Пассаж Попова

Здание
Пассаж К. С. Попова
Пассаж Попова (в центре снимка)
Страна	Россия
Москва	Улица Кузнецкий Мост, 12
Автор проекта	А. И. Резанов
Строитель	С. В. Дмитриев, В. А. Коссов
Строительство	???—1877 годы
Статус	Объект культурного наследия города Москвы № 2093
Состояние	подготовлен к реконструкции

Пассаж К. С. Попова (позднее — Джамгаровых) — историческое торговое здание, расположено в Москве на улице Кузнецкий Мост, 12. Построено по заказу чаеторговца К. С. Попова архитектором А. И. Резановым в 1877 году. В пассаже Попова в 1882 году открылась первая московская телефонная станция, а в 1885 году на фасаде здания впервые в Москве появилась световая реклама. С 1958 по 2014 в здании работала Государственная публичная научно-техническая библиотека. Здание является заявленным объектом культурного наследия.

История

На месте современного здания в конце XVII — начале XVIII века находились владения стольника И. М. Вердеревского с двумя домами по улице. К середине XVIII века участок перешёл графу П. Б. Шереметеву, в 1770-х годах иностранцу И. Тардье, а затем француженке М. Ф. Роже. В начале XIX века здесь располагались каменный дом и сад строителя Неглинного канала генерал-майора Е. И. Бланкеннагеля, в котором в 1810-х годах размещалась книжная лавка Горна. Во время пожара 1812 года дом уцелел, перейдя через пять лет к падчерице владельца А. В. Каразиной, жене известного просветителя В. Н. Каразина. После смерти Каразина владение перешло к его детям. В 1820-х годах на первом этаже здания размещалась кондитерская Гуа, а на втором — книжная лавка одного из лучших московских типографов А. Семена. Многие годы в здании работал музыкальный и нотный магазин А. Грессера и магазин семьи Дациаро, с 1829 года торговавший здесь картинами, гравюрами, дагеротипами и фотографией, бумагой и краской для художников. В 1831 году в доме Каразиных разместились универсальный магазин и отделение Санкт-петербургского банкирского дома И. В. Юнкера. Банкирский дом продавал и скупал облигации различных кредитных обществ, строительных комитетов, железных дорог. В 1876 году Юнкер приобрёл дом № 16 и переехал на новое место.

В 1870-х годах владение перешло крупному чаеторговцу, купцу К. С. Попову, который снёс прежние двухэтажные строения и в 1877 году построил Пассаж по проекту петербургского архитектора А. И. Резанова. Строительством пассажа руководили московские архитекторы С. В. Дмитриев и В. А. Коссов. «Пассаж Попова» был вдвое выше окружающей застройки и многие годы являлся композиционной доминантой этой части улицы. Фасад пятиэтажного здания расчленён на семь типовых ячеек, за исключением центра строения, нижняя часть которого отделана чёрным лабрадоритом; богато украшен лепным орнаментом в духе итальянского ренессанса и барокко. Двухчастные окна второго и третьего этажей оформлены полуколоннами тосканского ордера. После постройки в здании разместились многочисленные магазины: меховых изделий С. И. Белкина, ювелирный И. Фульда, юридических книг А. Скорова, фотография А. А. Эйхенвальда. Здесь же находилась квартира Эйхенвальда, где вместе с ним жил его сын Александр, дочь Маргарита и её муж С. Е. Трезвинский. В доме жил также артист Малого театра М. А. Решимов. В июле 1882 года в пассаже Попова открылась первая в Москве телефонная станция на 800 номеров, для чего на крыше здания была построена деревянная башня, откуда во все стороны расходились провода. Сам К. С. Попов стал первым московским абонентом. В 1885 году здесь же была устроена первая в городе световая реклама — слово «ПАССАЖЪ», выложенное из электрических лампочек. В 1894 году в одном из помещений Пассажа открылось «Русское фотографическое общество», на заседаниях которого выступали Н. Е. Жуковский, Н. А. Умов, К. А. Тимирязев, Н. Д. Зелинский и другие видные учёные. Здесь же находились фотографический павильон, копировальня, комната для увеличения, лаборатории, музей и библиотека Общества. Деятельность Русского фотографического общества освещалась на страницах журнала «Фотографическое обозрение», а с 1908 года начал выходить журнал «Вестник фотографии», редакция которого также размещалась в этом здании. В 1883 году по проекту архитектора И. Ф. Червенко в здании был устроен сквозной проход на Пушечную улицу, превративший Пассаж в популярную пешеходную артерию. Владелец дома К. С. Попов был страстным коллекционером и в своих деловых поездках приобретал художественные изделия, которые демонстрировал в залах Пассажа. Здесь же неоднократно устраивали выставки картин И. Г. Айвазовского, Н. А. Ярошенко и других живописцев. В начале 1890-х годов в Пассаже размещалась редакция иллюстрированного журнала «Царь-колокол», с которым сотрудничали А. В. Амфитеатров, В. И. Немирович-Данченко, Е. А. Салиас и другие.

