Пасхальное восстание

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пасхальное восстание

Прокламация Ирландской республики
Дата

2430 апреля 1916

Место

Дублин, столкновения в других графствах

Итог

капитуляция повстанцев, казнь их лидеров

Противники
Ирландские повстанцы:
Ирландское республиканское братство,
Ирландские добровольцы,
Ирландская гражданская армия,
Cumann na mBan
Британская армия,
Дублинская городская полиция,
Королевские ирландские констебли
Командующие
Патрик Пирс,
Джеймс Конноли,
Том Кларк,
Имон Кент,
Шон Макдермотт,
Томас МакДона,
Джозеф Планкетт
Уильям Лоу,
Джон Максвел
Силы сторон
1250 в Дублине,
2000—3000 пассивных в других местах
16 000 солдат и 1000 полицейских к концу восстания
Потери
64 убитых,
несколько сотен раненых,
16 казнённых
132 убитых,
397 раненых
гражданских 254 убитых и 2217 раненых

Пасхальное восстание (ирл. Éirí Amach na Cásca, англ. Easter Rising) — вооружённое восстание, организованное в Ирландии во время Пасхальной недели (то есть следующей недели после Пасхи) в 1916 году. Ирландские республиканцы планировали воспользоваться участием Великобритании в Первой мировой войне и провозгласить независимую Ирландскую Республику, покончив с британским правлением на острове. Пасхальное восстание было самым значительным антибританским выступлением в Ирландии со времён восстания 1798 года[1].

Организованное семью членами военного совета Ирландского республиканского братства (англ.), восстание началось в понедельник Пасхальной недели, 24 апреля 1916 года, и продлилось шесть дней. Члены организации «Ирландские добровольцы», которых возглавил учитель и поэт Патрик Пирс, объединившись с Ирландской Гражданской Армией Джеймса Коннолли и двумястами членами организации Cumann na mBan (англ.)[2], захватили несколько ключевых мест в Дублине и провозгласили независимость Ирландской Республики. Кроме того, выступления происходили и в других частях страны, однако за исключением атаки на казармы Ирландской королевской полиции (англ.) в Ашборне, графство Мит, все они были незначительны.

Благодаря значительно численному превосходству и использованию артиллерии, британской армии удалось быстро подавить восстание и двадцать девятого апреля Пирс согласился на безоговорочную капитуляцию. По решению военного трибунала большинство лидеров восстания были казнены, однако это не смогло остановить рост революционных настроений в Ирландии. Число сторонников провозглашения независимой Ирландской Республики продолжало расти, как из-за продолжавшейся войны в Европе и на Ближнем Востоке, так и в результате Призывного Кризиса (англ.) в 1918 году. Окончились ничем и попытки мирного урегулирования ирландского вопроса, предпринятые на заседании специальной ассамблеи (см. Irish Convention (англ.)). Революции в континентальной Европе ещё больше ободрили ирландских революционеров. В декабре 1918 республиканцы (в то время их представляли члены партии Шинн Фейн) получили 73 ирландских места из 105 во время всеобщих выборов в британский парламент. 21 января 1919 года они созвали первый ирландский парламент (Дойл Эрен) и провозгласили независимость Ирландской Республики. В тот же день, с нападения на полицейских, перевозивших взрывчатку в графстве Типперери, началась война за независимость Ирландии.





Предпосылки

В 1800 году Акт об унии Великобритании и Ирландии запретил отдельный ирландский парламент, предоставив взамен Ирландии представительство в Парламенте Великобритании. Многие ирландские националисты ещё тогда протестовали против этой унии. Они считали, что это решение не даст Ирландии никаких преимуществ, но наоборот — поставит её в ещё более зависимое от Англии положение, а также усилит эксплуатацию страны англичанами[3]. Оппозиция принимала различные формы: конституционную (Ассоциация отзыва унии (англ. Repeal Association), основанная Дэниэлом О’Коннелом, Лига гомруля, основанная Исааком Баттом), социальную (упразднение англиканства как официальной религии в Ирландии, основание Ирландской Национальной Земельной Лиги) и революционную (восстание 1848 года (англ.), восстание Фениев 1867 года)[4]. Сторонники конституционных преобразований достигли наибольших успехов в период с 1880-х по 1890-е года. То были годы активной политической деятельности Ирландской парламентской партии, возглавляемой Чарльзом Стюартом Парнеллом. Благодаря усилиям её представителей, правительство Уильяма Гладстона, премьер-министра от Либеральной партии, дважды вносило на рассмотрение в Парламент законопроект о гомруле. Первый законопроект о гомруле был внесён на рассмотрение Палаты общин в 1886 году и был провален во втором чтении, второй законопроект о гомруле в 1893 году прошёл через Палату общин, однако был провален в Палате лордов. Эти неудачи привели многих молодых и радикально настроенных националистов к выводу, что пытаться добиться независимости конституционным путём бесполезно. В результате число сторонников радикальных сепаратистских организаций значительно увеличилось. В то же время в общественном сознании активно циркулировали идеи об Ирландии как о стране гэльской культуры, совершенно отличной от британской[5][6]. Эти идеи поддерживались такими организациями, как Гэльская атлетическая ассоциация и Гэльская лига, за новое культурное возрождение ратовал ирландский поэт Уильям Йейтс, его активно пропагандировал Артур Гриффит в своей газете «Шинн фейн[7]».

В 1912 году премьер-министром Великобритании Генри Асквитом в Парламент был внесён третий закон о гомруле. На сей раз против него выступили ирландские юнионисты с Эдвардом Карсоном во главе. Закон о гомруле, по их мнению, предвещал появление в Дублине католического правительства, которое будет подвержено влиянию Римского Папы. Юнионистами были сформированы Ольстерские Добровольческие Силы[8] — вооружённые отряды, призванные противостоять принятию закона о гомруле. Создание этих отрядов положило начало так называемому Кризису гомруля.

25 ноября 1913 года Ирландское Республиканское Братство (англ.) (ИРБ) воспользовалось возможностью создать свою собственную вооружённую организацию, целью которой, как заявлялось, было «обеспечить соблюдение прав и свобод, общих для всего ирландского народа». Возглавил «Ирландских добровольцев» — а именно такое название получила созданная организация — Оуэн Макнейл, на тот момент в ИРБ даже не состоявший[9]. В управляющий комитет новообразованной организации вошли люди с самыми разными политическими взглядами, организация провозглашала, что доступ в неё открыт для «всех полноценных ирландцев любого вероисповедания, любых политических взглядов»[10]. Ещё одно вооружённое формирование, Ирландская гражданская армия, было создано в том же году профсоюзными лидерами во время дублинского локаута[11]. Столь резкая милитаризация ирландской политики совпала по времени с началом Первой Мировой войны, благодаря чему во многом осталась в тени событий, связанных с участием Великобритании и Ирландии в этом конфликте.

