Алексий II

святейший Патриарх Алексий II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти эстонского живописца Аапо Пукка</td></tr>
15-й Патриарх Московский и всея Руси
7 июня 1990 года — 5 декабря 2008 года
Избрание:	7 июня 1990 года
Интронизация:	10 июня 1990 года
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	патриарх Пимен
Преемник:	патриарх Кирилл
Митрополит Ленинградский и Новгородский
29 июля 1986 года — 19 июля 1990 года
Предшественник:	Антоний (Мельников)
Преемник:	Иоанн (Снычёв)
Управляющий делами Московской Патриархии
22 декабря 1964 года — 29 июля 1986 года
Предшественник:	Пимен (Извеков)
Преемник:	Сергий (Петров)
Митрополит Таллинский и Эстонский до 25 февраля 1968 года — архиепископ
3 сентября 1961 года — 28 июля 1986 года
Предшественник:	Иоанн (Алексеев)
Преемник:	Корнилий (Якобс)
Имя при рождении:	Алексей Михайлович Ридигер
Рождение:	23 февраля 1929(1929-02-23) Таллин, Эстония
Смерть:	5 декабря 2008(2008-12-05) (79 лет) Ново-Переделкино, Москва, Россия
Похоронен:	Богоявленский собор в Елохове
Принятие священного сана:	17 апреля 1950 года
Принятие монашества:	3 марта 1961 года
Епископская хиротония:	3 сентября 1961 года
Награды:

Патриа́рх Алекси́й II (в миру — Алексе́й Миха́йлович Ри́дигер, эст. Aleksei Ridiger; 23 февраля 1929, Таллин — 5 декабря 2008, Москва) — епископ Русской православной Церкви; с 7 июня 1990 года по 5 декабря 2008 года — патриарх Московский и всея Руси.

Действительный член Российской академии образования (1993). Почётный член Российской академии художеств (2001). Доктор богословия (1984).

Тезоименитство — 12 февраля (25 февраля), день преставления митрополита Киевского Алексия, Московского и всея России чудотворца.

Происхождение. Детство и юность

Российский дворянский род фон Ридигеров, или Рюдигеров (возможное расхождение в старо-немецком написании: von Ruediger, Rüdiger, Ruedinger, Redigeer), имел курляндское (балтийско-немецкое) происхождение; Патриарх принадлежит к ветви немецкого рода, принявшей православие в XVIII веке.

Согласно сведениям родословной Ридигеров, в правление герцога Петра Бирона курляндский дворянин Фридрих Вильгельм фон Ридигер (нем. Friedrich Wilhelm von Rüdiger) перешёл в православие и с именем Фёдор Иванович стал основателем одной из самых известных ветвей Ридигеров. Первым известным представителем рода Ридигеров/Рюдигеров был Генрих Николаус (Нильс) Рюдингер (нем. Heinrich Nicolaus (Nils) von Rüdinger) его потомок — Карл Магнус Рюдигер (нем. Karl (Carl) Magnus Rüdiger) генерал-майор, тайный советник, Выборгский губернатор, член Эстляндского рыцарства, чьим сыном и был вышеупомянутый Фридрих-Вильгельм, перешедший в российское подданство в екатерининскую эпоху.

Отец Алексия II — протоиерей Михаил Александрович Ридигер (1902—1964) родился в Петербурге и был последним, четвёртым, ребёнком в семье судебного следователя Александра Александровича Ридигера (1870—1929). После Октябрьской революции вывезен родителями в независимую Эстонию. Во пресвитера был рукоположён в 1942 году в Казанском храме Таллина митрополитом Александром (Паулусом), первоиерархом ЭАПЦ.

Мать — Елена Иосифовна Писарева (1902—1959) — родилась в Ревеле (ныне Таллин, тогда в Российской империи), дочь убитого солдатами в августе 1917 года командира 1-го крепостного полка гарнизона Выборгской крепости полковника царской армии Иосифа Константиновича Дунина-Слепца, происходившего из древней шляхты Царства Польского, дворян герба «Лабендзь»/«Лебедь» (Виленская губерния, Великое княжество Литовское). Родители Елены Иосифовны были в разводе, но её мать Мария (урождённая Писарева) оставила себе фамилию бывшего мужа — Дунина. С возникновением самостоятельной Эстонской Республики, Елена Иосифовна приняла девичью фамилию матери — Писарева, и исправила дату рождения с 30 октября 1899 года на 12 мая 1902 года, которая и выбита на её могильной плите (Елена Иосифовна, как и её мать, похоронена на Александро-Невском кладбище в Таллине).

В детстве Алексей неоднократно посещал с родителями Валаамский монастырь (в то время на территории Финляндии). Свою роль в приобщении будущего Патриарха к церковному служению сыграл настоятель Коппельской Николаевской церкви в Таллине, в котором Михаил Ридигер служил диаконом, а юный Алексей — алтарником, — священник Александр Киселёв.

