Патна

Город Патна хинди पटना Страна ИндияИндия Штат БихарБихар Координаты 25°37′00″ с. ш. 85°08′00″ в. д.25.61667° с. ш. 85.13333° в. д. / 25.61667; 85.13333    Площадь 3202 км² Высота центра 53 м Официальный язык хинди, урду, английский Население 2 046 652 человек (2011) Плотность 639 чел./км² Часовой пояс UTC+5:30 Телефонный код +91 612 Почтовые индексы 800 xxx Автомобильный код BR Официальный сайт [www.patna.nic.in/ na.nic.in]

Патна (хинди पटना, урду پٹنہ, англ. Patna) — город в северной части Индии, порт на реке Ганг, административный центр штата Бихар. Одно из старейших непрерывно обитаемых поселений в мире. Современная Патна расположена на южном берегу Ганга, несущем смешанные воды рек Гхагхры, Сон и Гандак. Население составляет 2 046 652 жителя (на 2011 год). Протяжённость города в длину 25 км, в ширину — до 10 км. Развиты текстильная, пищевая промышленность, ремёсла. Имеются университет и музей города.

Древняя Патна, носившая название Паталипутра, столица империй Нандов, Маурьев, Шунгов и Гупта, была величественным городом и чудом того времени. Она была расположена у места слияния Ганга с Соной. Патлипутра была также знаменитым центром образования и изобразительных искусств. Её население при Маурьях (около 300 г. до н. э.) составляло около 400 000 человек.

Буддистские, индуистские и джайнистские паломники стремились в Вайшали, Раджгир, Наланду, Бодх-Гаю и Павапури, находившиеся поблизости, и в саму Патну, также являвшуюся священным городом для сикхов (здесь родился десятый и последний гуру сикхов Гобинд Сингх). Она являлась идеальным перевалочным пунктом по пути в любое место в этом округе. Памятники древности в городе и вокруг него являются свидетелями его славного прошлого.

Отдельно от звания столицы штата и его исторической значимости, город также является крупным образовательным и медицинским центром. Обнесённый стеной старый район, называемый местным населением Патна Сити, является крупным торговым центром.

Название

Существует несколько теорий относительно происхождения названия Патна (деванагари: पटना):

• Этимологически происходит от Патан (деванагари: पतन), имени индуистской богини Патан Деви.
• Происходит от Паттан (деванагари: पत्तन, «порт» в переводе с санскрита), так как город расположенный в районе слияния четырёх рек, был процветающим портом.
• Может быть краткой формой названия Паталипутра (деванагари: पाटलिपुत्र), одного из древнейших названий этого города. Это название упоминается греческим историком Мегасфеном как «Палиботра» или «Палимботра», в его трудах 4 века до н. э. и также появляется в записях китайского путешественника Фасяня как «Па-лин-фу».

В течение своего более чем двухтысячелетнего существования город был известен под различными названиями — Паталиграм, Патлипутра, Кусумпур, Пушпарура, Азимабад и современным Патна. Патна получила своё нынешнее имя во времена правления Шер-шаха, который похоронен в Сасараме, недалеко от Патны.

История

Легенда приписывает основание Патны мифологическому королю Патраке, создавшему Патну при помощи магии для своей королевы Патали (дословно «трубный цветок»), которая дала ей её древнее имя Паталиграма. Говорится, что в честь первенца королевы город был назван Паталипутра. Окончание «грам» переводится с санскрита как «деревня», а «путра» означает «сын».

С точки зрения исторической науки, это может соответствовать предположению, что история Патны началась около 490 года до н. э. когда Аджаташатру, король Магадхи, пожелавший перенести столицу из холмистой местности Раджгрихья в стратегически более выгодную местность для соперничества со столицей республики Личчхавов — Вайшали. Он выбрал место на берегу Ганга и укрепил район. С того времени город не прерывал свою историю, рекорд на который претендуют всего лишь несколько городов в мире. Будда Гаутама проезжал через это место в последние годы своей жизни и предсказал ему великое будущее, но в то же время предсказал и его гибель от наводнения, огня и войны.

С возвышением империи Маурьев город становится местом силы и нервным центром индийского субконтинента. Находясь в Паталипутре император Чандрагупта Маурья (современник Александра Македонского) правил обширной империей, простиравшейся от Бенгальского залива до Афганистана.

Раннемаурьинская Паталипутра была в основном построена из дерева. Император Ашока, внук Чандрагупты Маурья, преобразовал деревянную столицу в каменную примерно в 273 году до н. э. Китайский учёный Фа Сянь, посетивший Индию между 399 и 414 годами, даёт яркое описание каменных построек в своих рассказах о путешествии.