Несмотря на то, что многие ирландцы записывались добровольцами в ирландские полки и дивизии сформированной лордом Китченером армии[12], стремление ввести в Ирландии призыв, мягко говоря, не нашло понимания у местных жителей. Вступление в силу принятого в 1914 году Акта о правительстве Ирландии (он же третий закон о гомруле, прошедший, наконец, обсуждение в Парламенте) было отложено до окончания войны. Кроме того, британское правительство поставило условием вступления в силу этого акта разрешение призыва[13]. Принятый в 1916 году Акт о военной службе (англ.) уже разрешал призыв, однако его действие не затрагивало территорию Ирландии, теперь власти хотели расширить действие призыва и на жителей Ирландии. Такая связь призыва и гомруля привела в ярость как представителей ирландских сепаратистов, так и юнинонистов, вызвав массовые протесты в Ирландии (англ.).

Подготовка восстания

Организаторы восстания: Патрик Пирс, Том Кларк, Шон Макдермотт, Джозеф Планкетт, Имон Кент, Джеймс Коннолли, Томас Макдона

Пятого сентября 1914 года, через месяц после того, как Великобритания объявила Германии войну, состоялось заседание верховного совета ИРБ. Собравшиеся решили организовать восстание прежде, чем закончится война и принять от Германии любую помощь, которую та сможет предложить[14]. Ответственность за подготовку восстания возложили на Тома Кларка и Шона МакДермотта.[15] Организация ирландских добровольцев к тому моменту уже разделилась на две группы — часть выступила в поддержку Британии в свете начавшейся войны[16]. Другая, меньшая часть, сформировала штаб восстания, в который вошли Патрик Пирс[17][18], отвечавший за военную организацию, Джозеф Планкетт, отвечавший за военные операции и Томас МакДона, отвечавший за обучение. Позднее, к ним присоединился Имон Кент[19], отвечавший за связь. В мае 1915 года Кларк и МакДермотт создали внутри ИРБ Военный Комитет, в который также вошли Пирс, Планкетт и Кент, для составления планов восстания. Создание такого комитета, в который Кларк и МакДермотт незамедлительно включили и самих себя, позволило заговорщикам проводить собственную политику и не зависеть как от верховного руководства ИРБ, так и от руководителей «Ирландских добровольцев». Номинальный глава ИРБ, Деннис МакКаллох (англ.), как и руководитель добровольцев Оуэн Макнейл, считали, что восстание возможно только в случае массовой поддержки населения, которая должна была появиться со временем, благодаря принятию Лондоном непопулярных решений — таких, как введение призыва или преследование участников сепаратистских организаций[20][21].

В апреле 1915 года Планкетт совершил путешествие в Германию, где встретился с Роджером Кейсментом. Кейсмент прибыл в Германию из США в прошлом году по поручению американской организации Clan na Gael (англ.)[22]. По договорённости с графом фон Бернсторфом (англ.), германским послом в Вашингтоне, Кейсмент должен был попытаться набрать из пленных ирландцев добровольцев для создания ирландской бригады, которая могла бы выступить с требованием независимости Ирландии и обратиться к Германии за поддержкой[23][24]. Планкетт и Кейсмент совместно разработали план, по которому немецкий экспедиционный корпус должен был высадиться на западном берегу Ирландии, в то время как восстание в Дублине отвлечёт основные силы британцев на острове. Таким образом немецкие войска, при поддержке местных представителей Добровольцев, смогут закрепиться вдоль линии реки Шаннон[25].

Джеймс Коннолли — видный теоретик марксизма и глава Ирландской гражданской армии (ИГА), милитаризованного общества социалистов и деятелей профсоюзов, не был осведомлён о планах ИРБ и грозился поднять восстание своими силами, если остальные партии будут бездействовать. Скорее всего, если бы такое и произошло, то ИРБ и «Добровольцы» пришли бы на помощь ИГА[26], но тем не менее, лидеры ИРБ встретились с Коннолли в январе 1916 года и убедили его примкнуть к ним. Все стороны договорились выступить вместе, одновременно — на Пасху. Коннолли стал шестым членом Военного комитета, а позднее добавился и седьмой — Томас МакДона.

Неделя перед Пасхой

В попытке запутать правительственных информаторов и собственное руководство, Пирс в начале апреля выпустил приказы о трёхдневных манёврах «Ирландских добровольцев» в преддверие Пасхи ( что он имел полное право сделать, как ответственный за организацию). Смысл у такого приказа был двоякий: республиканцы из сочувствующих организаций (в частности, ИРБ), ясно понимали, что на самом деле значит этот приказ, в то время как люди вроде Макнейла или представителей британских властей могли принять всё за чистую монету. Впрочем, Макнейл понимал, что что-то готовится, и угрожал сделать всё возможное, для предотвращения восстания, вплоть до звонка напрямую в Дублинский замок[27].МакДермотту удалось переубедить Макнейла рассказом о договорённостях с Германией — о десанте и поставках оружия. Макнейл пришёл к выводу, что власти непременно обнаружат эту попытку высадки, после чего начнут репрессии против членов «Ирландских добровольцев», что, в свою очередь, станет поводом для ответного сопротивления[28]. Кейсмент — разочарованный тем, что Германия выделила весьма скромное количество ресурсов для реализации его плана — вернулся в Ирландию на немецкой подлодке и был захвачен в плен сразу после высадки на берегу залива Трали. Немецкий корабль с оружием также был перехвачен британским флотом.

На следующий день Макнейл, узнав о захвате корабля, передумал в третий раз, опять став противником восстания. При поддержке других лидеров (Балмер Хобсон, Майкл О’Рахилли (англ.)) он выпустил контрприказ всем Добровольцам об отмене любых мероприятий в воскресенье. Этот приказ, в итоге, не достиг цели, лишь оттянув начало восстания на один день, но значительно уменьшил количество принявших участие в восстании «добровольцев».

Британская военная разведка узнала о корабле с вооружением, высадке Кейсмента и дате восстания из перехваченных радиопереговоров между Германией и немецким посольством в США. Информация была передана заместителю министра по Ирландии, сэру Мэттью Нэйтану (англ.) ещё 17 апреля, однако, без указания источника, поэтому Нэйтан сомневался в её точности[29]. Когда новости о захвате немецкого корабля и Кейсмента достигли Дублина, Нэйтан доложил обо всём ирландскому лорду-наместнику, лорду Уимборну. Нэйтан предлагал совершить облаву на Либерти-холл (англ.), штаб-квартиру ИГА, и на склады Добровольцев в Киммедже и парке отца Мэттью, но Уимборн настаивал на аресте всех лидеров. В итоге было принято решение повременить с активными действиями до понедельника, и в то же время Нэйтан телеграфировал Главному Секретарю по Ирландии, Огастину Биреллу (англ.), в Лондон, запрашивая его одобрения[30]. К тому моменту, когда Бирелл прислал ответ, разрешающий проведение арестов, восстание уже началось.