Уже в раннем отрочестве, по его собственному свидетельству, у него появилось желание стать священником. В 1941—1944 годы был алтарником в храме, а также сопровождал своего отца во время посещений лагерей для перемещённых лиц, где находились тысячи советских граждан, перегоняемых в Германию на принудительные работы. По словам митрополита Таллинского и всея Эстонии Корнилия, который был старше Алексея Ридигера на 5 лет, знал его с детства и помогал Ридигеру старшему в деле окормления попавших в эти лагеря россиян, было вызволено из неволи несколько священников, которые затем были пристроены в таллинские церкви.

Пятнадцати лет стал иподиаконом архиепископа Нарвского (впоследствии Таллинского и Эстонского) Павла (Дмитровского). С мая 1945 года по октябрь 1946 года служил алтарником и ризничим Александро-Невского собора, с 1946 года служил псаломщиком в Симеоновской, а с 1947 года — в Казанской церкви города Таллина.

В 1947 году (не был принят в 1946 году когда сдал экзамены, так как, согласно тогдашним правилам, в религиозные учебные заведения запрещалось принимать несовершеннолетних) поступил в Ленинградскую духовную семинарию сразу в третий класс, а окончив её в 1949, стал студентом Духовной академии в Ленинграде.

15 апреля 1950 года Ленинградским митрополитом Григорием (Чуковым) был рукоположен во диакона; 17 апреля 1950 года — во пресвитера и определён настоятелем Богоявленского храма в эстонском городе Йыхви Таллинской епархии.

Священническое служение

Будучи приходским клириком в шахтёрском городе Йыхви, где первое время служил один, продолжал учёбу в Ленинградской духовной академии, которую окончил в 1953 году, получив звание кандидата богословия за курсовое сочинение «Митрополит Московский Филарет (Дроздов) как догматист».

15 июля 1957 года он был переведён в город Тарту, где служил настоятелем Успенского собора и благочинным Тартуского округа.

17 августа 1958 года был возведён в сан протоиерея; 30 марта 1959 года назначен благочинным объединённого Тарту-Вильяндиского благочиния Таллинской епархии.

После смерти матери, последовавшей 19 августа 1959 года, принял решение принять монашество; 3 марта 1961 в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры он был пострижен с именем Алексий — в честь другого святого: не Алексия, человека Божия, именем которого был наречён в крещении, а Алексия, митрополита Киевского, святителя Московского.

Епископское служение

14 августа 1961 года состоялось определение Священного Синода: «Епископом Таллинским и Эстонским быть иеромонаху Алексию (Ридигеру), с поручением ему и временного управления Рижской епархией»; 23 августа был возведён в сан архимандрита архиепископом Ярославским и Ростовским Никодимом.

3 сентября 1961 года архиепископ Никодим (Ротов) возглавил свою первую архиерейскую хиротонию, посвятив архимандрита Алексия в Александро-Невском кафедральном соборе Таллина во епископа Таллинского.

На Таллинской кафедре находился четверть века как епархиальный архиерей — до 1986 года: с 23 июня 1964 года — архиепископ, с 25 февраля 1968 года — митрополит; засим, по переводе в Ленинград, в течение ещё шести лет продолжал управлять ею по совместительству до 1992 года, в том числе уже будучи Патриархом.

В своих многочисленных интервью для СМИ Патриарх Алексий рассказывал, что в бытность на Таллинской кафедре противодействовал намерениям властей: закрыть Пюхтицкий монастырь, 38 приходов, переделать кафедральный собор под планетарий, снести старейшую в городе деревянную Казанскую церковь. За время пребывания на кафедре Алексия особое внимание уделялось изданию церковной литературы, проповедям и катехизации на эстонском языке. Некоторое время епископ Алексий управлял также и Рижской епархией, однако, получив 14 ноября 1961 должность заместителя председателя Отдела внешних церковных сношений, отказался от Рижской кафедры.

Международная, экуменическая и общественная деятельность до патриаршества

В 1961 году началась его активная внешнеполитическая и экуменическая деятельность: в составе делегации Русской Православной Церкви участвовал в работе III Ассамблеи Всемирного совета церквей (ВСЦ) в Нью-Дели (1961); избирался членом Центрального комитета ВСЦ (1961—1968); был президентом Всемирной конференции «Церковь и общество» (Женева, Швейцария, 1966); членом комиссии «Вера и устройство» ВСЦ (1964—1968). В качестве главы делегации Русской Православной Церкви участвовал в богословских собеседованиях с делегацией Евангелической Церкви в Германии «Арнольдсхайн-II» (ФРГ, 1962), в богословских собеседованиях с делегацией Союза Евангелических Церквей в ГДР «Загорск-V» (Троице-Сергиева Лавра, 1984), в богословских собеседованиях с Евангелическо-Лютеранской Церковью Финляндии в Ленинграде и Пюхтицком монастыре (1989). Делегат Всемирной христианской конференции «Жизнь и мир» (20 — 24 апреля 1983 года в Уппсала, Швеция); был избран одним из президентов Конференции.

