Пасторе, Хавьер

Хавьер Пасторе
Общая информация
Полное имя	Хавьер Матиас Пасторе
Прозвища	Уэсито (Huesito), Тощий (El Flaco), Аргентинский Кака
Родился	20 июня 1989(1989-06-20) (34 года) Кордова, Аргентина
Гражданство	Аргентина Италия
Рост	187 см
Вес	78 кг
Позиция	атакующий полузащитник
Информация о клубе
Клуб	Пари Сен-Жермен
Номер	10
Карьера
Молодёжные клубы
1997	Колледжио Сан Хосе Артесано
1998—2007	Тальерес (Кордова)
Клубная карьера*
2007—2008	Тальерес (Кордова)	5 (0)
2008—2009	→  Уракан	31 (8)
2009—2011	Палермо	69 (14)
2011—н.в.	Пари Сен-Жермен	148 (25)
Национальная сборная**
2010—н.в.	Аргентина	18 (2)
Международные медали
Кубки Америки
Серебро	Чили 2015
Серебро	США 2016
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов, откорректировано по состоянию на 21 августа 2016. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах, откорректировано по состоянию на 18 ноября 2014.

Хавье́р Мати́ас Пасто́ре (исп. Javier Matías Pastore; 20 июня 1989, Кордова) — аргентинский футболист, атакующий полузащитник клуба «Пари Сен-Жермен».

Карьера

Хавьер Пасторе родился в семье Хуана Карлоса, владельца фабрики по производству запасных частей для автомобилей, и домохозяйки Патрисии. У него было два брата, Лорена и Ариэль. Уже после рождения Хавьера, в семье появился четвёртый ребёнок, Хуан Мануэль. Семья Пасторе имеет итальянские корни — его предки были родом из Вольверы, города близ Турина.

Хавьер Пасторе начал карьеру в 1998 году в клубе «Тальерес», за который болел с детства. В 2007 году он дебютировал в основном составе команды, выступавшей во втором дивизионе чемпионата Аргентины. Всего за команду он провёл 5 матчей. В начале 2008 года Пасторе, на правах аренды, перешёл в «Уракан». 24 марта 2008 года он дебютировал в основе команды в матче с «Ривер Плейтом», в котором его клуб проиграл 0:1. С Клаусуры 2009 Пасторе стал игроком основного состава команды. Тогда же он открыл счёт ударом с 25-ти метров в матче с «Ривер Плейтом», в котором его клуб победил 4:0, самая крупная победа «Уракана» над «Ривером» за 60 лет. В том турнире он забил 8 голов и 4 раза ассистировал партнёрам. Пасторе, вместе с Матиасом Де Федерико составил дуэт нападения команды, названный «фантастическим». Его клуб занял второе место в Клаусуре, лишь в последнем туре уступив чемпиону, «Велес Сарсфилду» 0:1

11 июля 2009 года Пасторе перешёл в итальянский клуб «Палермо», заплативший за трансфер игрока 8 млн евро. Контракт с футболистом был подписан до 2014 года с заработной платой 600 тыс. евро в год. Пасторе выбрал «Палермо» из предложений от множества команд, среди которых были «Лацио», «Милан», «Порту», «Челси» и «Бари». Также перехода Пасторе хотел «Манчестер Юнайтед», предложивший за трансфер футболиста 10 млн евро, но игрок отказал английской команде, так как не хотел сидеть на скамье запасных. Вскоре Пасторе получил итальянское гражданство, что позволило ему считаться не-легионером в командах странах ЕС.

Я жил некоторое время у своего агента Марсело Симоняна. Как-то раз в дверь позвонили, на пороге стоял спортивный директор «Палермо» Вальтер Сабатини. Он сказал мне, что может со спокойной душой отправляться домой, так как моим агентом является Симонян. Чуть позже мы сели втроём, он показал мне видео — матчи с участием «Палермо», рассказал о планах клуба. Мы поговорили о городе Палермо, острове Сицилия, после того как он ушёл, я был в восторге. Тогда Марсело сказал мне, что мы ещё поторгуемся, но этот клуб является нашей целью.