Восстание в Дублине

Понедельник после Пасхи

Ранним утром, 24 апреля 1916 года, примерно 1200 членов Добровольцев и ИГА заняли позиции в центре Дублина. Около 400 человек собрались в Либерти-холле под командованием Джеймса Коннолли.

Штаб-квартира восставших располагалась в офисе Главпочтамта (ГПО), где разместились Коннолли, осуществлявший общее военное руководство, и ещё четверо членов Военного комитета: Пирс, Кларк, МакДермотт и Планкетт[31]. Заняв почтамт, восставшие подняли два республиканских флага и Пирс зачитал Прокламацию о создании Республики [32].

Помимо этого, силы повстанцев заняли позиции в здании четырёх судов, центре юридической жизни Ирландии, в здании дублинской мэрии (англ.), на бисквитной фабрике Якобс, мельнице Боланда и в здании госпиталя приюта для бедных, и в примыкавшем к нему перегонном заводе на Марроубон-лейн. Ещё одна группа, под руководством Майкла Маллина (англ.), окопалась в Сант-Стивен-Грин[33].

Несмотря на слабую охрану, восставшим не удалось захватить Дублинский замок, центр британской администрации в Ирландии. Также неудача постигла их и при попытке захватить Тринити-колледж, располагавшийся в самом сердце города, и обороняемый только горсткой студентов-юнионистов[34]. Около полудня небольшая группа восставших атаковала форт, расположенный в Феникс-парке, чтобы захватить там оружие и взорвать его, подав сигнал о начале восстания. Оружия они, впрочем, не нашли, а взрыв получился слишком маломощным, чтобы в городе его услышали[35].

Известны как минимум два инцидента (на фабрике Якобс[36] и в Сейнт-Стивен-Грин[37]), когда восставшие открыли огонь на поражение по обычным людям, пытавшимся напасть на них или разобрать баррикады. В других местах обошлось без убитых.

Британские военные силы оказались абсолютно не готовы к восстанию, поэтому в первый день их отпор был довольно хаотичным. Два кавалерийских отряда, один около здания четырёх судов, второй на улице О’Коннела, были отправлены на разведку и попали под огонь сил повстанцев[38][39]. На Маунт-стрит отряд из числа Добровольческого Корпуса наткнулся на позиции повстанцев, в результате четверо были убиты, прежде чем отряд добрался до своих казарм[40]. Единственное серьёзное сражение в первый день восстания состоялось возле приюта, где отряд Королевского Ирландского Полка обнаружил аванпост повстанцев на северо-западном углу, повстанцев из числа подчинённых Имона Кента. Британские войска, понеся небольшие потери, сумели перегруппироваться и провести несколько атак на аванпост, вынудив в итоге защищавшую его небольшую группу повстанцев сдаться[41]. Тем не менее, остальная часть приюта осталась в руках восставших.

Трое невооружённых полицейских были застрелены в первый день восстания, после чего комиссар увёл патрули с улиц. Из-за этого, в частности, по центру города прокатилась волна грабежей. После окончания восстания, за мародёрство были арестованы 425 человек[42].

Со вторника по субботу

Во вторник ирландский наместник лорд Уимборн объявил в стране военное положение. Все властные полномочия были переданы в руки бригадного генерала Уильяма Лоу. Первым делом британцы направили усилия на обеспечение безопасности Дублинского замка и на то, чтобы изолировать штаб повстанцев, который, как они считали, находился в Либерти-холл. Лоу не знал, какими силами располагают повстанцы, поэтому в своих действиях проявил осторожную неспешность. Прибыв рано утром во вторник, 25 апреля, в Дублин из Куррага с 1269 людьми, он отбил у повстанцев здание ратуши[43][44].

Поскольку восставшим не удалось захватить ни вокзалы, ни порты, то на протяжении недели британцы смогли без проблем подтянуть подкрепления из Белфаста и Куррага. К концу недели в городе уже было около 16 000 британских солдат[44][45]. Вдобавок, британцы располагали артиллерией, доставленной из гарнизона в Атлоне и прибывшим по реке Лиффи патрульным судном «Хельга». В среду, 26 апреля, орудия, установленные в Тринити-колледже и «Хельга» начали обстрел Либерти-холла и остальных позиций повстанцев, в первую очередь на мельнице и улице О’Коннела[44].

Основные позиции восставших у главпочтамта, у четырёх судов, фабрики Якобс и мельницы не подвергались особым атакам. Британцы предпочитали вести по ним артиллерийский обстрел, избегая прямых атак. Один из защитников почтамта вспоминал: «Нам практически не пришлось стрелять, потому что стрелять было не во что»[46]. Позиции восставших на Сейнт-Стивен-грин, удерживаемые Майклом Маллином и силами ИГА, потеряли свою значимость после того, как британцы расставили снайперов и пулемётчиков в отеле Шелбурн и окрестных зданиях. Люди Маллина отошли в здание Королевского хирургического колледжа, где и оставались до конца недели. Однако там, где повстанцы контролировали пути прибытия в город британских подкреплений, происходили ожесточённые столкновения. Подкрепления, направленные в Дублин из Англии, высадились утром, 26 апреля. Серьёзное сражение состоялось в том месте, где повстанцы удерживали позиции вокруг Гранд-канала (англ.). Британские войска несколько раз попадали под перекрёстный огонь в попытке перебраться через канал в районе Маунт-стрит. Семнадцать Добровольцев нанесли серьёзный урон наступлению британцев, убив или ранив 240 человек[47]. Генерал Лоу отказался искать обходные пути, приказав повторить фронтальную атаку на позиции восставших на Маунт-стрит. В конце концов, к четвергу британцам удалось взять эти позиции, однако потери во время сражения за них в итоге составили две трети общих потерь британцев за время восстания. С другой стороны погибло всего четверо человек[48].

В здании городского приюта для бедных и на Марроубон-лейн повстанцам также удалось нанести тяжёлые потери британским войскам. Приют представлял собой большой комплекс из нескольких зданий, вокруг и внутри которых развернулось жестокая схватка. В этой схватке особенно отличился офицер повстанцев Катал Бру, получивший тяжёлые ранения. К концу недели британцам удалось захватить несколько корпусов приюта, тогда как остальные остались в руках повстанцев[49].

Ещё местом, где на протяжении всей недели продолжалось сражение, оставалась Норт-кинг-стрит, возле здания Четырёх Судов. С четверга британцы пытались взять хорошо укреплённые позиции восставших. К моменту сдачи штаба повстанцев, британские войска полковника Тэйлора продвинулись лишь на 140 метров по улице, потеряв 11 человек убитыми и 28 ранеными[50]. Разъярённые солдаты врывались в дома вдоль улицы, заколов и застрелив 15 гражданских, подозревая в них бойцов повстанцев[51][52].

В то же время, в другом месте — возле казарм Портобелло — некий офицер по имени Боуен Колтхёрст казнил, в общей сложности, шестерых человек, не принимавших участия в восстании. Среди казнённых был и известный своим пацифизмом, писатель и национальный активист, Фрэнсис Шихи-Скеффингтон[53].