Более четверти века был сотрудником аппарата и руководства Конференции Европейских Церквей (КЕЦ). С 1964 — один из президентов (членов президиума) КЕЦ; на последующих генеральных ассамблеях переизбирался президентом. С 1971 — вице-председатель Президиума и Совещательного комитета КЕЦ. 26 марта 1987 избран Председателем Президиума и Совещательного комитета КЕЦ. На VIII Генеральной ассамблее КЕЦ на Крите в октябре 1979 года был основным докладчиком на тему «В силе Святого Духа — служить миру». В пространном докладе, посвящённом как богословским (экклесиологическим), так и политическим вопросам, в частности, сказал, цитируя работу архиепископа Владимира (Сабодана): «Невидимое единство, как единство Христа и Духа Святого, живёт в видимом множестве Церквей, имеющих каждая своё особое лицо. <…> Инославие в чём-то сродни Православию.»

С 1972 года — член Совместного комитета КЕЦ и Совета Епископских Конференций Европы (СЕКЕ) Римско-Католической Церкви. 15 — 21 мая 1989 года в Базеле, Швейцария, был сопредседателем I Европейской Экуменической Ассамблеи на тему «Мир и справедливость», организованной КЕЦ и СЕКЕ. 1 — 2 ноября 1990 года в Москве (уже будучи Патриархом) председательствовал на заседании КЕЦ В сентябре 1992 года, на Х Генеральной ассамблее КЕЦ, истёк его срок полномочий в качестве Председателя Президиума КЕЦ.

Принимал участие в работе международных и советских миротворческих общественных организаций. С 1963 года — член Правления Советского фонда мира. Участник учредительного собрания общества «Родина», на котором избран членом совета Общества с 15 декабря 1975 года; переизбирался 27 мая 1981 года и 10 декабря 1987 года.

25 октября 1980 года на V Всесоюзной конференции Общества советско-индийской дружбы избран его вице-президентом, занимал пост до 1989 года.

11 марта 1989 года избран членом совета Фонда славянской письменности и славянских культур.

В 1989 году был избран народным депутатом СССР от Советского Фонда милосердия и здоровья.

С 24 января 1990 года — член правления Советского фонда милосердия и здоровья.

С 8 февраля 1990 года — член президиума Ленинградского фонда культуры.

Работа в высшем управлении РПЦ до патриаршества

В феврале 1960 года поменялось руководство в Совете по делам русской православной церкви. Новый председатель Совета Владимир Куроедов, сменивший Георгия Карпова, сразу поставил задачу обновления руководящего состава Московской Патриархии: был отправлен на покой председатель ОВЦС митрополит Николай (Ярушевич), который энергично противился закрытию подмосковных приходов, бывших в его ведении как митрополита Крутицкого и Коломенского, и внешнецерковная деятельность которого была признана политическим руководством СССР «поставленной неудовлетворительно»

В таких условиях епископ Алексий (Ридигер) начал делать быструю карьеру в центральных структурах Московского Патриархата.

Представлял Русскую православную церковь на I Родосском Всеправославном совещании, прошедшем с 24 сентября по 1 октября 1961 года на греческом острове Родос.

14 ноября назначен заместителем председателя Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата, став заместителем нового председателя Отдела, молодого и энергичного ставленника Совета архиепископа Ярославского Никодима (Ротова).

23 июня 1964 года был возведён в сан архиепископа.

22 декабря 1964 года назначен Управляющим делами Московской Патриархии и по должности — постоянным членом Священного Синода; с 7 мая 1965 года одновременно — председатель Учебного комитета. 25 февраля 1968 возведён в сан митрополита.

Член Комиссии Священного Синода по подготовке Поместного Собора 1971, а также председатель процедурно-организационной группы, председатель секретариата Поместного Собора. За эти труды 18 июня 1971 года был удостоен права ношения второй панагии.

С 23 декабря 1980 года — заместитель председателя комиссии по подготовке и проведению празднования 1000-летия Крещения Руси и председатель организационной группы этой комиссии, а с сентября 1986 года (в связи с кончиной митрополита Антония (Мельникова)) — и богословской группы.

В 1984 году получил звание доктора богословия, диссертацией был трёхтомный труд Очерки по истории Православия в Эстонии.

