Пасторий, Иоахим

Иоахим Пасторий (Пасториус) фон Хиртенберг (польск. Joachim Pastorius, нем. Joachim Pastorius von Hirtenberg, Joachim Hirthenius, Joachim ab Hirtenberg, Joachim ab Hirtemberg, Joachimus Pastorius; 20 сентября 1611, Глогув — 26 декабря 1681, Фромборк) — польский придворный историк королей Речи Посполитой Владислава IV и Яна II Казимира, прозаик, поэт, придворный лекарь, арианин. Позже католический священник, каноник варминский, апостольский протонотарий, королевский секретарь, историограф и поэт.

Биография

Сын евангелистского священника. В молодости занимался воспитанием детей польских шляхтичей-кальвинистов и ариан (польские братья). Учился в Западной Европе, главным образом, медицине. Посетив Нидерланды, в 1632 принял арианство.

Жил в Лейдене и Орлеане, Лондоне и Оксфорде (1638), в 1639 — в Париже. После возвращения на родину, поселился на Волыни, служил врачом в семьях богачей, принимал активное участие в религиозной жизни польских братьев.

Участвовал во многих дипломатических миссиях, за заслуги императором Фердинандом III был пожаловал шляхетством. После начала восстания Хмельницкого, переехал в Данциг. В 1651 году стал преподавателем истории в гимназии г. Эльблонг, но вскоре, городской совет назначил его городским лекарем. Затем получил назначение на должность Бранденбургского придворного историографа.

В 1660 участвовал в заключении «Оливского мира» между Речью Посполитой и Швецией.

Вскоре стал придворным историком короля Яна II Казимира, который также назначил его королевским секретарём и признал за ним польское дворянство (1662).

Несколько раз менял вероисповедание — изначально был протестантом, затем арианином, кальвинистом, вновь обратился к лютеранству и, наконец, в 1658 году, перешёл в католичество, а в 1675 году был рукоположен. Пользовался поддержкой двора, занимал ряд должностей в королевской канцелярии. Служил пастором Королевская капеллы в Данциге, с 1678 кроме того, занимал должность генерального викария там же. Вскоре получил титул апостольского протонотария и каноника в Хелмно, Варшаве и Вроцлаве.

Умер 26 декабря 1681 и похоронен во Фромборкском соборе. В честь Пастория одна из улиц Гданьска названа его именем.

Избранная библиография

Автор более 250 разных публикаций:

• Florus polonicus seu polonicae historiae epitome nova, 1641,
• [www.medievist.org.ua/2013/01/bellum-scythico-cosacicum.html Bellum scythico cosacicum, seu de coniuratione Tartarorum, Cosacorum ey plebis Russicae contra Regnum Poloniae] (История восстания Б. Хмельницкого), 1652,
• Palestra mobilium seu Consilium de generosorum adolescentum educatione… conscriptum, 1654
• Aegis Palladia…, 1676,
• Historiae Polonae pars prior de Vladislai IV Regis extremis, secutoq; inde interregno, et Joannis Casimiri Electione ac Coronatione (1680)
• De dignitate historiae
• Historiae Poloniae plenioris partes II (1685)
• Acta pacis Olivensis (1763—1766) и др.
• Стихи на латыни

Ссылки

• Пасторий, Иоахим // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Пасторий // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
• [www.wilanow-palac.pl/joachim_pastorius_historiograf_ich_krolewskich_mosci.html Joachim Pastorius, historiograf Ich Królewskich Mości] (польск.)

Отрывок, характеризующий Пасторий, Иоахим

– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.