Поражение

После нескольких дней артобстрела восставшие были вынуждены покинуть почтамт из-за разгоревшегося пожара. Коннолли выбыл из строя, получив пулю в лодыжку, и передал командование Пирсу. О’Рахилли был убит во время одной из вылазок. Повстанцы пробили туннель через стену соседнего здания, чтобы эвакуироваться и, не попав под обстрел, занять новые позиции в доме № 16 по Мур-стрит. 29 апреля, в субботу, уже из этой новой штаб-квартиры, поняв, что дальнейшее сопротивление повлечёт за собой ещё большие жертвы среди мирного населения, Пирс издал приказ всем подразделениям сдаться[54]. Безоговорочную капитуляцию Пирса принял бригадный генерал Лоу. Документ о сдаче гласил:
«С целью предотвратить дальнейшие убийства граждан Дублина и в надежде спасти жизни наших последователей, ныне безнадёжно окружённых превосходящими их по численности войсками, члены Временного Правительства соглашаются на безоговорочную капитуляцию. Командующие в других округах Дублина и графствах должны отдать приказ своим отрядам сложить оружие[55]».
Почтамт был единственным серьёзным объектом, который удалось отбить у восставших. Остальные сдались только после того, как получили приказ от Пирса. Локальные столкновения продолжались до воскресенья, пока весть о сдаче не достигла остальных частей восставших[56]. Командование британскими частями перешло от Лоу к генералу Джону Максвеллу, который прибыл в Дублин как раз ко времени принятия капитуляции. Максвелл был назначен временным военным губернатором Ирландии[57].

Восстание в остальной Ирландии

В воскресенье подразделения Добровольцев в разных частях Ирландии были мобилизованы, но получив приказ от Оуэна Макнейла, большинство из них разошлось по домам. К тому же из-за захвата немецкого транспорта провинциальные Добровольцы были очень плохо вооружены.

На юге около 1200 Добровольцев собрались в воскресенье в Корке, под командой Томаса МакКёртайна (англ.). Однако, получив девять приказов из Дублина об отмене выступления, они разошлись по домам. К досаде многих добровольцев, МакКёртайн сдал всё оружие британцам[58]. Единственная стычка произошла при аресте братьев Кент: один из них в перестрелке с полицией был убит, второй казнён позднее[59].

Похожим образом развивались события и на севере. Несколько рот были мобилизованы в Колайленде, графство Тирон, среди них — 132 человека из Белфаста, под руководством президента ИРБ Денниса МакКаллоха (англ.). Приведённые в замешательство контрприказами, эти добровольцы тоже разошлись без сражения[60].

Ашборн

Единственное крупное столкновение вне Дублина произошло в Ашборне, графство Мит. Дублинскую Бригаду Волонтёров, пятый батальон (известный как Батальон Фингла), возглавили Томас Эш (англ.) и Ричард Мулкехи. 60 человек были мобилизованы в Сордсе, где они захватили полицейские казармы и почту. Таким же образом были захвачены соседние деревни Донабэйт и Гарристаун, после чего добровольцы атаковали полицейские казармы в Аштауне[61][62]. Эта атака вылилась в пятичасовую перестрелку, в ходе которой восемь констеблей были убиты и 14 — ранены. Среди добровольцев убитых было двое, раненых — пятеро, а также под огнём был смертельно ранен один местный житель[63][64]. Люди Эша расположились лагерем неподалёку от Дублина, в местечке Каслбеллингем, где и оставались, пока не получили приказа о сдаче в субботу[65].

Эннискорти

В графстве Вексфорд около сотни добровольцев, ведомые Робертом Бреннаном, Шимусом Дойлом и Дж. Р. Этчингемом захватили Эннискорти во вторник, 27 апреля и удерживали его вплоть до воскресенья[61]. Они попытались захватить местные казармы полиции, однако атака была неудачной, так что восставшие ограничились тем, что блокировали казармы. Захватив город, повстанцы вывесили ирландский флаг над зданием театра (где располагался их штаб) и организовали патрулирование города[66]. Небольшой отряд, отправленный ими в Дублин, вернулся назад, потому что наткнулся на поезд, заполненным британскими войсками. В субботу двум лидерам добровольцев организовали в тюрьме Арбор-Хилл встречу с Пирсом, который приказал им сдаться[67].

Голуэй

На западе Лиам Меллоуз возглавил отряд из 600—700 добровольцев. Этот отряд предпринял рад нападений на полицейские участки в Оранморе и Кларинбридже, графство Голуэй. Во время столкновений в Карнморе двое полицейских были убиты. Многие люди Меллоуза были вооружены только лишь пиками, всего у них было около 25 винтовок и 300 дробовиков. К концу недели люди Меллоуза прослышав о направляющихся на запад британских войсках, заметно пали духом. К тому же, британский крейсер «Глостер» прибыл в бухту Голуэй и обстрелял поля вокруг Атенрай, где базировались повстанцы[68].

29 апреля, добровольцы, оценив ситуацию как безнадёжную, рассеялись в окрестностях Атенрая. Сразу после окончания восстания многие из них были арестованы, другие, в том числе и Меллоуз, пустились в бега. К тому времени, когда британские войска прибыли на запад, восстание уже окончилось само собой[69].

Потери

По данным британской армии, потери военных составили 116 человек убитыми и 368 ранеными. Ещё девять человек пропали без вести[70][71]. Было убито 16 полицейских и ранено 29. 318 повстанцев и мирных жителей было убито, 2217 ранено. Добровольцы и ИГА зафиксировали, что 64 человека было убито за время боёв, остальные пострадавшие среди ирландцев отмечались без разделения на повстанцев и мирных жителей[72]. Все убитые полицейские были ирландцами, среди убитых солдат ирландцами были 22 человека[73]. Солдат, за телами которых не приехал никто из родственников, похоронили военном кладбище Гренгегорман.

Большинство пострадавших, убитых и раненых, оказалось среди мирных граждан. Обе стороны виновны в убийствах гражданских — когда те отказывались подчиняться приказам, и повстанцы, и британцы открывали огонь на поражение. Но ещё больше потерь среди мирного населения были вызваны британским артиллерийским огнём и осколками снарядов. По словам одного ирландского полицейского, «британцы в каждом видели врага и стреляли во всё, что двигалось»[74].

Последствия восстания

Аресты и казни

Генерал Максвелл сразу же объявил своим намерением «арестовать всех опасных членов Шинн Фейн», включая «тех, кто принимал активное участие в жизни партии, несмотря на то, что не участвовал в восстании[75]».Общественное мнение в то время склонно было считать, что за восстанием стоят сепаратисты из «Шинн Фейн», хотя эта организация на тот момент не была ни военизированной, ни республиканской.

