Патафизика
Патафизика (фр. Pataphysique) — по определению Альфреда Жарри, который ввёл этот термин в пьесе «Гиньоль» (1893), «наука о предмете, дополняющем метафизику», то есть понятие более широкое, чем физика и метафизика, и «соединяющее науку и поэзию». В области патафизики, по представлениям Жарри, нет общих законов — всё индивидуально и исключительно[1]. Предмет патафизики не феномены, а эпифеномены, то есть «бытие феномена» (Жиль Делёз)[2].
Поскольку патафизика намечает границы метафизики, что по определению невозможно, интенция этого понятия ироническая. Псевдофилософская, по сути шутовская терминология Жарри, развитая им в романе «Деяния и мнения доктора Фаустроля, патафизика» и построенная на сложных каламбурах, пришлась по душе сюрреалистам, для которых задача патафизики состоит в сращении объективного и субъективного, внутреннего и внешнего до уровня, когда различия между этими понятиями стираются[1].
В 1948 году в Париже прошло первое заседание Коллежа патафизиков — своего рода пародии на научные и философские сообщества. В состав этого объединения вошли некоторые видные сюрреалисты, абсурдисты и близкие к ним фигуры, как, например, Марсель Дюшан и Раймон Кено. Коллеж публиковал собственные «учёные записки» под латинским названием Subsidia Pataphysica.
Напишите отзыв о статье "Патафизика"
Примечания
- ↑ 1 2 [books.google.com/books?id=WoDqIDqSU_gC&pg=PA81 The Poetics of Exception: Contemporary North American Poetry and the Ghosts of Relation]— ProQuest, 2008. — P. 81
- ↑ Gilles Deleuze [books.google.com/books?id=04KsxqTAGDYC&pg=PA92 Essays Critical and Clinical] Verso, 1998. — P. 92
Ссылки
- [www.patakosmos.com Patakosmos]
Отрывок, характеризующий Патафизика
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