29 июля 1986 года, после кончины митрополита Ленинградского и Новгородского Антония (Мельникова), Священный Синод постановил:

1. Митрополитом Ленинградским и Новгородским, постоянным членом Священного Синода, назначить митрополита Таллинского и Эстонского Алексия, с поручением ему управления Таллинской епархией.
2. Освободить преосвященного митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия от должности управляющего делами Московской Патриархии с 1 сентября 1986 года <…>

Впоследствии, будучи Патриархом, не раз высказывался в том смысле, что решение Синода было наказанием за его письмо от 17 декабря 1985 года на имя Михаила Горбачёва, в котором он предлагал пересмотреть отношения государства и Церкви в СССР. Бывший в те годы Председателем Совета по делам религий при Совете Министров СССР К. М. Харчев в своём интервью в 2001 году указал на иную подоплёку того кадрового перемещения:

Меня патриарх Пимен год уговаривал дать согласие на снятие с поста тогдашнего управляющего делами Московской патриархии. [Им был Таллинский митрополит Алексий, ставший через год патриархом — ред.]

О работе митрополита Алексия на посту управляющего делами Московской патриархии можно судить по фразе из воспоминаний игумена Кирилла (Сахарова), которому новый управляющий поручил в 1987 году «подсчитать количество храмов в нашей Церкви. Как я понял — очень долго этим никто не занимался».

На Ленинградской кафедре

За время нахождения на Ленинградской и Новгородской кафедре митрополит Алексий добился возвращения верующим ряда храмов, святынь и реликвий (в частности, мощей св. Александра Невского). Началось возрождение монашеской жизни в Валаамском монастыре, в Иоанновском женском монастыре в Ленинграде; переданный Церкви Николо-Вяжищский монастырь под Новгородом стал восстанавливаться как женская обитель.

Депутатская деятельность

18 марта 1989 года, в бытность митрополитом Ленинградским и Новгородским, Алексий был избран народным депутатом СССР от общественной организаций «Фонд здоровья и милосердия», где входил в Комиссию Совета Национальностей по вопросам развития культуры, языка, национальных и интернациональных традиций, охраны исторического наследия. На съезде народных депутатов голосовал за включение в повестку дня вопроса о 6-й статье Конституции СССР, предусматривавшей руководящую роль КПСС в обществе, за расширение прав автономий, за изъятие слова «советский» из словосочетания «советский конституционный строй». По словам эстонского политика Эдгара Сависаара, бывшего депутата Съезда, Алексий сотрудничал с ним в деле обнародования секретных протоколов Пакта Молотова-Риббентропа и сочувствовал борьбе за восстановление независимости Эстонской Республики.

Избрание на патриарший престол

Патриарх Пимен скончался 3 мая 1990 года. Уже спустя один месяц (до истечения 40 дней траура) был созван Поместный Собор для избрания его преемника. Архиерейский Собор 6 июня 1990 года, предварявший Поместный, выявил лидерство митрополита Ленинградского Алексия по числу полученных голосов из трёх кандидатов, включённых в бюллетени для голосования.

Поместный Собор, открывшийся 7 июня, провёл два тура голосования (ни один из предложенных дополнительных кандидатов не набрал потребного для внесения в список для голосования числа голосов): в первом туре митрополит Алексий получил 139 голосов, митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир (Сабодан) — 107, местоблюститель патриаршего престола митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Денисенко), председательствовавший в первый день Собора, — 66. Во втором туре, состоявшемся в тот же день, Алексий, набравший 166 голосов, обошёл Владимира на 23 голоса и был избран патриархом.

10 июня 1990 года состоялась интронизация (настолование) Алексия в московском Богоявленском соборе. Алексий II стал первым Московским патриархом, использующим при своём имени номер (в историографии принято называть патриархов XVII века Иоасаф I и Иоасаф II, хотя в их эпоху номера не употреблялись).

Патриаршество Алексия II

До 20 июля 1990 года, когда Священный Синод постановил «выделить из состава Ленинградской митрополии Новгородскую епархию» и назначил епископом Новгородским и Старорусским бывшего Ташкентского и Среднеазиатского Льва (Церпицкого), оставался правящим архиереем Ленинграда и Новгорода, а также, до 11 августа 1992 года, — Таллина.

В период первосвятительства патриарха Алексия II (1990—2008) наблюдались следующие существенные тенденции и явления в жизни РПЦ:

• Ограничение созыва (в исключительных случаях), вследствие принятия нового Устава РПЦ в 2000 году, Поместного Собора как органа «церковного управления и церковного суда» (с 1990 года не созывался ни разу в нарушение действовавшего до 2000 года Устава от 1988 года) и передача части его полномочий Архиерейскому Собору; по мнению некоторых критиков, бюрократизация и клерикализация церковной жизни и управления;
• Трансграничный характер (впервые за всю историю Московской Церкви) исключительной юрисдикции («канонической территории») РПЦ;
• Устойчивый значительный рост количества приходов, монастырей, духовных учебных заведений, епархий и лиц духовенства во всех странах «канонической территории» РПЦ, что вызывало упрёки в неспособности к «православной евангелизации» и чрезмерном увлечении храмостроительством;
• Усиление административной автономности канонических подразделений РПЦ, находящихся в иных, чем Россия, государствах бывшего СССР, — самоуправляемых Церквей;
• Продолжение вызывающих неприятие и протесты со стороны части церкви направлений политики: экуменизма и того, что оппонентами именуется сергианством или неосергианством (См. также в статье Диомид (Дзюбан));
• Возрастание роли РПЦ и её руководства в публичной политике России и некоторых иных стран СНГ;
• Сохранение и усугубление канонически ненормальной ситуации параллельных православных религиозных структур на Украине, а также Эстонии (См. статьи Украинская православная церковь (Московского патриархата), Украинская православная церковь Киевского патриархата, Украинская автокефальная православная церковь, Эстонская апостольская православная церковь);
• Неоднократное обострение традиционной (с 1920-х годов) напряжённости в отношениях с Константинопольским патриархатом (с 1995 года), связанной с притязаниями Московского Патриархата на неформальное лидерство во вселенском православии, а также с Румынским Патриархатом в связи с реставрацией последним Бессарабской митрополии;
• Дипломатическая конфронтация с руководством Римско-католической церкви (Подробнее см. Католицизм в России#Отношения с Московским Патриархатом (РПЦ));
• Финансово-хозяйственная автономность структур РПЦ всех уровней от соответствующих канонических центров.

Последнее общественное богослужение было совершено патриархом Алексием 4 декабря 2008 года, в праздник Введения Пресвятой Богородицы и в 91-ю годовщину интронизации святителя Тихона (Беллавина): после литургии в Успенском соборе Кремля Патриарх возглавил молебен у мощей святителя Тихона Большого собора Донского монастыря Москвы; за богослужением молились митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай и другие члены делегации Элладской православной церкви.

Позиция и высказывания по вопросам общественной морали

Резонанс и осуждение со стороны либеральной общественности в западных СМИ вызвала озвученная им позиция по вопросу о гомосексуальности и её публичных проявлениях.

В своём письме от 16 марта 2006 года патриарх лично поблагодарил мэра Москвы Юрия Лужкова за отказ группе лиц нетрадиционной ориентации в проведении гей-парада. Также в письме было выражено его негативное отношение к «нетрадиционным» отношениям между полами, что находится вполне в русле традиционного вероучения Православной Церкви.

2 октября 2007 года, выступая в Парламентской ассамблее Совета Европы, вновь выразил своё негативное отношение к нетрадиционной сексуальной ориентации, назвав гомосексуализм такой же болезнью, как «клептомания», а также высказал мысль о том, что цивилизации угрожает расхождение между христианской моралью и правами человека, отстаивание которых используется для оправдания морального упадка.

Выступал с осуждением «нравственного релятивизма и попыток разрушить традиционные нравственные нормы».

Сотрудничество с органами государственной власти СССР до патриаршества

В период до избрания патриархом преосвященный Алексий, как и многие иные иерархи РПЦ, лояльно участвовал в деятельности официальных общественно-политических организаций в основном миротворческого характера. Многократно выезжал в зарубежные командировки с преимущественно экуменическими целями (См. подробнее выше, в разделе «Международная, экуменическая и общественная деятельность до патриаршества»).

17 февраля 1974 года в своем резюме митрополит Таллинский и Эстонский Алексий, в частности, писал: «Мера, применённая к А. Солженицыну Президиумом Верховного Совета СССР о лишении его гражданства СССР, является вполне правильной и даже гуманной и отвечает воле всего нашего народа, о чём свидетельствует реакция советских людей на решение Президиума Верховного Совета. Церковные люди полностью одобряют это решение и считают, что к А. Солженицыну и ему подобным применимы слова ап. Иоанна Богослова: „Они вышли от нас, но не были наши“ (1 Ин. 2,19)». Тем не менее, к 80-летию писателя Патриарх Алексий II наградил А. И. Солженицына орденом святого благоверного князя Даниила Московского II степени

В 1990-е годы получил огласку некий материал об агенте «Дроздове», завербованном 28 февраля 1958 года «на патриотических чувствах для выявления и разработки антисоветского элемента из числа православного духовенства», — из отчёта 4-го отделения КГБ ЭССР об агентурной работе за 1958 год, который, по мнению ответственного сотрудника Государственного архива Эстонии историка Индрека Юрьё (эст. Indrek Jürjo), указывает на Ридигера Алексея Михайловича, в то время приходского священника: «Г-н Юрьё говорит, что подробности биографии агента по имени Дроздов, найденные в годовом отчёте КГБ за 1958 год, соответствуют эстонскому происхождению клирика, году рождения, образованию и карьерному пути». Согласно исследованию Кристофера Эндрю и Василия Митрохина The Mitrokhin Archive, в 1975 году А. Ридигер основал общество «Родина», служившее организацией прикрытия для деятельности КГБ; деятельность «Родины» курировалась офицером ПГУ КГБ СССР П. И. Васильевым. Публикации о сотрудничестве «Дроздова» с КГБ были основаны на документах архивов КГБ, к которым был получен официальный доступ рядом лиц в конце 1991 года.