В общей сложности 3430 мужчин и 79 женщин были арестованы, однако большую часть из них вскоре отпустили. 2 мая в графстве Корк во время ареста семьи Кентов застрелили начальника полиции, Ричард Кент был застрелен в той же стычке, Томас и Уильям Кенты арестованы. Начавшийся второго мая военный трибунал приговорил к смертной казни 90 человек. Максвелл утвердил этот приговор для пятнадцати из них (включая всех семерых, подписавших Прокламацию). С третьего по двенадцатое мая всех приговорённых расстреляли во дворе тюрьмы Килмэнхэм (серьёзно раненого Конноли во время расстрела привязали к стулу — он не мог стоять из-за раздробленной лодыжки). Помимо лидеров, среди казнённых оказались Вилли Пирс, который называл себя «личным атташе моего брата, Патрика Пирса»; Джон МакБрайд (англ.), который даже не знал о подготовке восстания, пока оно не началось, но сражался против Британии в англо-бурской войне за пятнадцать лет до этого; Томас Кент, который и вовсе не принимал участия в восстании — он был казнён за убийство полицейского во время проведения обыска в его дома неделей позже. Имону де Валера, который командовал третьим батальоном, удалось избежать казни, отчасти из-за своего американского гражданства[76]. Главой военного трибунала был Чарльз Блэкайдер.

1480 человек были интернированы в Англию и Уэльс согласно Указанию 14В Акта о Защите Страны от 1914 года. Многие из них, Артур Гриффит в частности, принимали минимальное — или даже не принимали вовсе — участие в восстании. Лагеря, в которых они содержались — лагерь для интернированных во Фронгоче и другие — стали своего рода «университетами революции», где будущие лидеры Майкл Коллинз, Теренс МакСуини, Дж. Дж. О’Коннел начали разрабатывать план дальнейшей борьбы за независимость[77]. Казни лидеров Восстания прошли в течение девяти дней:

Сэр Роджер Кейсмент был осуждён в Лондоне за государственную измену и повешен в Пентонвилльской тюрьме третьего августа.

Расследование

Для того, чтобы выяснить причины Восстания, была созвана Королевская комиссия. Слушания начались 18 мая, председателем комиссии стал лорд Гардинг, барон Пенсхёрст. Показания давали сэр Мэттью Нэйтан (англ.), Бирелл (англ.) лорд Уимборн, сэр Невилл Чемберлен (глава ирландской королевской полиции), генерал Ловик Френд, майор Айвор Прайс из военной разведки и другие[78]. Отчёт, опубликованный двадцать шестого июня, раскритиковал методы дублинской администрации, сообщая, что
«На протяжении нескольких лет Ирландия управлялась в согласии с принципом, что безопаснее и целесообразнее оставить закон бездействовать, если есть возможность избежать столкновения с какой-нибудь народной ирландской организацией[79]».
Бирелл и Нэйтан подали в отставку сразу же после восстания. Уимборну также пришлось подать в отставку, Ллойд-Джордж отозвал его в Лондон, однако в конце 1917 года вернул на прежнее место. Чемберлен вскоре также ушёл в отставку[80].

Реакция горожан

Разразившееся столь неожиданно, восстание привело в замешательство представителей дублинской общественности[81]. Джеймс Стефенс (англ.), который был в Дублине всю неделю, писал: «Никто не был готов к мятежу. Всё это так внезапно обрушилось на нас, что никто не знал, чью сторону принять»[82].

В некоторых частях города волонтёры столкнулись с неприкрытой враждебностью. Когда они занимали позиции в госпитале приюта для бедных и на фабрике Якобс, повстанцам пришлось отбиваться от гражданских, которые пытались им помешать. Стрельба по гражданским и драка с ними не добавили Добровольцам популярности в этих районах[83]. Ещё более враждебно встретили восстание юнионисты и женщины, чьи мужья или дети сражались в британской армии на фронтах Первой Мировой войны[84]. Даже среди сторонников Ирландской парламентской партии было популярно мнение, что восстание — это предательство по отношению к их делу[85].

Гибель людей и разрушенные дома — единственные наглядные результаты мятежа — лишь усилили ненависть дублинцев к повстанцам. К тому же, начались перебои с поставкой продовольствия в город. После сдачи Добровольцев забрасывали мусором, обзывали «убийцами» и «мучителями народа»[86]. Один из них, Роберт Холланд, вспоминал, что бедняки освистывали и осыпали его оскорблениями, и даже те, кто знал его, не скрывали своей ненависти. Лишь защита британских солдат уберегла его от самосуда толпы[87][88].

Тем не менее, нельзя сказать, что общество однозначно враждебно отнеслось к поверженным повстанцам[89]. Часть горожан были скорее испуганными, чем озлобленными и многие Добровольцы вспоминали людей, которые смотрели на них с молчаливым одобрением. Канадский журналист и писатель Фредерик Артур МакКензи писал, что в бедных кварталах «нашёл много людей, сочувствовавших бунтовщикам, особенно после того, как они потерпели поражение[90]».Томас Джонсон, лидер лейбористов, напротив, считал что «не было ни единого признака сочувствия к бунтовщикам, но было общее восхищение их отвагой и поведением[91]».

Под впечатлением от реакции британских властей многие ирландские националисты переменили своё мнение: от враждебности они перешли к поддержке и одобрению лидеров Пасхального Восстания 1916 года. Например, дублинский бизнесмен Джеймс Дж. Дуглас, до того выступавший за гомруль, писал, что его политические взгляды резко изменились за время восстания и последовавшей британской военной оккупации города. Он пришёл к выводу, что парламентскими методами от англичан не избавиться[92].

Расцвет «Шинн Фейн»

Митинг, организованный 19 апреля 1917 года Джорджем Планкеттом, привел к формированию широкого политического движения под знаменем «Шинн Фейн» которое вылилось в создание высокой ассамблеи Шинн Фейн 25 октября 1917 года. Призывной Кризис 1918 года ещё больше усилил общественную поддержку «Шинн Фейн» перед общенациональными выборами в британский парламент 14 декабря 1918 года. Выборы увенчались убедительной победой «Шинн Фейн», избранные кандидаты собрались 21 января 1919 года в Дублине для того, чтобы сформировать ирландский парламент Дейл Айрен и принять Декларацию Независимости (англ.)[93].

Память

Вскоре после Пасхального восстания поэт Фрэнсис Людвидж написал «Улицу О’Коннела» и «Плач по поэтам тысяча девятьсот шестнадцатого», где описывал своё чувство утраты и признавался, что лелеет те же мечты, что и восставшие ирландские республиканцы[94]. Он также написал «Плач по Томасу МакДона» о своё павшем друге. Через несколько месяцев после Пасхального Восстания, Йейтс увековечил некоторых из погибших деятелей республиканского движения и описал свои мятущиеся чувства в поэме «Пасха, 1916».

Некоторые из переживших восстание позднее превратились в лидеров независимого Ирландского государства. Казнённые стали своего рода мучениками, их могилы в Дублине, во дворе бывшей военной тюрьмы Арбор-хилл были объявлены национальным памятником, а текст Прокламации учили дети в школе. Каждый год на пасхальное воскресенье проводится памятный парад. В 1966 году телекомпания RTE подготовила цикл программ, посвящённых пятидесятилетнему юбилею Пасхального Восстания[95].