Пасторе дебютировал в составе «Палермо» 15 августа 2009 года в матче с клубом СПАЛ, завершившимся победой «росанеро» 4:2. 8 дней спустя он дебютировал в чемпионате Италии в матче с «Наполи», завершегося победой клуба Пасторе 2:1. В октябре-ноябре Хавьер был включён УЕФА в список семи самых перспективных игроков Европы. 30 января 2010 года Пасторе забил первый мяч в составе «Палермо», поразив ворота «Бари». После того, как травму получил Фабио Симплисио, Пасторе стал лидером «Палермо». Всего в сезоне 2009/2010 футболист провёл на поле 37 игр и забил 3 гола. По окончании сезона попытку выкупить футболиста предпринял мадридский «Реал», предложивший за трансфер полузащитника 25 млн евро, но «Палермо» отказал в продаже аргентинца. Перед началом сезона 2010/2011 Пасторе сменил номер 6 на 27-й, который любит мама Пасторе, Патрисия. В начале сезона Хавьер забил свой первый гол в еврокубках, поразив ворота «Марибора». В сентябре Пасторе заинтересовался английский клуб «Манчестер Сити» и испанская «Барселона». В то же время, президент «Палермо», Маурицио Дзампарини, сказал:

Пасторе — это новый Зидан. Хавьер является очень сильным и искусным футболистом. Через два года он будет стоить столько, сколько сейчас стоит Месси. Ни в январе, ни в июне Пасторе не покинет нашу команду. Мадридский «Реал» уже просил меня о продаже Хавьера, но я отказал им. На данный момент Пасторе не продаётся. Я понимаю, что удержать Пасторе в нашей команде будет непросто. Поэтому говорю следующее: думаю, его стоимость — примерно € 60 млн. Пасторе — один из лучших игроков мира, однажды он выиграет «Золотой мяч».

16 декабря 2010 года Пасторе продлил контракт с «Палермо» до 2015 года с заработной платой в 800 тыс. евро за сезон плюс бонусы за удачную игру аргентинца. 24 января 2011 года Хавьер был назван лучшим молодым игроком чемпионата Италии, опередив Пато и Балотелли. В сезоне 2010/2011 Пасторе провёл 45 матчей и забил 13 голов, из которых 11 он забил в чемпионате, став лучшим бомбардиром команды. Его клуб занял в первенстве 8 место, а также дошёл до финала Кубка Италии, где был обыгран «Интером» 1:3.

Летом 2011 года Пасторе интересовались многие ведущие европейские команды, включая итальянские «Ювентус», «Интер» и «Рому», испанские «Барселону», «Реал» и «Малагу», французский «Пари Сен-Жермен» и английские «Челси», «Манчестер Юнайтед» и «Манчестер Сити». Президент и владелец «Палермо», Маурицио Дзампарини, сказал, что продаст футболиста не менее, чем за 50 млн евро, несмотря на желание самого игрока уйти из команды. Первым клубом, предложившим подобную сумму стал махачкалинский «Анжи».

6 августа 2011 года Пасторе перешёл в «Пари Сен-Жермен», подписав контракт на 5 лет. Сумма трансфера составила 42 млн евро. После перехода он сказал: «Я предпочёл ПСЖ „Челси“, поскольку мне нужна команда, соответствующая моим игровым показателям. Для своего развития я должен регулярно играть в составе первой команды, так что в Париже у меня больше шансов». 18 августа Хавьер дебютировал в составе команды в матче Лиги Европы с люксембургским «Дифферданжем» (4:0). Спустя три дня Пасторе сыграл свой первый матч в Лиге 1 против «Валансьена» (2:1). В ноябре Хавьер признался, что ему трудно играть раз в три дня, а затем высказался, что в будущем бы хотел вновь играть в Италии.

В сезоне 2012/2013 Пасторе «выпал» из стартового состава «Пари Сен-Жермен». Маурицио Дзампарини объяснил это тем, что аргентинцу сложно играть с пришедшим в клуб Златаном Ибрагимовичем. В связи с этим, два итальянских клуба выразили заинтересованность в трансфере полузащитника: «Интер» захотел обменять его на другого игрока центра поля, Уэсли Снейдера, а «Милан» выкупить его контракт за 20 млн евро плюс права на Иньяцио Абате.

Международная карьера

В феврале 2009 года Пасторе был вызван молодёжной сборной Аргентины на южноамериканское молодёжное первенство, но его клуб, «Уракан», отказался передать футболиста в распоряжение национальной команды из-за важных игр клуба.

15 декабря 2009 года Пасторе был вызван в состав сборной Аргентины. Через день он дебютировал в составе команды в матче со сборной Каталонии, где забил 3-й гол своей команды. В мае 2010 года главный тренер сборной, Диего Марадона, взял Хавьера в состав сборной, поехавшей на чемпионат мира. 24 мая Пасторе впервые вышел в стартовом составе сборной, в котором аргентинцы победили Канаду 5:0, а сам Хавьер действовал на позиции плеймейкера.