Факт агентурного сотрудничества А. М. Ридигера с органами КГБ официально никогда не подтверждался органами госбезопасности РФ или СССР. 20 сентября 2000 года с опровержением утверждений о сотрудничестве, в ответ на небольшую заметку в британской The Times (посвящённой выходу в России исследования о экономической деятельности РПЦ и упоминавшей о сотрудничестве с КГБ мимоходом: «Президент Путин вряд ли будет требовать расследования не в последнюю очередь потому, что он и патриарх Алексий II имеют общее прошлое, связанное с КГБ» (President Putin is unlikely to press for action, not least because he and Patriarch Aleksi II share a KGB past)), выступил сотрудник ОВЦС Всеволод Чаплин, в связи с чем британская исследовательская организация Keston College опубликовала выводы своего анализа имеющихся в её распоряжении документов: «Утверждения, что Патриарх и иные высокопоставленные епископы Русской Православной Церкви сотрудничали с КГБ, основаны на действительности».

5 декабря 2008 года, в день смерти патриарха Алексия II, Би-би-си писала, подводя итоги его епископской карьеры:

«У патриарха Алексия II была невероятная карьера, в течение которой он переключился с подавления Русской Православной Церкви на то, чтобы быть её поборником. Любимец КГБ, он быстро продвигался в церковной иерархии, выполняя указания Кремля в то время, когда священников-диссидентов бросали в тюрьмы. Как фактический министр иностранных дел Церкви, он помогал скрывать репрессии против русских христиан, защищая советскую систему перед внешним миром. Он быстро возвышался и был избран главой Русской Православной Церкви в ключевой момент в 1990 году, когда СССР приближался к своему краху. Удивительно, но вполне вероятно, что он воспользовался моментом и стал во главе возрождения и процветания Церкви».

Оригинальный текст (англ.)  

Patriarch Alexiy II had an extraordinary career, in which he switched from suppressing the Russian Orthodox Church to being its champion. A favourite of the KGB, he was promoted rapidly through the Church hierarchy, doing the Kremlin's bidding at a time when dissident priests were thrown into jail. As the Church's effective foreign minister, he helped cover up the repression of Russian Christians, defending the Soviet system to the outside world. He rose quickly through the ranks, being elected head of the Russian Orthodox Church at a crucial time, in 1990, with the Soviet Union on the path to collapse. Surprisingly, perhaps, he seized the moment, and went on to oversee the revival and flowering of the Church.

В интервью 2012 года бывший генерал-майор КГБ Олег Калугин, в 1995 году перебравшийся в США, вспоминал, будто однажды в начале 1990-х годов на одном из митингов он публично заявил, что Алексий II сотрудничает с органами госбезопасности. На следующий день, по словам Калугина, патриарх пригласил его в свою резиденцию и в личной беседе сказал: «Я помог спасти православие, сотрудничая с вашими органами, ради высших целей».

Кончина и погребение

Около 11 часов 5 декабря 2008 года руководитель пресс-службы Московской Патриархии Владимир Вигилянский сообщил, что Патриарх скончался в своей резиденции, расположенной рядом с ж/д платформой и посёлком Переделкино, утром того же дня, «час — полтора часа назад». В тот же день Патриархия опровергла циркулировавшие спекуляции о неестественном характере смерти Патриарха.

По официальной версии, причиной смерти стала острая сердечная недостаточность: патриарх страдал ишемической болезнью сердца, перенёс несколько инфарктов и периодически ездил за границу на обследование. Самый серьёзный инцидент, связанный со здоровьем, имел место в октябре 2002 года в Астрахани. После перенесённого тогда Патриархом тяжёлого инсульта, на Украине и в среде Русской Зарубежной Церковью стали распространяться слухи о некоем явлении ему в алтаре астраханского собора преподобного Феодосия Печерского. Пресс-служба отдела внешних церковных связей Патриархии выступила с официальным опровержением, заявив, что «слухи злонамеренно распространяются противниками Церкви, заинтересованными во внесении смуты в умы верующих людей». 27 апреля 2007 года российские СМИ распространили информацию о резком ухудшении здоровья Патриарха, находящегося в Швейцарии. 12 декабря 2008 года митрополит Ювеналий (Поярков) на епархиальном собрании зачитал письмо, направленное ему патриархом 28 ноября того же года из отпуска в Испании, где патриарх писал, в частности: «Отдых у меня прервался мерцательной аритмией, и для проведения кардиоверсии мне пришлось выехать в Мюнхен. Пришлось проходить не только обследование, как предполагалось ранее, но и лечение».