Беспорядки в Северной Ирландии заставили по-иному взглянуть на военное прошлое страны — и в частности, на Пасхальное Восстание. В семидесятых года правительство Ирландии позволило себе проводить параллели между вооружённым протестом 1916 года и тем, что творилось на улицах Белфаста и Дерри.

Ирландские республиканцы по-прежнему продолжали свято чтить подвиг лидеров восстания, их изображения появлялись на уличных фресках, в их честь устраивались парады. В то же время правительство Ирландии в 70-х годах отменило ежегодные парады в Дублине, а в 1976 году и вовсе запретило юбилейную церемонию, организованную. «Шинн Фейн» возле Главпочтампта[96].

С началом мирных переговоров в 1990-х годах официальный взгляд на восстание вновь стал меняться, на этот раз — в положительную сторону. В 1996 году юбилейную церемонию в Дублине посетил премьер-министр Ирландии, а в 2006 году правительство возобновило военные парады на пасхальное воскресенье в память о восстании. Сейчас ежегодную церемонию помимо потомков тех, кто принимал участие в восстании, посещают многочисленные официальные лица, включая президента и премьер-министра страны[97].

В декабре 2014 года городской совет Дублина одобрил предложение создать исторический маршрут по местам основных событий Пасхального Восстания 1916 года. Прочерченный зелёный краской маршрут будет охватывать исторические места, связанные с восстанием, такие, как Главпочтамт или здание четырёх судов[98].

В 2016 году в честь 100-летия Пасхального восстания была выпущена памятная монета номиналом 2 евро тиражом в 4,5 млн экземпляров[99]

В культуре

  • Действие пьесы Шона О’Кейси «Плуг и звёзды» происходит во время Пасхального Восстания.
  • Роман Лайама О’Флаэрти «Мятеж».
  • Фильм Нила Джордана «Майкл Коллинз» 1996 года с Лиамом Нисоном в главной роли начинает со сцены подавления восстания.
  • Графический роман Джерри Ханта «Окровавленная роза» изображает события Пасхального восстания[100].
  • События Пасхального восстания также легли в основу романа английской писательницы Айрис Мёрдок «Алое и зелёное» (The Red and the Green), в котором описаны Ирландия и несколько предшествующих событиям 24 апреля 1916 года дней, вплоть до дня начала вооруженного восстания, через призму взаимоотношений в нескольких ирландских семействах, связанных узами родства.
  • В альбом No Need To Argue (1994) ирландской рок-группы The Cranberries входит песня «Зомби» (англ. «Zombie»), в которой призывается забыть о событиях 16-го года, порвать с политизированным прошлым, а боевики ИРА называются «зомби».
  • В. И. Ленин в июле 1916 года написал статью «Ирландское восстание 1916 года», где пришёл к выводу, что восстание было преждевременным с точки зрения пролетариата[101].
  • В романе Раймона Кено «С ними по-хорошему нельзя» описывается захват дублинского Главпочтамта во время Пасхального восстания.
  • В 1919 году приходской священник из Ньюкасла написал песню «Foggy Dew», призывает ирландцев к борьбе за дело Ирландии, а не за интересы Британии, как сражающиеся в Первой мировой войне.
    Right proudly high over Dublin Town they hung out the flag of war
    'Twas better to die 'neath an Irish sky than at Suvla or Sud-El-Bar
  • В новелле Дэниэла Коркери «Тру́сы?» Пасхальное восстание подкосило боевой дух потомственного военного-ирландца, сражавшегося на стороне Великобритании.
  • В ноябре 2010 года вышла в свет художественная биография Роджера Kейсмента, написанная Нобелевским лауреатом Марио Варгасом Льосой — «Сон кельта» («El sueño del celta»). В книге в т.ч. поднимается тема роста ирландского патриотизма, попытки Kейсмента набрать добровольцев среди ирландских военнопленных и последствия пасхального восстания

См. также

Напишите отзыв о статье "Пасхальное восстание"

