Патара

Древний город Патара ликийск. Pttara др.-греч. Πάταρα <tr><td colspan="2" style="text-align:center;"> Центральная улица с колоннадой</td></tr> Страна ЛикияЛикия Другие названия Арсиноя Население до 20 000 Современная локация Турция, провинция Анталья, Каш, посёлок Гелемиш. Координаты 36°15′37″ с. ш. 29°18′51″ в. д.36.26028° с. ш. 29.31417° в. д. / 36.26028; 29.31417

Патара (ликийск.: Pttara, др.-греч. Πάταρα) — древний ликийский город. Располагается в Малой Азии на территории современной Турции в окрестностях посёлка Гелемиш.

Один из крупнейших городов и главный порт Ликийского союза. Благодаря близости к устью реки Ксанф, открывающему путь в густонаселённую долину, имел большое стратегическое и торговое значение.

В античные времена в городе находилось известное в греческом мире святилище Аполлона с оракулом.

История

Согласно Страбону, город основал Патар, сын Аполлона и Ликии, дочери Ксанфа.

Самые древние следы жизнедеятельности человека (остатки керамики), обнаруженные на акрополе, датируются VII веком до н. э.. К более позднему периоду (V—IV вв. до н. э.) относится обнаруженная на акрополе цистерна для сбора и хранения воды.

Персидский период

Около 540 года до н. э., вся Малая Азия, включая Ликию, попадает под власть персидского царя Кира II. Ликийцы были одними из немногих народов, оказавших отчаянное сопротивление его полководцу Гарпагу.

Ликийцы же, когда Гарпаг вступил с войском в долину Ксанфа, вышли ему навстречу и доблестно сражались небольшими отрядами против огромного войска. Геродот

Впрочем, последующее правление персов ограничивалось сбором налогов и не оказывало существенного давления на жизнь региона, что позволило ликийским городам достичь высокого уровня развития и сформировать самобытную культуру.

Эллинистический период

В 333 году до н. э. Патара, как и остальные города Ликии, без сопротивления сдаётся войскам Александра Македонского.

После распада империи Александра, в период войн диадохов городом последовательно владели Антигон I, затем Деметрий I, после чего он был покорён Птолемеями. Птолемей II Филадельф восстановил город и переименовал в Арсиною (др.-греч. Ἀρσινόη) в часть своей сестры и жены, но это название не прижилось. Город продолжали называть прежним именем.

В 196 году до н. э. город был захвачен Антиохом III. В 190 году до н. э. Антиох III проиграл римлянам битву при Магнесии, что в итоге привело его к поражению в Сирийской войне. По результатам заключённого в 188 году до н. э. договора к римлянам отходили все малоазийские земли западнее Таврских гор. Ликия была присоединена к Родосу, союзнику римлян. Родосцы пытались доминировать над ликийцами, которые отчаянно сопротивлялись. В итоге, после почти десятилетней войны, в 177 году до н. э., когда отношения между Родосом и Римом осложнились, Сенат поддержал сторону ликийцев. К 167 году до н. э. Ликия окончательно обрела независимость, оставаясь союзником Рима.

В этот момент начинается расцвет Ликийского союза (ликийск.: Itlehi Trm̃mili), в котором Патара выполняла роль столицы.

В 88 году до н. э. город подвергся осаде царём Понта Митридатом VI, с которым здесь произошла следующая история:

...окружив своим войском Патары, он стал для сооружения военных машин вырубать рощу Латоны, но, испуганный сновидением, даже материал оставил нетронутым. Аппиан

Римский период

В 43 году до н. э. в Ликию в поисках денег и воинов для ведения войны со Вторым Триумвиратом прибыл Марк Юний Брут с войсками. Влиятельный ликиец Навкрат призвал жителей к неподчинению Бруту. Сильное сопротивление оказали жители соседнего города Ксанфа, который в результате осады был полностью сожжён вместе со своими защитниками. Спаслось лишь около 150 человек, среди которых были и бежавшие в Ксанф жители Патары. Осаждённая Патара также отказывалась подчиниться римлянам, но в ходе переговоров Брут отпустил захваченных его солдатами, жён и дочерей видных граждан, которые уговорили защитников города смириться и подчиниться римлянам. В итоге, жители Патары снабдили Брута кораблями и золотом, получив взамен освобождение от податей на ближайшие несколько лет. Другие ликийские города последовали примеру Патары и не оказали римлянам серьёзного сопротивления.

В 43 году Патара окончательно вошла в состав провинции Памфилия Римской империи. В последующие годы город испытывает расцвет. Его посещают императоры Веспасиан и Адриан (с женой Сабиной). Около 138 года до н. э. население Патары достигает 20 000 жителей.

Во время римского правления город славился производством обуви.

Византийский период

Начиная с середины VII века арабы, отвоевавшие у Византийской империи Сирию, Египет, и Северную Африку создают сильный флот и начинают совершать набеги на средиземноморское побережье Малой Азии. Империя, испытывающая в тот момент глубокий кризис, не в состоянии обеспечить защиту своих территорий. Из-за постоянных набегов и грабежей население города уменьшается.