Мегасфен, греческий историк и посол при дворе Чандрагупты Маурья, даёт первое письменное упоминание о Паталипутре. В своём труде «Индика», он упоминает, что город Палиботра (Паталипутра, ныне Патна) располагался у слияния рек Ганг и Аренновоас (Сонабхадра = Хираньява) и был 14 км в длину и 2,82 км в ширину.

Гораздо позже, множество китайских путешественников пришли в Индию в погоне за знаниями и записали свои наблюдения о Паталипутре в путевых заметках, к ним же относился и китайский буддист Фа Сянь, посетивший Индию между 399 и 414 годами, и оставшийся там многие месяцы для перевода буддийских текстов.

В последующие годы город видел много династий, управлявших из него индийским субконтинентом. Он видел правление империи Гупта и династии Пала. Тем не менее, с тех пор он больше никогда достигал такого расцвета как при Маурьях.

С распадом империи Гупта, Патна прошла через смутные времена. Бахтияр Халджи захватил Бихар в 12 веке и разрушил многие древние места учений, Патна потеряла свой авторитет политического и культурного центра Индии.

Гуру Гобинд Сингх, десятый гуру сикхов, родился в Патне у Тега Бахадура, девятого гуру сикхов, и его жены Гужри. Место его рождения, Хармандир сахеб, является одним из наиболее священных мест поклонения для сикхов.

Период империи Великих Моголов был временем неприметного провинциального управления из Дели. Наиболее заметный период в течение этого времени был во времена Шер-шаха, который восстановил Патну в середине XVI века. Он возвёл крепость и поселение на берегах Ганга. Крепость Шер-шаха в Патне не сохранилась, за исключением мечети, построенной в афганском архитектурном стиле.

Могольский император Акбар прибыл в Патну в 1547 году для свержения афганского правителя Дауда Хана. Визирь Акбара, официальный историк государства и автор «Акбар-наме» Абул Фазл отзывается от Патне как о процветающем центре по производству бумаги, каменотесной и стекольной промышленности. Он также упоминает высокое качество риса, известного в Европе как патанский рис или рис «Патна».

Могольский император Аурангзеб по просьбе любимого внука принца Мухаммада Азима переименовал Патну в Азимабад (1704), когда Азим был в Патне наместником (субедаром). Однако, мало что изменилось в этот период, кроме названия.

С упадком империи Моголов Патна перешла в руки навабов Бенгала, при которых стала цветущим торговым центром, что давало правителям большие доходы от налогов. В XVII веке Патна стала центром международной торговли. Британцы основали в Патне фабрику ситца и шёлка (1620). Вскоре город стал центром торговли селитрой, побудив других европейцев: французов, датчан, голландцев и португальцев — конкурировать в этом прибыльном бизнесе. Питер Манди, записал в 1632, что это «величайший рынок восточного региона».

После решающей битвы при Буксаре (1765) Патна перешла в руки Британской Ост-Индской кампании, которая установила марионеточный парламент. Сменяли один другого неэффективные вице-короли, наиболее известен Рахул Гундержахараганд. Патна продолжала оставаться центром торговли.

В 1912 году Патна стала столицей провинции Орисса и Бихара когда отделился Бенгальский округ. Вскоре стала важным и стратегическим центром. Множество впечатляющих строений были возведены британцами. Честь проектирования массивных и величественных зданий колониальной Патны досталась архитектору И. Ф. Маннингс. Большинство из этих зданий отражали либо индо-сарацинское влияние (Музей Патны и Собрание штата), либо явное влияние Ренессанса как Радж Бхаван и Верховный суд. Некоторые здания, как Главный почтовый офис и Старый Сектретариат, несут на себе влияние псевдоренессанса. Можно сказать, что опыт полученный при отстройке нового столичного района Патны, оказался весьма полезным при постройке имперской столицы в Нью-Дели.

Орисса стала отдельной провинцией в 1935 году. Патна осталась столицей провинции Бихар под британским правлением.

Патна играла видную роль в борьбе за независимость Индии. Наиболее памятны движение Чампарана против плантаций индиго и движение «Свободная Индия» в 1942 году. Вклад Патны в освободительную борьбу огромен с выдающимися национальными лидерами Свами Сахаджананд Сарасвати, первый президент Учредительного Собрания Индии доктор Сачидананд Синха, Басавон Сингх (Синха), бихарский Бибхути доктор Раджендера Прасад, Ануграх Нараян Синха, Локнаяк Джаяпракаш Нараян, Шри Кришна Синха, Шил Бхадра Яджии, Сарангдхар Синха (Сингх), Йогендра Шукла и многие другие, кто непереставая работал на освобождение Индии.

Патна осталась столицей штата Бихар и после обретения Индией независимости в 1947 году, хотя сам Бихар опять был разделён в 2000 году, когда Джарханд стал самостоятельным штатом в Индийском союзе.

