Пасха мёртвых

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пасха мёртвых
</td>
В. К. Эшкичевич. Великий четверг в старину.
Тип народно-христианский
Иначе Навский Велик-день
Значение «пробуждение нави»
Отмечается восточными славянами
в период с Страстного четверга
по Радуницу
Традиции посещение могил предков
Связан с Пасхой (Велик-днём)

Пасха мёртвых — обычай поминовения предков у восточных славян на Страстной, Пасхальной или Радоницкой неделях[1].

Согласно славянским поверьям, перед Пасхой или после неё, усопшие возвращаются на землю, где пребывают до троицкого периода — Вознесения, Духовской субботы или Троицы[2].





Другие названия

рус. Навьи проводы[3]; укр. Мертвецький Великдень, Навський Великдень[4]; белор. Жыльнік, Наўскi вялікдзень, Нябожчыцкі вялікдзень, Пасха памерлых[5][6]; полес. Намска Паска, Мерцов Пасха, Наўски Великдэнь, Ўмэрших Великдэнь[7].

Народные представления

Народные представления — результат христианской ассимиляции древних славянских представлений о сезонном возвращении душ умерших предков на землю, совпадающего с пробуждением природы. Представления о весеннем воскресении природы и освобождении душ из потустороннего мира в народной традиции были поддержаны и преображены основным богословским смыслом Воскресения Иисуса Христа и освобождении душ из ада, совпавших с этим календарным периодом[8].

Считалось, что с Пасхи до Радуницы души умерших выпускаются на землю; мёртвые отмечают свою Пасху через некоторое время после живых: в эту ночь покойники встают из могил и приходят в храмы, где пасхальную службу служат умершие священники, при жизни служившие в данных храмах. Живым людям находиться в храме в это время опасно — покойники их могут разорвать[8].

У украинцев на мотив Пасхи мёртвых наложилось представление о блаженном народе рахманов, живущих под землёй. Рахманы не могут следить за временем и не знают когда наступает Пасха. Поэтому для них бросают скорлупу пасхальных яиц в реку. Когда эти скорлупки доплывут до рахманов (на Фомино воскресенье или на Преполовение) — те справляют «рахманьский Вэликдэнь»[8].

В большинстве случаев восточные славяне под Пасхой мёртвых понимают четверг Светлой недели. Также она могла проводиться в день Пасхи, во вторник или субботу Светлой недели, в воскресенье, понедельник или вторник Радуницкой недели — осмысление Радуницы как Пасхи мёртвых. В отдельных случаях под Пасхой мёртвых понимался последний день масленичной недели — Прощальное воскресенье[9].

На страстной неделе

«Навський Великдень» (укр.), Жильник (белорус.), Чистый четверг — название дня на Страстной неделе.

«В Великий четверток порану солому палят и кличют мертвых».

Стоглав, 1863, 41 гл., вопр. 26

На Киевщине, Подолье и Левобережье «чистый четверг» — Навский Великдень[10] (др.-рус. навь — покойник, потусторонний мир). По славянским поверьям Бог трижды в год выпускает души умерших «потустороннего мира»: первый раз в «чистый четверг», второй раз — когда цветёт жито (вероятно на Семик), и третий раз — на Спас. Сохранились мифологические рассказы о выходе мёртвых в Страстной четверг в севернорусских и русинскихлемков) материалах[11][10].

В некоторых уголках Восточного Полесья под вечер Чистого четверга готовился большой ужин из 12 постных блюд, во время которого поминали умерших родичей[12].

В Чистый четверг, как и в «родительский день» на Фоминой неделе, русские варили овсяную кашу[13].

На Украине и в Белоруссии считают, что на Навский Великдень покойники проводят своё богослужение и каются в грехах. В этот день они не боятся ни креста, ни молитвы, а как увидят живого человека, то стараются задушить. Для того, чтобы покойники не задушили, необходимо обливаться водой: «мертвецы боятся мокрого»[10] (также см. Поливальный понедельник).

