Паскаль, Мари-Жорж
Поделись знанием:
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
| Мари-Жорж Паскаль | |
| Marie-Georges Pascal | |
| Имя при рождении: |
Marie-Georges Charlotte Faisy |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: |
Париж (XIX округ Парижа) |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
Мари-Жорж Паскаль (фр. Marie-Georges Pascal, 2 октября 1946, Камбре — 9 ноября 1985, Париж) — французская актриса[1].
Содержание
Биография
Фильмография
кино
- 1971 — Примерные девочки / Les Petites Filles modèles (Режиссёр: Jean-Claude Roy) — Camille de Fleurville
- 1972 — Я фригидна... Почему? / Je suis frigide... pourquoi ? (Режиссёр: Max Pécas) — Карла
- 1973 — Международный доклад о домохозяйках / Hausfrauen-Report international / C'est la queue du chat qui m'électrise (Режиссёр: Ernst Hofbauer) — Джанин
- 1973 — Les Infidèles (Режиссёр: Christian Lara) — Девушка у Софи
- 1973 — Механические бананы / Bananes mécaniques (Режиссёр: Jean-François Davy) — Мари-Жорж
- 1973 — Les Confidences érotiques d'un lit trop accueillant (Режиссёр: Michel Lemoine) — Ноэль
- 1973 — История про Колино-юбочника / L'Histoire très bonne et très joyeuse de Colinot trousse-chemise (Режиссёр: Нина Компанеец) — Купальщица
- 1974 — Quand les filles se déchaînent (Режиссёр: Guy Maria) — Милен
- 1974 — Жирный Париж / Gross Paris (Режиссёр: Gilles Grangier) —
- 1975 — La Rage au poing (Режиссёр: Éric Le Hung) — Кристин
- 1978 — Гроздья смерти / Les Raisins de la mort (Режиссёр: Жан Роллин) — Элизабет
- 1978 — Brigade mondaine (Режиссёр: Jacques Scandelari) — Пегги
- 1980 — Кошмар / Cauchemar (Режиссёр: Noël Simsolo) — Лидия
- 1983 — Шоковые полицейские / Flics de choc (Режиссёр: Jean-Pierre Desagnat) — Помощница Хозяйки
Телевидение
- 1972 — La Mort d'un champion (ТВ — Режиссёр: Abder Isker) — Maria Chamart
- 1974 — Le Dessous du ciel (серия — Режиссёр: Roger Gillioz) — Joëlle Gavarnier
- 1975 — Pilotes de courses (серия — Режиссёр: Robert Guez) — Brigitte Ducel
- 1976 — Le Milliardaire (ТВ — Режиссёр: Robert Guez) — Cécile Fabre-Simmons
- 1977 — Влюблённый Д'Артаньян / D'Artagnan amoureux (мини-сериал — Режиссёр: Yannick Andréi) — Julie de Colineau du Val
- 1977 — Minichroniques (серия, Эпизод La Croisière — Сценарий: Рене Госинни Режиссёр: Jean-Marie Coldefy) — красивая молодая женщина
- 1978 — Quand flambait le bocage (ТВ — Режиссёр: Claude-Jean Bonnardot) — Madame de Montsorbier
- 1979 — Par-devant notaire (мини-сериал — Режиссёр: Jean Laviron) — Minouche
- 1979 — Madame de Sévigné : Idylle familiale avec Bussy-Rabutin (ТВ — Режиссёр: Gérard Pignol и Jacques Vigoureux) — Louise de Bussy
- 1980 — La Vie des autres (серия, Эпизод Le Scandale — Режиссёр: Jean-Pierre Desagnat) — Audrey Caldwell
- 1981 — Двойная жизнь Теофраста Лонге / La Double Vie de Théophraste Longuet (мини-сериал — Режиссёр: Yannick Andréi) — Jane de Montfort