География

Патна располагается на южном берегу реки Ганг, по-местному называемой Ганга. Город сильно вытянут вдоль реки, и окружен реками с трёх сторон — Гангом, Соном и Пунпаном (Панпаном). У северной оконечности Патны в Ганг впадает Гандак, делая её местом стечения четырёх больших рек. Историческая часть города на берегах Ганга названа именем принцессы Сарики, дочери короля Паталипутры.

Мост Махатмы Ганди через Ганг (5850 метров) — самый длинный мост через реку в Индии.

Экономика

Средний доход на человека
Город	График		Доход на человека
Патна			Rs 31,441
Бангалор			Rs 29,394
Калькутта			Rs 27,868
Хайдарабад			Rs 28,768
Мумбай			Rs 40,768
Дели			Rs 43,155
Вся Индия			Rs 22,946

С очень древнего времени Патна имеет богатые социально-экономические связи. Патна в течение длительного времени является ведущим аграрным центром торговли, наиболее активно экспортирует зерно, тростниковый сахар, кунжут и среднезернистый патанский рис. Город является важным деловым центром в восточной Индии.

Патна и пригородные районы обеспечены превосходными агро-климатическими ресурсами и достижения зеленой революции включает более стары частям Патны (местное название Патна Сити) для разработки в качестве лидирующего зернового рынка в штате Бихар, и одного из самых больших в восточной Индии. Патна, будучи столицей штата, с растущим средним доходом в категории домохозяйств, также появляется как большое и быстрорасширяющийся потребительский рынок, как для товаров повседневного спроса, так и для других товаров длительного пользования. Большая и растущая популяция и расширяющиеся границы города побуждают рост сферы услуг. Старые и принятые образовательные учреждения города имеют всегда делают вклад в национальный фонд превосходных трудовых ресурсов.

«Финансовый экспресс» сообщил 7 апреля 2008 года, что даже если Бихар имеет самый низкий доход на душу населения в стране равный Rs 5,772 против средненационального в Rs 22,946, некоторые из его южных районов гораздо богаче, чем северные. Это неравенство в штате чётко отражено в последнем бихарском Экономическом обзоре 2007—2008 годов. Обзор показывает, что Патна, Мангер и Бегусарай на юге Бихара, являются тремя самыми состоятельными округами из всех 38 округов, отмечается самый высокий валовой внутренний продукт штата на душу населения равный Rs 31,441, Rs 10,087 и Rs 9,312, соответственно в 2004—2005 годах. Для контраста, в самом низу ранга, с низшим ВВП на душу населения, были северные районы Арария с Rs 4,578, Ситамархи с Rs 4,352 и Шеохар с Rs 3,636.

Климат

Климатограмма Патны
Я	Ф	М	А	М	И	И	А	С	О	Н	Д
10   22 10	0   25 13	10   31 17	0   36 23	40   36 26	120   35 27	220   31 26	260   32 27	170   31 26	70   30 22	10   27 16	0   23 11
Температура в °C • Сумма осадков в мм Источник: [www.weatherbase.com/weather/weather.php3?s=29424&refer=&units=metric Weather Underground]

Патна, как и большая часть Бихара, расположена в субтропической климатической зоне с жарким летом с конца марта до начала июня, сезоном муссонов с конца июня до конца сентября и мягкой зимой с ноября по февраль. Самая высока зарегистрированная температура 47 °C, самая низкая — 1 °C и годовая сумма осадков 1000 мм.

Демография

Население Патны составляет по переписи 2011 года 2 046 652 человека. Плотность населения — 639 человек на кв. км. На 1000 мужчин приходится 881 женщина. Общий процент грамотного населения — 84,05 %, процент грамотных среди женщин — 80,18 %.

В Патне говорят на множестве языков. Официальным языком является хинди. Местный диалект называется Магахи (Магадхи), по древнему названию Бихара. Диалектами других регионов, которые широко используются в Патне, являются ангика, бходжпури и майтхили. Также популярны бенгальский, ория и английский. (См. Бихарские языки)

Люди и культура

Хоть Патна и находится в округе Магадх штата Бихар, родиной многих из её жителей являются 4 других округа Бихара — Бходжпур, Митхила, Важж и Анг, которые мало отличаются друг от друга. Браки между жителями разных округов и взаимное культурное смешивание множества людей из пяти округов настолько распространено, что посторонний с трудом сможет найти различия. Смешивание людей также распространено на уровне деревень (например, жителем Гульни может быть человек из Гайи, Ганга-пара и прочих деревень).

