 мая 1966 году правительством Захир-Шаха как антиисламская, антиконституционная и антимонархическая[1].

В сентябре 1965 года кандидаты НДПА участвовали в первых сравнительно свободных выборах в стране; в парламент были избраны четверо из них, включая Бабрака Кармаля и Анахиту Ратебзад — одну из четырёх первых женщин-депутатов в истории страны.

Через два года после создания, в мае 1967 года, НДПА раскололась на две фракции — «Хальк» («Народ») во главе с H. М. Тараки и «Парчам» («Знамя») во главе с Б. Кармалем. Из числа членов ЦК НДПА, избранных на 1 съезде партии, к Н. М. Тараки примкнули Салех Мухаммад Зерай и Тахер Бадахши, а к Б. Кармалю — Гулям Дастагир Панджшери, Шахрулла Шахпар и Султан Али Кештманд.

Разногласия между фракциями касались идеологических и экономических вопросов и, кроме того, отличались по этническому и социальному составу. Фракция «Хальк» («Народ») состояла большей частью из пуштунов и сельского населения, а во фракции «Парчам» преобладали представители городского населения, в основном среднего и высшего классов. Лидер «Хальк» Н. М. Тараки придерживался радикальных взглядов на строительство социализма в Афганистане, в то время как лидер «Парчам» Б. Кармаль считал афганское общество слишком слаборазвитым для того, чтобы руководствоваться идеями ленинизма о социалистическом строительстве и предлагал делать упор в партийной работе на национально-освободительные, антиимпериалистические принципы. С марта 1968 по июль 1969 фракция Б. Кармаля издавала собственную газету «Парчам», более лояльную к Захир-Шаху, чем «Хальк», за что подвергалась постоянным нападкам со стороны фракции Н. М. Тараки[1][2].

В 1969 году кандидаты НДПА участвовали в парламентских выборах, при этом в парламент не прошёл ни один из представителей «Парчам», единственным членом парламента от НДПА стал Х. Амин.

Западные исследователи нередко именуют членов НДПА коммунистами, что не соответствует реальным политическим и идеологическим установкам НДПА. Программа партии была разработана для решения конкретных назревших проблем Афганистана по полной дефеодализации государства и не была и не могла быть программой коммунистической партии[3].

В 1973 НДПА поддержала приход к власти в Кабуле М. Дауда и установление в Афганистане республики. Отсутствие у режима М. Дауда массовой базы, а также слабость и раздробленность политических группировок местной буржуазии заставили М. Дауда искать сотрудничество с организациями НДПА, особенно с фракцией «Парчам». Впервые в афганской истории некоторый доступ к делам управления получили представители нетрадиционных классовых сил. В составе Центрального Комитета Революции 4 члена ЦК были членами НДПА (3 «парчамиста» и 1 «халькист»)[4]. Членами фракции «Парчам» также были 6 губернаторов из 26 и 64 начальников уезда из 140[5].

Примирение

Руководство КПСС играло роль арбитра в отношениях между фракциями. При этом КПСС не считала НДПА братской партией. Лидеры НДПА в свою очередь, признавали руководящую роль КПСС в мировом революционном движении, но при этом НДПА не участвовала в дискуссии «маоистских» компартий с «ревизионистами» (хрущевцами, брежневистами, еврокоммунистами, ходжаистами). Главным внешнеполитическим партнёром для НДПА был международный отдел ЦК КПСС, а также стоящие на просоветских позициях компартии в Иране, Пакистане и Индии[3].

Благодаря посредничеству советского руководства в марте 1977 года удалось достичь соглашения о восстановлении единства НДПА, и в июле того же года обе фракции впервые провели совместное заседание после 10-летнего разрыва[6]. В состав вновь избранного Политбюро ЦК НДПА вошли пять представителей «Хальк» и пять — от «Парчам». Но, несмотря на формальное примирение, вооружённые и финансовые органы фракций продолжали действовать независимо друг от друга.

Руководством НДПА в конце 1977 был принят курс на свержение режима М. Дауда. Восстание планировалось начать осенью 1978, но по вопросам стратегии и тактики снова начались серьёзные межфракционные разногласия. «Халькисты» предлагали подготовить вооружённый переворот с помощью верных НДПА офицеров афганской армии и в подходящий момент убить М. Дауда. Б. Кармаль и его сторонники, наоборот, выдвинули «идею всенародной стачки»[7]. Но в действительности события начали развиваться раньше сроков, намеченных НДПА.