В начале VIII века, с развитием фемной системы (система военно-административного деления) в Византии, Патара входит в новообразованную морскую фему Кивирреоты (греч. Θέμα ναυτικόν Κιβυρραιωτῶν), охватывающую южное побережье Малой Азии и острова Эгейского моря. Кивирреоты являлась самой значительной морской фемой Византии составляя основу византийского флота. Флот Кивирреоты, в частности, участвовал в отражении морских набегов русских князей на Константинополь.

В X веке, после ряда побед над арабами Византия восстанавливает влияние в регионе. В это время город используется в качестве военно-морской базы.

Во времена Византийской империи город сохранял важное торговое и военное значение в качестве морского порта до тех пор пока в результате нашествия сельджуков не был разрушен.

Религия

С античных времён Патара являлась крупным религиозным центром. Здесь располагалось известное в греческом мире святилище Аполлона с оракулом.

Апостол Павел вместе с евангелистом Лукой останавливались в Патаре на пути из Родоса в Финикию.

Христианская Церковь здесь существовала уже с самых древних времен. В городе была расположена епископская кафедра. Патарские епископы играли важную роль в раннем христианстве. Из них выделяются:

• Мефодий (возможно, был епископом Олимпоса)
• Евдем, епископ Патарский, присутствовал на первом Никейском соборе в 325 году;
• Евдемий подписался под определениями первого Константинопольского собора в 381 году;
• Кириней — под определениями Халкидонского собора в 451 году.

Около 270 года в Патаре родился и впоследствии получил образование будущий епископ Миры, Николай, более известный как Николай Чудотворец.

Достопримечательности

Триумфальная арка

Триумфальная арка или арка Меттия Модеста, губернатора созданной в 43 году объединённой римской провинции «Ликия и Памфилия». Возведена около 100 года. Имеет 12 консолей, по 6 с каждой из сторон, на которых были размещены бюсты Модеста и членов его семьи. Городскими воротами арка скорее всего не являлась, так как под ней не обнаружена дорога. Использовалась как завершающая часть акведука, по которому в Патару подавалась вода.

Центральная улица

Центральная улица с колоннадой. Проложена от т. н. «Южных ворот» до берега гавани на севере. По обеим сторонам улицы располагались торговые лавки.

Центральные термы

Центральные термы. Расположены с восточной стороны центральной улицы.

Театр

Театр. Изначально построен, предположительно в эллинистический период. Сохранившиеся надписи говорят о том, что в начале I века до н. э. театр перестроил Polyperchon, служитель Аполлона. На наружной поверхности скены сохранилась надпись, гласящая, что проскений (каменная пристройка к скене в виде колоннады или портика) была построена человеком по имени Quintus Velio Titionus в 147 году, а также украшен его дочерью, Vilia Procula, статуями и мраморным покрытием

...в честь богов Августа, в честь богов города Патара и в честь императора Антонина Пия.

Булевтерий

Здание городского совета (булевтерий) расположено с северной стороны от театра и является одним из крупнейших административных зданий Анатолии (43 х 29 метров). В центре сооружения располагалось место ликиарха — избираемого главы Ликийского союза.

Зернохранилище Адриана

Зернохранилище (лат. granarium). Расположено на западной стороне гавани. Здание имеет размеры 67 х 19 метров и разделено на 8 секций. Возможно имело два этажа. Построено в 131 году во времена императора Адриана, который останавливался в Патаре вместе со своей женой Сабиной. Аналогичное зернохранилище, также построенное при Адриане находится в другом портовом городе той эпохи Андриаке, расположенном в окрестностях современного города Демре.

Термы Веспасиана

Термы Веспасиана — самые крупные термы в Патаре, Состояли из трёх основных помещений, соединённых дверьми. Интерьер был отделан мраморной плиткой. Помещения отапливались при помощи системы гипокауст. В термах были:

• аподистерий — раздевалка,
• фригидарий — помещение в котором находился бассейн с холодной водой,
• тепидарий — комната для предварительного разогрева и мытья тёплой водой,
• кальдарий — горячая баня.

Несмотря на название, полагают, что изначально термы были построены в последние годы правления императора Нерона, тогда как при Веспасиане они были лишь отреставрированы. Если это так, то термы Веспасиана в Патаре, являются старейшими известными термами на территории Ликии.

Другие

• «Коринфский» храм
• Гробница Марции датируется второй четвертью III века до н. э.. Из надписи на гробнице следует, что гробница построена влиятельной гражданкой Патары и Сидимы, третьей дочерью ликиарха Алхимоса III (Alchimos III) носящей имя Marcia Aurelia Chryion. Из той же надписи следует, что гробницы построена для самой Марции, её отца и мужа.
• Некрополь с ликийскими и римскими захоронениями. К 2002 году обнаружено 48 скальных гробниц.

Наши дни

В наши дни руины города практически полностью занесены песком. Место бывшей гавани превратилось в болото и не соединяется с морем. На территории ведутся археологические работы.

Ссылки

[www.lycianturkey.com/lycian_sites/patara-kursunlutepe.htm Фото и описание основных сооружений Патары]

Отрывок, характеризующий Патара

– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.