23 июля Пасторе впервые вышел в официальном матче сборной, в котором «альбиселеста» победила Грецию 2:0, а сам Хавьер появился на поле на 77-й минуте, заменив Серхио Агуэро. Также Пасторе вышел на поле в 1/8 чемпионата мира против Мексики и в 1/4 финала с Германией. Всего на чемпионате мира 2010 Пасторе провёл 3 игры. По окончании турнира Пасторе вошёл в список, составленный ФИФА, в котором перечислялись молодые футболисты, с большой долей вероятности, сыграющие на чемпионате мира 2014. После ухода Марадоны с поста сборной, Пасторе поддержал Диего, сказав, что Марадона нужен сборной Аргентины, как и сборная нужна Диего; и что он способен одним своим видом вдохновлять футболистов на великие свершения.

В 2011 году Пасторе в составе сборной поехал на Кубок Америки.

Личная жизнь

Встречается с 21-летней моделью, работающей на итальянском телевидении Кьярой Пицоне.

Статистика

Клубная статистика

По состоянию на 18 апреля 2016 года

Выступление			Лига		Кубки		Еврокубки		Остальные		Итого
Клуб	Лига	Сезон	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Тальерес (Кордова)	Сегунда	2007	5	0	0	0	0	0	0	0	5	0
	Итого		5	0	0	0	0	0	0	0	5	0
Уракан →	Примера	2008	1	0	0	0	0	0	0	0	1	0
		2009	30	8	0	0	0	0	0	0	30	8
	Итого		31	8	0	0	0	0	0	0	31	8
Палермо	Серия А	2009/10	34	3	3	0	0	0	0	0	37	3
		2010/11	35	11	4	1	6	1	0	0	45	13
	Итого		69	14	7	1	6	1	0	0	82	16
Пари Сен-Жермен	Лига 1	2011/12	33	13	3	1	7	2	0	0	43	16
		2012/13	34	4	4	2	10	3	0	0	48	9
		2013/14	29	1	6	1	6	1	0	0	41	3
		2014/15	34	5	7	1	10	0	0	0	51	6
		2015/16	14	2	2	0	5	0	0	0	21	2
	Итого		144	25	22	5	38	6	0	0	204	36
Всего за карьеру			249	47	29	6	44	7	0	0	322	60

Международная

на 18 марта 2013

Матчи Пасторе в составе сборной Аргентины  

Дата	Место проведения	Оппонент	Счёт	Голы	Соревнование
24 мая 2010	Буэнос-Айрес	Канада	5:0	—	Товарищеский матч
22 июня 2010	Полокване	Греция	2:0	—	Финальные матчи ЧМ-2010
27 июня 2010	Йоханнесбург	Мексика	3:1	—	Финальные матчи ЧМ-2010
3 июля 2010	Кейптаун	Германия	0:4	—	Финальные матчи ЧМ-2010
8 октября 2010	Сайтама	Япония	0:1	—	Товарищеский матч
17 ноября 2010	Доха	Бразилия	1:0	—	Товарищеский матч
9 февраля 2011	Женева	Португалия	2:1	—	Товарищеский матч
12 июля 2011	Кордова	Коста-Рика	3:0	—	Кубок Америки 2011
17 июля 2011	Санта-Фе	Уругвай	1:1	—	Кубок Америки 2011
2 сентября 2011	Калькутта	Венесуэла	1:0	—	Товарищеский матч
12 октября 2011	Пуэрто-Ла-Крус	Венесуэла	0:1	—	Отборочные матчи ЧМ-2014
11 ноября 2011	Буэнос-Айрес	Боливия	1:1	—	Отборочные матчи ЧМ-2014

Достижения

ПСЖ

• Чемпион Франции: 2013, 2014, 2015, 2016
• Обладатель Суперкубка Франции: 2013, 2014,2015,2016
• Обладатель Кубка французской лиги: 2013/14, 2014/15, 2015/16
• Обладатель Кубка Франции: 2014/15, 2015/16

Личные награды

• Лучший молодой футболист года в Италии (Оскар дель Кальчо): 2010

Ссылки

• [www.bdfa.com.ar/jugador2.asp?codigo=53283 Профиль на bdfa.com.ar]
• [www.futbolxxi.com/Futbolista.aspx?ID=13812&SEOFutbolista=Pastore+Javier Профиль на futbolxxi.com]
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=40657 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

Отрывок, характеризующий Пасторе, Хавьер

Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.