Период руководства «Хальк»

Апрельская революция

Основная статья: Апрельская революция

Накануне апрельских событий 1978 года в рядах НДПА состояло около 18 тысяч человек, из них 5 тысяч — в вооружённых силах, из которых 94 % были «халькистами»[8] и поддерживали курс на скорейшее свержение режима Дауда и проведение в стране кардинальных экономических и политических изменений.

В апреле 1978 по приказу министра внутренних дел генерала Абдуллы Нуристани был убит видный член фракции «Парчам» и её идеолог Мир Акбар Хайбер. Оппозиция ответила 15-тысячной демонстрацией своих сторонников, которые несли красные флаги и выкрикивали антиправительственные лозунги. Н. М. Тараки выступил на митинге перед посольством США и обвинил ЦРУ в причастности к происходящим событиям.

Дауд 26 апреля арестовал лидеров НДПА, а также уволил 200 неблагонадёжных армейских офицеров. Хафизулла Амин, оказавшийся под домашним арестом, через связных дал сигнал начать вооружённое восстание. В 6 часов утра 27 апреля в окрестностях кабульского зоопарка состоялось заседание координационной группы по руководству военным переворотом в составе Саида Мухаммеда Гулябзоя (ответственный за ВВС и ПВО), Асадуллы Найяма (ответственный за 4-ю танковую бригаду), Амина Наймаана (ответственный за зенитно-ракетную бригаду) и Мухаммеда Дуста (ответственный за 32-й полк «командос»)[8]. Решено было блокировать части президентской гвардии в местах её дислокации, а также захватить президентский дворец и убить М. Дауда.

В течение 27 апреля президентский дворец был захвачен, а М. Дауд, отказавшийся сдаться, был убит вместе с семьёй. Был создан Военный Революционный Совет (ВРС). 30 апреля 1978 года ВРС объявил Декрет № 1, который передавал свои полномочия Революционному Совету, который объявлялся высшим органом государственной власти в Афганистане и влился в его состав. Было провозглашено создание Демократической Республики Афганистан (ДРА). Главой государства стал Нур Мухаммед Тараки, его заместителем Бабрак Кармаль, а министром иностранных дел и первым заместителем премьера, по предложению Тараки, был назначен Хафизулла Амин. Были сформированы новое правительство и судебные органы, а также назначены новые губернаторы и командиры корпусов и дивизий.

Первые реформы

Придя к власти, партия осуществила ряд социально-экономических реформ. Правительство способствовало распространению государственного атеизма. Мужчинам было предписано брить бороды, женщинам разрешили не носить паранджу, и большинство мечетей были закрыты в годы правления фракции Хальк. Мечети вновь открылись в 80-х, потому что партия пыталась завоевать больше сторонников. Правительство также провело новую земельную реформу.

Программа НДПА «Основные направления революционных задач» предусматривала проведение в стране антифеодальных и демократических реформ. Важнейшей составной частью преобразований стала земельно-водная реформа. Правительство освободило от задолженности ростовщикам и помещикам свыше 11 миллионов крестьян, 335 тысячам крестьянских семей было предоставлено право на бесплатное владение землёй. Был взят курс на создание государственного сектора в экономике. Реформы предусматривали создание демократического светского государства и отстранения ислама от политической деятельности. В культурной сфере началась кампания по ликвидации неграмотности и развития образования. Все эти и другие начинания довольно скоро натолкнулись на общую отсталость страны, вступили в противоречие с религиозными и национальными постулатами и традициями.

После прихода НДПА к власти, некоторые местные традиции попали под запрет. Например запретили выкуп за невесту и принудительные браки, минимальный возраст для вступления в брак был также поднят. Они также подчеркнули важность образования в Афганистане. Правительство начало ликвидацию неграмотности среди женщин и мужчин. Эти новые реформы не были хорошо восприняты большинством афганского населения (особенно в сельской местности). Многие представители крайне консервативных племён из сельской местности считали эти реформы противоречищами исламу и рассматривали их как принудительный подход к западной культуре в афганском обществе. Городское население в Афганистане поддерживало модернизацию общества и страны, но было против советской оккупации.

Первые же трудности на пути осуществления реформ (июнь-август 1978 г.) привели к обострению межфракционных разногласий в Народно-демократической партии. Начинается лихорадка кадровых перемещений в аппарате НДПА, в государственных и правительственных ведомствах, сопровождающаяся поиском «врагов народа». Указы о перемещениях и арестах подписывает сам Н. М. Тараки. Прежде всего, гонения обрушиваются на сторонников «Парчам». Послами за рубеж уезжают: в Иран — М. Наджибулла, работавший секретарем Кабульского горкома НДПА, в США — Hyp Ахмад Hyp — возглавлявший министерство внутренних дел, в Югославию — Анахита Ратебзад, министр социального обеспечения, в Чехословакию — Бабрак Кармаль, снятый с постов первого заместителя главы государства и первого вице-премьера правительства. В августе 1978 г. арестована группа «изменников и контрреволюционеров» — ведущих государственных деятелей, офицеров армии, служб безопасности и внутренних дел. Среди них такой известный и авторитетный партийный и государственный деятель как С. А. Кештманд.