Вечером 5 декабря Вселенский патриарх Варфоломей сказал за вечерней: «Мать-Церковь Константинополя разделяет скорбь наших русских братьев о кончине нашего брата Алексия, патриарха Московского».

Вечером 6 декабря гроб с телом патриарха Алексия был доставлен в московский Храм Христа Спасителя, где по окончании воскресного всенощного бдения прошла церемония прощания с новопреставленным патриархом, которая продлилась до утра 9 декабря (вторника); в Храме совершались заупокойные богослужения и непрерывное чтение Евангелия. Для верующих, желавших проститься с Патриархом, храм был открыт круглые сутки. По сообщению пресс-лужбы ГУВД Москвы, в церемонии прощания с патриархом приняло участие более 100 000 человек.

6 декабря 2008 года Священный Синод, избравший местоблюстителем патриаршего престола митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла (Гундяева), который также возглавил комиссию по организации похорон патриарха, постановил совершить отпевание патриарха Алексия в Храме Христа Спасителя 9 декабря того же года, а похороны — в Богоявленском кафедральном соборе Москвы.

7 декабря 2008 года президент Российской Федерации Д. А. Медведев подписал указ «Об организационных мероприятиях в связи с кончиной Патриарха Московского и всея Руси Алексия II», который, не объявляя траура, «предписывал» учреждениям культуры и телерадиокомпаниям отменить развлекательные мероприятия и передачи в день похорон патриарха, а Правительству Российской Федерации и органам государственной власти Москвы оказать Московской Патриархии содействие в организации похорон патриарха, общероссийским телерадиовещательным организациям обеспечить освещение мероприятий, связанных с прощанием с патриархом.

9 декабря 2008 после заупокойной литургии, которую возглавил патриарший местоблюститель митрополит Кирилл в сослужении сонма архиереев (служило большинство епископата РПЦ, а также предстоятели и представители иных поместных Церквей), и отпевания, которое возглавил Патриарх Константинопольский Варфоломей I, тело усопшего было перевезено в Богоявленский Елоховский собор, где было захоронено в южном (Благовещенском) приделе. Во время отпевания, после стихословия 17-й кафизмы, митрополиту Кириллу, который шёл мимо гроба к алтарю для совершения каждения, стало плохо и он был водворён двумя епископами в алтарь, откуда не появлялся некоторое время; инцидент был представлен некоторыми новостными агентствами как «потеря сознания». Протоиерей Вс. Чаплин заявил, что потери сознания не было, но что митрополит Кирилл «почувствовал недомогание». СМИ сообщали также ещё о нескольких архиереях и иных официальных лицах, которые испытали недомогание.

Вопрос обстоятельств и причин смерти

4 сентября 2009 года, реагируя на выдвигаемые некоторыми лицами версии на тему о возможных причинах и обстоятельствах смерти Патриарха, глава пресс-службы Патриархии Владимир Вигилянский пояснил, в частности, что покойный Патриарх не допускал ночью к себе в покои никого; также, в его покоях не было «тревожной кнопки, потому что патриарх, как говорят, был против». В тот же день бывший референт патриарха Андрей Кураев рассказал, что Алексий II умер, упав и ударившись затылком в туалете.

Русская Православная Церковь и светская власть при Алексии II

В интервью газете «Известия» 10 июня 1991 года на вопрос о его отношении к Декларации митрополита Сергия Патриарх ответил:

<…> заявление митрополита Сергия, конечно, нельзя назвать добровольным, ибо ему, находившемуся под страшным давлением, пришлось заявить вещи, далёкие от истины, ради спасения людей. Сегодня же мы можем сказать, что неправда замешана в его Декларации. Декларация ставила своей целью «поставить Церковь в правильные отношения к советскому правительству». Но эти отношения, а в Декларации они ясно обрисовываются как подчинение Церкви интересам государственной политики, как раз не являются правильными с точки зрения Церкви. <…> Надо признать, что Декларация не ставит Церковь в «правильное» отношение к государству, а, напротив, уничтожает ту дистанцию, которая даже в демократическом обществе должна быть между государством и Церковью, чтобы государство не дышало на Церковь и не заражало её своим дыханием, духом принудительности и безмолвности. <…> Что же касается моей защиты этой Декларации, то надо помнить, что критика Декларации в основном была направлена против слов: «мы хотим считать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости которой — наши радости и беды которой — наши беды». Противники Декларации утверждали, что таким заявлением радости атеистического государства отождествляются с радостями Церкви. Это действительно получалось бы абсурдно. Но ведь в Декларации нет слова «которого», то есть государства, Советского Союза, а есть слово «которой», соотносимое со словом «Родина». То есть речь идет о Родине, радости которой независимо от политического режима, господствующего в ней или над ней, действительно радуют и Церковь. Поэтому это положение Декларации я всё время отстаивал, согласен я с ним и сегодня. Что же касается остальных положений Декларации… Мы не спешили на словах отказываться от неё, пока на деле, в жизни не смогли занять действительно независимую позицию. За этот год, я считаю, мы реально смогли выйти из-под навязчивой опеки государства, и потому теперь, имея как факт нашу дистанцированность от него, мы имеем нравственное право сказать, что Декларация митрополита Сергия в целом ушла в прошлое и что мы не руководствуемся ею.

