Пасси

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пасси́ (фр. Passy) — район Парижа на правом берегу Сены, прилегающий к Булонскому лесу. Как и многие другие кварталы, Пасси стал частью города 1 января 1860 года и дал название 16-му округу. Сейчас границы квартала выходят далеко за границы прежней деревни и обозначают место проживания самых обеспеченных парижан — здесь проживают политики, аристократы, преуспевшие деловые люди, знаменитости.

Уже в 1939 году французский поэт и прозаик Леон-Поль Фарг писал о Пасси: «Пасси — это большая провинция, где семьи знакомы друг с другом, наблюдают друг за другом и ненавидят друг друга по той причине, что на чай у одной из семей собралось большее количество поэтов или политиков, чем у других. Ни пролетарии, ни бедняки не имеют доступа к этой вечной садовой вечеринке, которая проходит между площадью Виктора Гюго и Сеной».



Достопримечательности

С площади Трокадеро на высочайшей точке холма Шайо открывается самый красивый вид на Эйфелеву башню. Здесь расположен дворец Шайо, внутри которого музейный комплекс — Музей человека, Морской музей и Музей кино. Территорию дворца украшают самые большие фонтаны Парижа. В восточной части парка Трокадеро скрыт подземный «Аквариум Трокадеро», где представлены почти все виды рыб, водящиеся в реках Франции.

Достойным внимания является также кладбище Пасси, граничащее на юго-западе с площадью Трокадеро. На кладбище покоятся останки звезды американского немого кинематографа Пирл Уайт, художников-импрессионистов Эдуарда Мане и Берты Моризо и композитора Клода Дебюсси.

На улице Ренуар (47, rue Raynouard) находится дом-музей Бальзака, а на улице Дез-О (rue des Eaux) — Музей вина (5, square Charles Dickens) неподалеку от станции метро Passy, где останавливаются поезда линии 6 парижского метро.

Известные люди, проживавшие в Пасси

Бенджамин Франклин проживал в Пасси с 1777 по 1789 год во время войны за независимость США. Он активно поддерживал борьбу за независимость. В его небольшой типографии Passy Press печатались не только памфлеты, но и паспорта и научный труд A Project for Perpetual Peace (1782), который затрагивал в первую очередь вопрос мира в Европе. Франклин собрал общеевропейский Совет, где велись дискуссии по международным темам. Когда Франклин вернулся в Америку, новый американский посол во Франции, Томас Джефферсон, писал: «Городок, как будто, остался без патриарха, когда он уехал из Пасси»(When he left Passy, it seemed as if the village had lost its patriarch.)

Итальянский композитор Джоаккино Россини, автор оперы «Севильский цирюльник», поселился в Пасси в 1863 году, где и проживал в своей вилле до самой смерти (1868). Здесь он написал последнее произведение «Краткая торжественная месса» (Petite Messe Solennelle).

Французский писатель и филолог Франсуа Жюст Мари Ренуар также прожил свои последние годы в Пасси и умер здесь в 1836 году.

Пасси долгое время являлось местом проживания Виктора Гюго, где он и умер в доме 124 на авеню, названном ныне в его честь.

Кроме того, в квартале в то или иное время проживали:

Напишите отзыв о статье "Пасси"

Ссылки

  • [www.v2asp.paris.fr/musees/balzac/ Официальный сайт дома-музея Бальзака]  (фр.)
  • [www.museeduvinparis.com/ Официальный сайт Музея вин]  (фр.),  (англ.)

Отрывок, характеризующий Пасси

– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.