В 1899 году К. С. Попов продал здание Банкирскому дому братьев Джамгаровых, устроившему в нём банк. Для размещения банка пассаж был перегорожен, а в галерее дворового корпуса устроен кассовый зал. Помимо банка в пассаже Джамгаровых размещалась дирекция «Концертов С. Кусевицкого», дела которой вёл Михаил Табаков, работала кондитерская и небольшая кофейня товарищества «Сиу и Ко», которое первым в России освоило производство шоколада. Кондитерская и кофейня были оформлены лучшими русскими мастерами в стиле модерн по заказанным в Париже рисункам. Здесь же находился магазин Общества распространения полезных книг, издававшего книги «для народного и детского чтения», два нотных магазина, редакция журнала «Русское обозрение», магазины ремесленных изделий и игрушек, ювелирных вещей и драгоценных камней. За несколько дней до революции Джамгаровы продали здание одному из петроградских банков.

После революции здание занимали различные учреждения: Госстрах СССР, трест «Электроимпорт» с бюро фирмы «Siemens», райсовет Городского района, Курсы усовершенствования врачей Министерства здравоохранения, несколько научных медицинских обществ. С 1958 года в доме работает Государственная публичная научно-техническая библиотека, насчитывающая в своих фондах свыше 10 миллионов томов книг. В 2005 году было принято решение о реконструкции здания Пассажа, с переводом библиотеки в другое место. Предполагается, что после реконструкции здесь разместится торговый центр, по некоторым данным — британский универмаг Harvey Nichols. Здание Пассажа планируется реконструировать по проекту архитектора П. Андреева со сносом фасада по Пушечной улице авторства архитектора А. Каминского и последующим его «восстановлением». Планируется также снести расположенные во дворе хозяйственные строения конца XIX века, а на чердаке здания пассажа устроить пентхаусы.

См. также

• Пассаж Сан-Галли
• Пассаж Солодовникова
• Петровский пассаж

Литература

• Кириченко Е. И. [dkn.mos.ru/assets/283/Nasledie_Kaminskogo_v_Moskve.pdf Архитектурное наследие А. С. Каминского в Москве]. — М.: Издательский дом Руденцовых, 2011. — 415 с.
• Сорокин В. В. [mos-nj.narod.ru/1990_/nj9501/index.htm Памятные места Рождественки и прилегающих к ней улиц и переулков (левая сторона)] // Наука и жизнь. — 1995а. — № 1. — С. 87—91.
• Колодный Л. Е. Москва в улицах и лицах. Центр. — М.: Голос-Пресс, 2004. — С. 229—254. — 512 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7117-0463-X.
• [www.outdoors.ru/book/msk/msk_strit1.php?str=136 Москва: Архитектурный путеводитель] / И. Л. Бусева-Давыдова, М. В. Нащокина, М. И. Астафьева-Длугач. — М.: Стройиздат, 1997. — 512 с. — ISBN 5-274-01624-3.
• Федосюк Ю. А. Москва в кольце Садовых. — М.: Астрель, АСТ, 2009. — С. 52—62. — 448 с. — 3000 экз. — ISBN 5-239-01139-7.

Отрывок, характеризующий Пассаж Попова

– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.