На светлой неделе

В западных и южных губерниях Российской империи крестьяне шли на кладбище сразу после пасхальной литургии и «христосовались с покойными»[14]. Это связано с представлением о «Пасхе мертвых» или «Навьих проводах», согласно которому в канун Пасхи Господь открывает рай и ад (знаком чего являются открытые в церкви царские врата) и выпускает с «того света» души умерших, чтобы они могли посетить свои дома и отметить Пасху. С этим у восточных и южных славян связано поверье о том, что в течение всей пасхальной недели (либо в период от Пасхи до Вознесения) Христос ходит по земле и каждый умерший в это время человек попадает прямо в рай[15].

После утреней службы в первый день Пасхи ходят «христосоваться с усопшими» на кладбище[16][17]. Там трижды перекатывают через могилки яйца, говоря: «Христос воскрес», «Воистину воскрес!»[18], зарывают яйцо в могилу[19]. Поминовение умерших на Светлой неделе противоречит церковной практике (как несовместимое с радостью по поводу Воскресения Христа) и сохранило статус сугубо народного обычая[1].

Считалось, что на Пасху, как и в Страстной четверг, поднявшись на чердак со свечой, горящей ещё с заутрени, можно увидеть домового[20].

Первый четверг после Пасхи белорусы называли — «Навский четверг». В Белоруссии в некоторых местах, и особенно у католиков, бывает на кладбище поминовение умерших. На могилах кладут красные яйца, которые на другой день собирают нищие в свою пользу. «Нуськи великдзень — пьятого дня на великодном тыжни», «Навский великдень побуждають покойника» (полесье). В Полесье на Пасху «идуть на кладбище первого дня и в четверг[21]. На кладбище порядок наводят, а дома уже ничего не делают. Идут сначала в церковь, а потом уже идут на кладбище. Хлеб, крашеные яйца, пасху, вино несут. Женщинам на кресты повязывают передники, мужчинам — рушники[22].

На радоницкой неделе

См. также

В Викитеке есть тексты по теме
Мертвецкий Велик-день

Напишите отзыв о статье "Пасха мёртвых"