Период руководства «Парчам»

Национальное примирение

В ходе операции «Шторм-333» 27 декабря 1979 года дворец Тадж-Бек был взят силой, а Хафизулла Амин был убит. После смерти Амина Бабрак Кармаль стал президентом Афганистана и генеральным секретарём НДПА. Во время убийства Амина Кармаль находился в Праге в качестве посла Афганистана в Чехословакии.

Москва стала обвинять Кармаля в нарастающих в стране проблемах. Годы спустя, когда неспособность Кармаля укрепить своё правительство стало очевидным, Михаил Горбачёв, тогдашний генеральный секретарь ЦК КПСС, сказал:

Главная причина, что не было национальной консолидации до сих пор является то, что товарищ Кармаль надеется продолжать участвовать в Кабуле с нашей помощью.

Во времена Кармаля в афганской армии начались волны дезертирства. Очень многие предатели переходили на сторону моджахедов. В мае 1986 года его на посту лидера партии сменил Мохаммед Наджибулла, и шесть месяцев спустя он был освобожден от должности президента. Его обязанности на посту президента временно исполнял Хаджи Мохаммад Чамкани. Кармаль затем переехал (или якобы был сослан) в Москву.

1989—1991

Советский Союз вывел войска в 1989 году, но продолжал оказывать военную помощь на миллиарды долларов, что продолжалось до распада СССР в 1991 году.

Вывод советских войск в конце 1989 года изменил внутриполитическую обстановку в стране, сделав власть НДПА более хрупкой. Позже в марте 1990 года министр обороны и начальник штаба вооружённых сил Шахнаваз Танай совершил попытку государственного переворота. Переворот не удался, и Танай был вынужден бежать из страны. Наджибулла ещё оставался у руководства. В июне 1990 года НДПА была переименована в Партию Ватан, а марксизм-ленинизм перестал быть основной доктриной партии.

Реформа партии и утрата власти

В 1991 году Советский Союз перестал существовать. Поддержка Наджибулле полностью прекратилась. В апреле 1992 года режим НДПА/«Ватан» в Афганистане рухнул.

Напишите отзыв о статье "Народно-демократическая партия Афганистана"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Meredith L. Runion. [books.google.com/books?id=sZn7q85rWlUC&pg=PA106&dq=Nur+Muhammad+Taraki&hl=no#PPA103,M1 The History of Afghanistan]. — Google Books. — ISBN 9780313337987.
  2. ↑ John Kifner. [www.nytimes.com/1987/12/02/world/man-in-the-news-a-tough-ox-for-afghans-najibullah.html?sec=&spon=&pagewanted=all Man in the News; A Tough Ox For Afghans: Najibullah], The New York Times (2 декабря 1987). Проверено 20 марта 2009.
  3. ↑ 1 2 [www.shtahanov.ru/statii/afganistan.htm#_Toc115334934/ Классовая борьба в Афганистане во 2-й половине 20 века]
  4. ↑ Ляховский А. А. Трагедия и доблесть Афгана М., Искона, 1995, ISBN 5-85844-047-9, стр.20
  5. ↑ Цаголов К. М. Афганская война // Восток. 1991, № 2, с. 44
  6. ↑ Anthony Arnold. [books.google.no/books?id=REwmr2bFYfkC&pg=PA51&dq=Babrak+Karmal+Parcham&hl=en#PPA57,M1 Afghanistan, the Soviet invasion in perspective]. — Google Books. — ISBN 9780817982126.
  7. ↑ Ляховский А. А. Трагедия и доблесть Афгана М., Искона, 1995, ISBN 5-85844-047-9, стр.26
  8. ↑ 1 2 Ляховский А. А. Трагедия и доблесть Афгана М., Искона, 1995, ISBN 5-85844-047-9, стр.178

Литература

  • Булатов Ю. А. Хальк и Парчам : основные этапы борьбы за завоевание политической власти в Афганистане. — Москва: Научная книга, 1997. — ISBN 5-7671-0036-5.

Ссылки

  • [psi.ece.jhu.edu/~kaplan/IRUSS/BUK/GBARC/pdfs/afgh/afgh-rus/ Советский архив]

См. также

</table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Народно-демократическая партия Афганистана

– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Народно-демократическая_партия_Афганистана&oldid=79328927»

Навигация