Семейные ценности

Местные жители довольно религиозны и ориентированы на семейные ценности; их жизненные принципы глубоко укоренились в традиции. Интересы семьи главенствуют над интересами отдельных её представителей. Как правило, семьи большие, хотя правительство поощряет семейное планирование для сдерживания стремительного роста населения. Расширенные семьи часто живут совместно в одном доме из соображений экономии. Хотя язык и культура быта в разных регионах одинаковы, местные диалекты немного отличаются. Много талантливых людей из Бихара эмигрируют за границу в поисках лучших возможностей.

Брак

Большинство браков являются договорными, степень, на которую учитывается мнение ребёнка зависит от семьи. Бракосочетание является священным и продумывается для испытания временем до самой смерти. Свадьба является временем большого праздника, дорогостоящего и торжественного. Церемонии бракосочетания тщательно продумываются. Во многих церемониях жених и невеста обмениваются венками и обещаниями перед тем как обойти вокруг огня 7 раз для вступления в брак. Частю любой церемонии являются яркая одежда, драгоценности и цветы. Родители невесты могут давать с ней приданое, например, деньги или землю, хотя подобная практика незаконна. Этот обычай называется Тилак. Большинство браков заключается внутри каст.

Традиции бракосочетания меняются по мере того как культура становится более прогрессивной. Теперь люди бракосочетаются с людьми различных культур и каст, так же как и всё больше и больше женщин получают профессию.

Кухня

Основным блюдом является «Хичди» — суп с рисом и чечевицей, приправленный специями и подаваемый с такими сопутствующими продуктами как творог, чатни, соленья, papads, ги и чоха (картофельное пюре с мелко покрошенным луком и зелёным индийским перцем чили), составляет обед большинства патнийцев по субботам.

Патна также известна сладкими лакомствами из центральной части Бихара, городков по соседству с Патной: Khaja из Силао, Motichoor ka Ladoo из Манера, Kala Jamun из Викрама, Khubi ka Lai из Барха, Kesaria Peda из Гаи, Chena Murki из Коелвара, Poori из Бехеи, а также Parwal ki Mithai. Потомки исконно поварских семей переехали в Патну и теперь настоящие аутентичные деликатесы доступны и в самом городе. В отличие от бенгальских сладостей, которые пропитаны сахарным сиропом и, следовательно, влажные, сладости из Патны и Бихара обычно сухие. Манго из Дигхи очень вкусны и знамениты.

Ещё несколько традиционных закусок и вкусностей:

• Пуа, приготовляется из смеси просеянной пшеничной муки (майда), молока, ги (топлёное масло), сахара, сухих фруктов и мёда.
• Питта, готовится на пару, молотый рис с земляным горошком (чана) или хойя и пр.
• Тилкут, известный из буддийской литературы как Палала, готовится из толчёной тилы или семян кунжута (Sesamum indicum) и джаггери или сахара.
• Чивра, дроблёный рис, подаваемый под слоем сметанообразного творога с сахаром или джаггери.
• Махана (сорт водного фрукта) готовится из семян лотоса, готовится с молоком и сахаром.
• Сатту, молотые запечённые бобы, обладает высокой энергетической ценностью. Подаётся с водой или молоком. Иногда сатту смешивают со специями.

Покупки

Поход за покупками одно из любимейших равлечений патнийцев. В Патне множество торговых комплексов: N.P.Centre, Комплекс Махараджа Камешвар (Maharaja Kameshwar Complex), Верма Центр (Verma Centre), Кулхариа (Kulharia) и рынок Хайтан (Khaitan). Район Маурья один из старейших и крупнейших торговых районов Патны. Рынки Патна и Хатва также достаточно знаменитые в городе места для совершения покупок. Также в городе много торговых центров: «Vishal Mega Mart» на улице Frazer Road, «Patliputra Shoppers' Plaza», супермаркет «Aditya’s 9 to 9», супермаркет «Daily Needs», «Madhav SuperMart», супермаркет «Sudha» и «Low Price Super Store» в старом Jakkanpur.

Достопримечательности

• Агам Куан (Agam Kuan), бездонный колодец, постройка датируемая периодом правления Ашоки.
• Хануман Мандир (Hanuman Mandir), покровительствующее божество Патны. Расположен прямо перед Patna Junction, центральной железнодорожной станцией города. Длинную извилистую очередь можно увидеть в храме по вторникам и субботам, традиционным дням поклонения божеству.
• Камхрар (Kumhur), руины Патлипутры периода Ашоки.
• Мост Махатмы Ганди (Mahatma Gandhi Setu).

Ссылки

• [bse.sci-lib.com/article087407.html Патна] — статья из Большой советской энциклопедии
• [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000015/ История Индии (Антонова К. А., Бонгард-Левин Г. М., Котовский Г. Г.)]

Отрывок, характеризующий Патна

Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.