Примечания

  1. Francis X. Martin. [books.google.com/books?id=_RhCAAAAIAAJ&dq=%22military+council%22+irb&q=%22military+council%22+&pgis=1#search_anchor Leaders and Men of the Easter Rising: Dublin 1916(англ.). Проверено 8 февраля 2015.
  2. в переводе с ирландского — «совет ирландских женщин»
  3. MacDonagh, Oliver. Ireland: The Union and its aftermath. — George Allen & Unwin. — С. 14–17. — 1977 с. — ISBN 0-04-941004-0.
  4. Mansergh, Nicholas. The Irish Question 1840–1921. — George Allen & Unwin, 1978. — С. 244. — 1977 с. — ISBN 0-04-901022-0.
  5. MacDonagh, Oliver. Ireland: The Union and its aftermath. — George Allen & Unwin. — С. 72–74. — 1977 с. — ISBN 0-04-941004-0.
  6. Feeney, Brian. Sinn Féin: A Hundred Turbulent Years. — O'Brien Press, 2002. — С. 22. — ISBN 0-86278-695-9.
  7. В переводе с ирландского — „мы сами“
  8. [www.nli.ie/1916/pdf/3.pdf Those who set the stage]. The 1916 Rising: Personalities and Perspectives. National Library of Ireland. Проверено 7 декабря 2009.
  9. Foy, 1990, pp. 7-8.
  10. Macardle, 1965, pp. 90-92.
  11. Townshend, 2006, p. 49.
  12. [www.bbc.co.uk/history/british/easterrising/aftermath/af02.shtml The forgotten soldiers(англ.). BBC. Проверено 8 февраля 2015.
  13. Dave Hennessy. [www.waterfordmuseum.ie/exhibit/web/Display/article/283/5/The_Hay_Plan__Conscription_In_Ireland_During_WW1_The_German_Plot_.html The Hay Plan & Conscription In Ireland During WW1(англ.). Проверено 8 февраля 2015.
  14. Caulfield, 1995, p. 18.
  15. Foy, 1990, pp. 16.
  16. Foy, 1990, pp. 13.
  17. Sean Farrell Moran. Patrick Pearse and the Politics of Redemption: The Mind of the Easter Rising. — Washington: The Catholic University of America Press, 1994. — 248 с. — ISBN 978-0813209128.
  18. Ruth Dudley Edwards. Patrick Pearse and the Triumph of Failure. — Chester Springs: Dufour Editions, 1977. — 384 с. — ISBN 978-1853710681.
  19. Townshend, 2006, p. 92.
  20. Townshend, 2006, p. 94.
  21. Macardle, 1965, p. 119.
  22. В переводе с ирландского — «гэльский клан»
  23. Townshend, 2006, p. 104.
  24. Foy, 1990, pp. 105.
  25. McNally and Dennis, 2007, p. 30.
  26. Neeson, 2007.
  27. McNally and Dennis, 2007, p. 35.
  28. Michael Tierney. Eoin MacNeill: Scholar and Man of Action, 1867-1945. — Oxford University Press, 1981. — 432 с. — ISBN 978-0198224402.
  29. Broin, 1970, p. 79.
  30. Broin, 1970, pp. 81-87.
  31. McNally and Dennis, 2007, p. 41.
  32. Foy, 1990, pp. 192-195.
  33. McNally and Dennis, 2007, pp. 39-40.
  34. Townshend, 2006, pp. 163-164.
  35. Caulfield, 1995, pp. 48-50.
  36. McGarry, 2010, pp. 142.
  37. Stephens, James. The Insurrection in Dublin. — CreateSpace Independent Publishing Platform,, 2013. — С. 18. — ISBN 978-1492303640.
  38. Caulfield, 1995, pp. 54-54.
  39. Coffey, Thomas M. Agony at Easter:The 1916 Irish Uprising. — 1969. — С. 38, 44, 155. — ISBN 978-0025266506.
  40. O'Brien, Paul. Blood on the Streets: 1916 & the Battle for Mount Street Bridge. — С. 22-23. — ISBN 978-1856355766.
  41. Caulfield, 1995, pp. 76-80.
  42. Townshend, 2006, pp. 263-264.
  43. Coogan, 2002, p. 107.
  44. 1 2 3 Townshend, 2006, p. 191.
  45. McGarry, 2010, pp. 167-169.
  46. McGarry, 2010, p. 175.
  47. Coogan, 2002, p. 127.
  48. McGarry, 2010, p. 173.
  49. Caulfield, 1995, pp. 288-292.
  50. Coogan, 2002, pp. 152-155.
  51. Coogan, 2002, p. 155.
  52. McGarry, 2010, p. 187.
  53. Caulfield, 1995, pp. 198.
  54. Townshend, 2006, pp. 243-246.
  55. [news.bbc.co.uk/1/hi/northern_ireland/4594388.stm BBC News]. BBC News (9 января 2006). Проверено 8 февраля 2015.
  56. Townshend, 2006, pp. 246-250.
  57. McGarry, 2010, pp. 203-204.
  58. Townshend, 2006, p. 235.
  59. Townshend, 2006, p. 238.
  60. Townshend, 2006, p. 226.
  61. 1 2 Boyle, John F. The Irish Rebellion of 1916: a brief history of the revolt and its suppression. — biblioBazaar, 2009. — С. 127-152. — 300 с. — ISBN 978-1116284423.
  62. Townshend, 2006, p. 215-216.
  63. McGarry, 2010, pp. 235-237.
  64. Townshend, 2006, p. 218-221.
  65. Townshend, 2006, p. 221.
  66. Townshend, 2006, p. 241.
  67. Townshend, 2006, p. 241-242.
  68. Townshend, 2006, p. 227-230.
  69. McGarry, 2010, pp. 233.
  70. [irishmedals.org/gpage32.html British Soldiers KIA 1916 Rising]. Irishmedals.org. Проверено 13 ноября 2011.
  71. [glosters.tripod.com/Ireland16.htm Ireland 1916]. Glosters.tripod.com. Проверено 13 ноября 2011.
  72. Foy, 1990, pp. 325.
  73. Kilberd, Declan. 1916, Rebellion Handbook. — Savannah Publications, 1998. — С. 50-55. — ISBN 978-1902090054.
  74. McGarry, 2010, p. 184.
  75. Townshend, 2006, p. 273.
  76. Connolly S. J. Oxford Companion to Irish History. — London: Oxford University Press, 2004. — ISBN 978-0-19-923483-7.
  77. [www.ballinagree.freeservers.com/fronwhisk.html ''The Green Dragon'' No 4, Autumn 1997]. Ballinagree.freeservers.com (31 March 2005). Проверено 13 ноября 2011.
  78. Broin, 1970, pp. 153-156.
  79. Townshend, 2006, p. 297.
  80. John Kendle. Walter Long, Ireland, and the Union, 1905-1920. — London: Mcgill Queens Univ Pr, 1992. — ISBN 978-0773509085.
  81. Townshend, 2006: «"Во многих районах жители реагировали прежде всего с недоумением, они просто не понимали, что вообще происходит"».
  82. Stephens, James. The Insurrection in Dublin. — CreateSpace Independent Publishing Platform,, 2013. — С. 57. — ISBN 978-1492303640.
  83. McGarry, 2010, p. 143.
  84. Foy, 1990, pp. 203-209.
  85. O’Malley, Ernie. On Another Man's Wound. — Roberts Rinehart,, 2001. — ISBN 978-1589790049. Среди лоялистов ходили разговоры: «Войска всё уладят за час-другой, эти немецкие прихвостни быстро разбегутся». Редмондисты (сторонники лидера Ирландской парламентской партии, Джона Редмонда) высказывались ещё жёстче: «Надеюсь, их всех повесят», <…> «Расстрел — это слишком хорошо для них, они пытались нас всех подставить»
  86. McGarry, 2010, pp. 252.
  87. Ryan, Annie. Witnesses: Inside the Easter Rising. — ISBN 978-1905483709.
  88. [www.bureauofmilitaryhistory.ie/reels/bmh/BMH.WS0280.pdf Witness statement of Robert Holland]. Проверено 14 мая 2013.
  89. McGarry, 2010, pp. 252-256.
  90. O'Donnel, pp. 196-197.
  91. Townshend, 2006, p. 265-268.
  92. [books.google.co.uk/books?id=RKWCAAAAIAAJ&q=%22i+could+only+move+about+because+i+had+a+british+military+permit%22&dq=%22i+could+only+move+about+because+i+had+a+british+military+permit%22&cd=1 Memoirs of Senator James G. Douglas; concerned citizen] / J. Anthony Gaughan. — University College Dublin Press, 1998. — P. 52, 53. — ISBN 978-1-900621-19-9.
  93. Kee.
  94. [www.ricorso.net/rx/az-data/authors/l/Ledwidge_F/life.htm Ledwidge, Francis, Life works Criticism Commentary Quotations References Notes].
  95. (1966) «[www.rte.ie/laweb/ll/ll_t06_other_a.html News Items Relating to the 1916 Easter Rising Commemorations]» (RTÉ).
  96. Dennis Coghlam [www.irishtimes.com/newspaper/archive/1976/0422/Pg001.html#Ar00100:1113DF12E3F413A7A51587BA0D881F0F68350588ED0759031927501AF765 Cabinet bans Provisionals' 1916 march] (англ.) // Irish Times. — 1976. — P. 1.
  97. Irish Times, 22 October 2005
  98. Kayla Hertz. [www.irishcentral.com/roots/history/Dublins-1916-Rising-Freedom-Trail-will-be-based-on-Bostons-.html Dublin’s 1916 Rising Freedom Trail will be based on Boston’s] (англ.). Проверено 8 февраля 2015.
  99. [en.numista.com/catalogue/pieces80921.html 2 Euro Easter Rising]. en.numista.com. Проверено 14 июня 2016.
  100. Edward Madigan. [puesoccurrences.wordpress.com/2009/11/02/review-of-gerry-hunts-blood-upon-the-rose-part-one/ Review of Gerry Hunt’s "Blood Upon the Rose", part one] (англ.). Проверено 8 февраля 2015.
  101. Ленин, В.И. Полное собрание сочинений (5 издание). Том 30 (Июль 1916 — февраль 1917). — Москва: Издательство политической литературы, 1973.