Примечания

Литература

  1. Костер / [www.inslav.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=831:2011-08-29-08-34-05&catid=12:2009-08-05-10-49-56&Itemid=22 Т. А. Агапкина] // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2004. — Т. 3: К (Круг) — П (Перепелка). — С. 620–6271. — ISBN 5-7133-1207-0.
  2. Агапкина Т. А. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/2002_Agapkina_%20Mifopoeticheskie_osnovy_slav'anskogo_narodnogo_kalendar'a_Vesenne-letnij%20_cikl.pdf Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл]. — М.: Индрик, 2002. — 816 с. — (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования).
  3. Пасха / [www.inslav.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=831:2011-08-29-08-34-05&catid=12:2009-08-05-10-49-56&Itemid=22 Т. А. Агапкина] // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2004. — Т. 3: К (Круг) — П (Перепелка). — С. 641-646. — ISBN 5-7133-1207-0.
  4. [new.bestiary.us/books/belaruskaja-mifalogija-encyklapedychny-slownik Беларуская міфалогія: Энцыклапедычны слоўнік] / С. Санько, Т. Вало­дзіна, У. Васілевіч і інш. — Мінск: Беларусь, 2004. — 592 с.  (белор.)
  5. Каша / Валенцова М. М. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1999. — Т. 2: Д (Давать) — К (Крошки). — С. 483–488. — ISBN 5-7133-0982-7.
  6. Полотенце / Валенцова М. М., Узенёва Е. С. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2009. — Т. 4: П (Переправа через воду) — С (Сито). — С. 147—150. — ISBN 5-7133-0703-4, 978-5-7133-1312-8.
  7. Васілевіч Ул. А. [starbel.narod.ru/kalendar.htm Беларускі народны каляндар] (белор.) // Паэзія беларускага земляробчага календара. Склад. Ліс А.С.. — Мінск, 1992. — С. 554-612.
  8. Воропай О. [www.svit.in.ua/kny/voropaj/znn_t1.pdf Звичаї нашого народу]. — Мюнхен: Українське видавництво, 1958. — Т. 1. — 310 с.
  9. Пасха // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>
  10. Кривчикова Н. В. [bgcnt.ru/assets/files/CULTURAL_HERITAGE/EDITIONS/03_EXPEDIT-BOOKS/EB-25_STO_14.pdf Традиционная обрядовая культура Старооскольского района] // Традиционная культура Старооскольского района Белгородской области. — «Экспедиционная тетрадь». – Вып. 25. – Сборник научных статей и фольклорных материалов / Сост. и науч. ред. В. А. Котеля. — Белгород: ГБУК «БГЦНТ», 2014. — С. 3—12.
  11. [ec-dejavu.ru/g-2/Goblin.html Домовой] / Левкиевская Е. Е. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1999. — Т. 2: Д (Давать) — К (Крошки). — С. 120–124. — ISBN 5-7133-0982-7.
  12. Нави / Левкиевская Е. Е. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2004. — Т. 3: К (Круг) — П (Перепелка). — С. 351—353. — ISBN 5-7133-1207-0.
  13. Лозка А. Ю. Беларускі народны каляндар. — Мн.: Полымя, 2002. — 238 с. — ISBN 98507-0298-2.  (белор.)
  14. Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80–90-х гг. XX века / Л. Н. Виноградова, Е. Е. Левкиевская. — М.: Языки славянских культур, 2010. — Т. [books.google.ru/books?id=uSmLAQAAQBAJ&pg=PA635&dq=%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D1%8C+%D0%BA%D1%83%D0%BF%D0%B0%D0%BB%D0%B0&hl=ru&sa=X&ei=PIl_U5jjDuTByQP_kYDYAw&ved=0CCwQ6AEwAA#v=onepage&q=%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D1%8C%20%D0%BA%D1%83%D0%BF%D0%B0%D0%BB%D0%B0&f=false I: Люди со сверхъестественными свойствами]. — 648 с. — (Studia philologica). — ISBN 978-5-9551-0446-1.
  15. Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80–90-х гг. XX века / Сост. Л. Н. Виноградова, Е. Е. Левкиевская. — М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2012. — Т. [books.google.ru/books?id=buB6AgAAQBAJ&pg=PA161&dq=%D0%BD%D0%B0+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B4%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%B2%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B8+%D0%BE+%D0%9F%D0%B0%D1%81%D1%85%D0%B5+%D0%BC%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B2%D1%8B%D1%85&hl=ru&sa=X&ei=jN40VaC_LcrCywOd0ICYDg&ved=0CBsQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false II: Демонологизация умерших людей]. — 800 с. — (Studia philologica). — ISBN 978-5-9551-0606-9.
  16. Мадлевская Е. Л. Пасха, светлое Христово Воскресенье // [royallib.com/book/madlevskaya_e/russkaya_mifologiya_entsiklopediya.html Русская мифология. Энциклопедия]. — М.: Мидгард, Эксмо, 2005. — 784 с. — ISBN 5-699-13535-9.
  17. Пасха, в этнографии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  18. Толстая С. М. Полесский народный календарь. — М.: Индрик, 2005. — 600 с. — (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования). — ISBN 5-85759-300-X.
  19. [www.universalinternetlibrary.ru/book/28777/ogl.shtml Українці: народні вірування, повір'я, демонологія] / Упор., прим, та біогр. нариси А. П. Пономарьова, Т. В. Косміної, О. О. Боряк. — К.: Либідь, 1992. — 640 с. — (Пам'ятки історичної думки України). — ISBN 5325003712.

Отрывок, характеризующий Пасха мёртвых

– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.