Пас Кастильо-и-Рамирес, Сусанна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Пас, Кастильо и Рамирес

Канделария Святого Иосифа
Candelaria de San José
Канделария Святого Иосифа
Имя в миру	Сусанна Пас-Кастильо-и-Рамирес
Рождение	11 августа 1863(1863-08-11) Альтаграсия де Оритуко, Венесуэла
Смерть	31 января 1940(1940-01-31) (76 лет) Кумана, Венесуэла
Монашеское имя	Канделария Святого Иосифа
Почитается	Католическая церковь
В лике	блаженная
День памяти	1 февраля
Подвижничество	монахиня, основательница Конгрегации Сестер Кармелиток Матери Канделарии (HCMC)

Сусанна Пас Кастильо-и-Рамирес или Канделария Святого Иосифа (исп. Candelaria de San José, 11 августа 1863, Альтаграсия де Оритуко, Венесуэла — 31 января 1940, Кумана, Венесуэла) — блаженная римско-католической церкви, монахиня, основательница монашеской конгрегации Сестёр Кармелиток Матери Канделарии (HCMC).

Биография

Сусанна Пас Кастильо-и-Рамирес родилась 11 августа 1863 года в Альтаграсия де Оритуко (штат Гуарико, Венесуэла) в семье Франциска де Паула Пас Кастильо и Марии дель Росарио Рамирес. По линии отца она приходилась родственницей Симону Боливару — освободителю народов Южной Америки от колониального ига. Когда Сусанне было 7 лет у неё умер отец. В 24 года в Рождественский Сочельник она похоронила и мать, которая оставила на её попечение братьев и сестер, двоюродных братьев и сестер и нескольких крестников.

По благословению своего духовника приходского священника Сикста Сосы-Диаса Сусанна приняла послушание ухаживать за больными в госпитале Сан Антонио в Альтаграсия ди Орикуто, основанном в 1903 году двумя местными врачами. Вскоре к ней присоединились три помощницы, позднее — ещё две и так образовалась небольшая община из женщин, живших и работавших вместе. Они посвятили себя уходу за больными, в чём видели своё служение Богу. Духовником новой общины стал приходской священник.

13 сентября 1906 года по благословению местного епископа Сусанна приняла монашеское облачение и новое имя Канделарии Святого Иосифа, а 31 декабря 1910 года община была официально признана в статусе епархиального института под названием Конгрегации Малых Сестер Бедных в Альтаграсия ди Орикуто. Вместе со сподвижницами Сусанна принесла временные монашеские обеты. Её поставили в настоятельницы конгрегации. 31 декабря 1916 года в Сьюдад-Боливаре она принесла вечные монашеские обеты.

Молодая конгрегация столкнулась со многими трудностями в начале своего существования. Их духовник, став местным епископом, в июле 1922 года пригласил в епархию монахов-кармелитов. Познакомившись с их духовностью, 1 января 1925 года Канделария Святого Иосифа обратилась к генеральному приору ордена с просьбой принять её институт в семью кармелитов и уже 25 марта 1925 года её просьба была удовлетворена. Институт получил название Монахинь Третьего Регулярного Ордена Кармелитов в Венесуэле (ныне Конгрегация Сестер Кармелиток Матери Канделарии).

9 августа 1926 года Канделария Святого Иосифа была поставлена в генеральные настоятельницы и получила право принимать послушниц в новую конгрегацию. При её активном участии было построено несколько больниц и школа для девочек, оказывалась помощь малообеспеченным семьям и пострадавшим от землетрясения в Венесуэле. Она несла послушание генеральной настоятельницы до 1937 года, после чего ей поручили служение наставницы новиций.

Последние годы жизни подвижница тяжело болела артритом. Канделария Святого Иосифа скончалась 31 января 1940 года в Кумана, Венесуэла.

Прославление

27 апреля 2008 года в Каракасе в Венесуэле префект Конгрегации по канонизации святых кардинал Хосе Сарайва Мартинес по благословению Папы Бенедикта XVI объявил о причислении Сусанны Пас Кастильо-и-Рамирес к лику блаженных.

Ссылки

• [es.catholic.net/santoral/articulo.php?id=38977 Канделария Святого Иосифа на сайте Es.catolic.net] (исп.)
• [www.madrecandelariadesanjose.com/ Канделария Святого Иосифа на сайте Madrecandelariadesanjose.com] (исп.)
• [www.efemeridesvenezolanas.com/html/madre_candelaria.htm Житие Канделарии Святого Иосифа] (исп.)

Отрывок, характеризующий Пас Кастильо-и-Рамирес, Сусанна

Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.