- 1983 — За последние пять минут / Les Cinq Dernières Minutes (серия, Эпизод Rouge marine — Режиссёр: Jean-Pierre Desagnat) — Lydie Vignal
архивных материалов
- 1975 — Порно сны / Rêves pornos (Режиссёр: Max Pécas — выдержки «Я фригидна... Почему? »)
- 1999 — Eurotika ! (Режиссёр: Andrew Starke и Pete Tombs — выдержки «Я фригидна... Почему? », «Гроздья смерти»)
- 2007 — Создание страницы / La Nuit des horloges (Режиссёр: Жан Роллин — выдержки «Гроздья смерти»)
- 2007 — Das geheime Kino (Режиссёр: Michael Wolf — выдержки «Гроздья смерти»)
- 2008 — Spark of Life (Режиссёр: Mike Bazanele — выдержки «Гроздья смерти»)
театра
- 1970 — La neige était sale (Жорж Сименон и Фредерик Дар — Мизансцена: Робер Оссейн — тур) — Minna
- 1972 — La Maison de Zaza (Gaby Bruyère и Darry Cowl — Мизансцена: Darry Cowl — Théâtre des Variétés, Париж) — Fleur-de-Pêcher
- 1974 — Duos sur canapé (Marc Camoletti — Мизансцена: Marc Camoletti — Théâtre Michel, Париж) — Bubble
- 1975 — Сид (Пьер Корнель — Мизансцена: Michel Le Royer — Théâtre Montansier, Версаль и тур) — Химена
- 1975 — Антигона / Antigone (Жан Ануй — Мизансцена: Nicole Anouilh — Théâtre des Mathurins, Париж) — Исмена
- 1976 — Boeing-Boeing (Marc Camoletti — Мизансцена: Christian-Gérard — Comédie Caumartin, Париж) — Judith
- 1977 — Just wild about Harry / Transit (Генри Миллер — Мизансцена: François Joxe — Théâtre National de Chaillot, Париж) — Jeanie
- 1978 — Boeing-Boeing (Marc Camoletti — Мизансцена: Christian-Gérard — Comédie Caumartin, Париж) — Judith
- 1979 — Учёные женщины (Мольер — Мизансцена: Jean Térensier — Théâtre de la Renaissance, Париж) —
- 1979 — Boeing-Boeing (Marc Camoletti — Мизансцена: Christian-Gérard — Comédie Caumartin, Париж) — Judith
- 1980 — Duos sur canapé (Marc Camoletti — Мизансцена: Marc Camoletti — Théâtre Michel, Париж) — Bubble
- 1980 — Soir de grève (Odile Ehret — Мизансцена: Virgil Tanase — Théâtre du Croq'Diamants, Париж) — женщины
- 1981 — Соломенная шляпка (Эжен Лабиш и Марк-Мишель — Мизансцена: Guy Kayat — Théâtre 71, Малакофф) — Элен Нонанкур, невеста
- 1982 — За закрытыми дверями (Жан-Поль Сартр — Мизансцена: Georges Wilson — тур) — Estelle Rigault
- 1983 — Le Nombril (Жан Ануй — Мизансцена: Жан Ануй и Roland Piétri — тур) — Joséphine
- 1985 — Власть денег (Октав Мирбо — Мизансцена: Pierre Dux — тур) — Jeanie
Напишите отзыв о статье "Паскаль, Мари-Жорж"
Примечания
- ↑ [www.lesgensducinema.com/affiche_acteur.php?nom=PASCAL%20Marie-Georges&from=dvdtoile Les Gens du cinéma] (фр.)
Ссылки
- Marie-Georges Pascal (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.kinopoisk.ru/name/432952/ Мари-Жорж Паскаль]
- [www.actricesdefrance.org/filmos/P/Marie_Georges_Pascal_ActFra.html Мари-Жорж Паскаль] (фр.)
- [www.lesarchivesduspectacle.net/?IDX_Personne=87985 Мари-Жорж Паскаль] (фр.)
- [php88.free.fr/bdff/act.php?ID=1214 Мари-Жорж Паскаль] (фр.)
Отрывок, характеризующий Паскаль, Мари-Жорж
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