Литература

  • Bell, J. Bowyer. The Secret Army: The IRA. — ISBN 1-85371-813-0.
  • Caulfield, Max. The Easter Rebellion, Dublin 1916. — Dublin: Gill & MacMillan, Limited, 1995. — ISBN 978-0717122936.
  • Clayton, Xander. AUD. — Plymouth: George Alexander Clayton, 2007. — ISBN 978-0955562204.
  • Coogan, Tim Pat. 1916: The Easter Rising. — London: Octopus Publishing Group Limited, 2002. — ISBN 0-304-35902-5.
  • Coogan, Tim Pat. The IRA (Fully Revised & Updated). — London: HarperCollins, 2002. — ISBN 0-00-653155-5.
  • De Rosa, Peter. Rebels: The Irish Rising of 1916. — New York: Fawcett Columbine, 1990. — ISBN 0-449-90682-5.
  • Foy, Michael and Barton. The Easter Rising. — New York: Fawcett Columbine, 1990. — ISBN 0-449-90682-5.
  • Greaves, C. Desmond. The Life and Times of James Connolly. — Lawrence & Wishart Ltd, 1987. — ISBN 978-0853152347.
  • Joost Augusteijn. The Memoirs of John M. Regan, a Catholic Officer in the RIC and RUC, 1909–48. — ISBN 978-1-84682-069-4.
  • Kee, Robert. The Green Flag. — ISBN 0-14-029165-2.
  • Kostick, Conor & Collins, Lorcan. The Easter Rising, A Guide to Dublin in 1916. — ISBN 0-86278-638-X.
  • Lyons, F.S.L. Ireland Since the Famine. — ISBN 0-00-633200-5.
  • Martin, F.X. Leaders and Men of the Easter Rising, Dublin 1916. — Cornell University Press, 1967.
  • Macardle, Dorothy. The Irish Republic. — New York: Farrar Straus & Giroux, 1965. — ISBN 978-0374177287.
  • McGarry, Fearghal. The Rising: Ireland: Easter 1916. — New York: Oxford University Press Inc., 2010. — ISBN 978-0192801869.
  • McNally, Michael and Dennis, Peter. Easter Rising 1916: Birth of the Irish Republic. — Osprey Publishing, 2007. — ISBN 978-1-84603-067-3.
  • Moran, Sean Farrell. Patrick Pearse and the Politics of Redemption: The Mind of the Easter Rising. — Washington: The Catholic University of America Press, 1994. — 248 с. — ISBN 978-0813209128.
  • Murphy, John A. Ireland In the Twentieth Century. — Dublin: Gill and Macmillan, 1989. — ISBN 978-0717116942.
  • Neeson, Eoin. Myths from Easter 1916. — Cork: Aubane Historical Society, 2007. — 222 с. — ISBN 978-1903497340.
  • Ó Broin, Leon. Dublin Castle & the 1916 Rising. — Sidgwick & Jackson, 1970. — ISBN 978-0814761502.
  • O’Donnell, Ruán. The Impact of the 1916 Rising: Among the Nations. — Dublin: Irish Academic Press, 2008. — ISBN 978-0716529644.
  • Purdon, Edward. The 1916 Rising. — Mercier Press, 1999.
  • Townshend, Charles. Easter 1916: The Irish Rebellion. — Chicago: Ivan R. Dee, Publisher, 2006. — ISBN 978-1566637046.
  • Eberspächer, Cord/Wiechmann, Gerhard. "Erfolg Revolution kann Krieg entscheiden". Der Einsatz von S.M.H. LIBAU im irischen Osteraufstand 1916 (нем.) // Schiff & Zeit. — 2008. — Nr. 67, Frühjahr 2008. — S. 2–16. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1432-7880&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1432-7880].

Ссылки

  • [www.easter1916.ie/ Easter 1916 — Digital Heritage Website] (англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.nli.ie/1916 The 1916 Rising — an Online Exhibition] (англ.). Национальная библиотека Ирландии. Проверено 26 февраля 2015.
  • [dh.tcd.ie/letters1916/ The Letters of 1916 — Crowdsourcing Project] (англ.). Тринити-колледж (Дублин). Проверено 26 февраля 2015.
  • Фицджеральд, Гаррет. [www.bbc.co.uk/history/british/easterrising/personal/ 1916 Easter Rising - personal perspective], BBC. Проверено 2 марта 2015.
  • [www.rte.ie/laweb/ll/ll_t06_schedule_a.html Easter Rising 50th Anniversary audio & video footage] (англ.). RTÉ (Ирландское общественное телевидение). Проверено 26 февраля 2015.
  • [sources.nli.ie/Search/Results?lookfor=easter+1916 Primary and secondary sources relating to the Easter Rising] (англ.). Национальная библиотека Ирландии. Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.1916rising.com/ Easter Rising site and walking tour of 1916 Dublin] (англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • [nearfm.ie/podcast/the-history-show-episode-5/ Podcast about the 1916 Easter Rising] (англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.bbc.co.uk/history/british/easterrising/newspapers/index.shtml Press comments 1916—1996] (англ.). BBC. Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.NormanTeeling.com/rising.php The 1916 Rising by Norman Teeling десять картин Нормана Тилинга, посвящённых восстанию и вывешенных в дублинском Главпочтамте(англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.bbc.co.uk/history/british/easterrising BBC History — The Easter Rising] (англ.). BBC. Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.theirishstory.com/category/the-1916-rising/ The Irish Story archive on the Rising] (англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.easter1916.net/ Easter Rising website] (англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • [www.easter1916.ie/ Easter 1916 — Digital Heritage Website] (англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • Ленин, Владимир Ильич [leninism.su/works/69-tom-30/1985-itogi-diskussii-o-samoopredelenii.html#10._.D0.98.D0.A0.D0.9B.D0.90.D0.9D.D0.94.D0.A1.D0.9A.D0.9E.D0.95_.D0.92.D0.9E.D0.A1.D0.A1.D0.A2.D0.90.D0.9D.D0.98.D0.95_1916_.D0.93.D0.9E.D0.94.D0.90 "Ирландское восстание 1916 года"] (рус.) // Сборник «Социал-Демократа». — 1916. — № 1.
  • [www.bureauofmilitaryhistory.ie/ Bureau of Military History — Witness Statements Online (pdf files)] (англ.). Проверено 26 февраля 2015.
  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Пасхальное восстание


Отрывок, характеризующий Пасхальное восстание

Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.