Патаки, Джордж

Джордж Патаки англ. George Elmer Pataki
53-й Губернатор Нью-Йорка
1 января 1995 года — 31 декабря 2006 года

Джордж Элмер Патаки (англ. George Elmer Pataki, род. 24 июня 1945) — американский политик-республиканец, губернатор штата Нью-Йорк с 1995 по 2006 год.

Биография

Патаки родился в 1945 году в семье венгерских иммигрантов. В 1967 году он окончил Йельский университет, а в 1970 году — Школу права Колумбийского университета, получив степень доктора права. По окончании учёбы занимался адвокатской практикой. С 1981 по 1984 год Патаки занимал пост мэра Пикскилла. С 1985 по 1992 год был членом Законодательного собрания штата Нью-Йорк, а в период с 1993 по 1994 год заседал в Сенате штата.

С 1 января 1995 по 31 декабря 2006 года Патаки занимал пост губернатора штата Нью-Йорк. В этой должности он ввёл программу по реконструкции коммуникационной инфраструктуры штата, снизил часть налогов, урезал финансирование образования. В 1995 году при его непосредственном участии в штате была введена смертная казнь, однако в итоге ни один смертный приговор в штате так и не был исполнен, а позднее апелляционный суд штата вовсе отменил этот закон. После террористических актов 11 сентября 2001 года Патаки занимался восстановлением экономики Нью-Йорка.

Сложив с себя полномочия губернатора, он вновь занялся адвокатской практикой. В 2007 году Патаки выступил представителем США на Генеральной Ассамблее ООН.

С 1973 года Джордж Патаки женат на Элизабет Роуланд, у семейной пары четверо детей.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Джордж Патаки
• [www.nga.org/portal/site/nga/menuitem.29fab9fb4add37305ddcbeeb501010a0/?vgnextoid=6986ae3effb81010VgnVCM1000001a01010aRCRD&vgnextchannel=e449a0ca9e3f1010VgnVCM1000001a01010aRCRD National Governors Association. George E. Pataki]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Патаки, Джордж

Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.