На реплику журналиста о известном отчёте Василия Фурова, заместителя председателя Совета по делам религий, в ЦК КПСС в 1974 году, где говорится о Преосвященном Алексии как об одном из самых лояльных «советской власти» епископов Русской Церкви, понимающем «незаинтересованность» государства в укреплении религиозности, патриарх ответил, что ему по назначении его епископом в Таллин в сентябре 1961 года удалось отстоять Александро-Невский собор и Пюхтицкий монастырь от закрытия.

После избрания Алексия II патриархом, насколько можно судить по открытым источникам, у него сложились в основном ровные отношения с высшим руководством страны, в том числе с президентами России: Борисом Ельциным и Владимиром Путиным.

10 июля 1991 года на торжественном заседании Съезда народных депутатов РСФСР, посвящённом вступлению в должность первого президента РСФСР Бориса Ельцина, вслед за присягой последнего и по исполнении гимна (музыка Михаила Глинки) обратился к нему со словом, после чего зачитал текст адреса, подписанного главами и представителями Церквей и религиозных объединений РСФСР. Вручив адрес, патриарх «осенил Б. Н. Ельцина крестным знамением».

19 августа 1991 года, во время августовских событий, во время служения литургии в Успенском соборе Кремля распорядился опустить на ектениях прошение «[О богохранимей стране нашей,] властех и воинстве ея».

Во время октябрьских событий 1993 года предложил посредничество обеим противоборствующим сторонам; при его участии начались переговоры в московском Даниловом монастыре, которые, по словам Святейшего Патриарха Кирилла, также участвовавшего во встречах сторон, хоть и не дали ожидаемого результата, но стороны «находились в нескольких шагах» от успешного завершения переговоров.

Участвовал в процедуре инаугурации Б. Н. Ельцина в 1996 году; присутствовал на церемонии передачи президентских полномочий Владимиру Путину 31 декабря 1999.

В церемонии инаугурации Путина 7 мая 2000 года и 7 мая 2004 года Алексий II участия не принимал, присутствуя лишь в числе приглашённых гостей наряду с представителями других религиозных конфессий; однако, 7 мая 2000 года «по окончании церемонии вступления в должность президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина в Благовещенском соборе Московского Кремля отслужен молебен о здравии и долголетии нового главы государства. Владимира Путина благословил патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Во время службы рядом с президентом находилась супруга президента Людмила Александровна Путина. Предстоятель Русской православной церкви, напутствуя Владимира Путина, отметил, что Россия обретает нового главу, который уже заручился поддержкой большинства жителей страны».

Несмотря на иное, согласно мнению многих наблюдателей, отношение к этому вопросу светской власти, отказывался дать согласие на визит папы Римского Иоанна Павла II в Россию, ссылаясь на неразрешённые проблемы между Церквами.

В 1997 году ОВЦС открыл официальный сайт Московской патриархии, в связи с чем Патриарх Алексий II направил новому сайту приветствие, начинавшееся словами «дорогие братья и сестры, пользователи Интернета!», в нём говорилось о важности освоения интернет-пространства.

Уже в 1989 году государственные органы прекратили осуществлять активный контроль за жизнью религиозных организаций. В 1990-е годы государство начало оказывать деятельную, в том числе юридическую и финансовую, помощь Церкви в деле восстановления храмов, развития духовного образования, пастырского окормления в государственных ведомствах, в войсках, в местах лишения свободы и т. п. Многие высокопоставленные государственные служащие получили в это время высшие церковные награды. Ряд крупных храмов был построен на средства региональных бюджетов, либо крупных компаний, что вкупе с финансовой непрозрачностью структур Патриархата вызывает вопросы у критиков РПЦ. В своём ответном слове патриарху 12 января 2008 года в Иверском (бывшем Успенском) соборе Валдайского монастыря президент России Владимир Путин в частности сказал: «Сбербанк России вложил десятки миллионов долларов в реконструкцию храма. Осталось только возродить роспись, позолотить купола. Обещаю Вам, что сделаем это в самое ближайшее время.»

В 2000-е годы некоторые аналитики, правозащитники и представители иных конфессий начали высказывать опасения, что Церковь начала притязать на роль носителя фактически государственной идеологии. Подобные опасения особенно усилились в связи с дискуссией о введении предмета Основы православной культуры в программу общеобразовательных школ в качестве регионального компонента. Были высказаны обвинения в политической подоплёке некоторых канонических прещений, накладываемых на священнослужителей.

После сделанного 11 декабря 2007 года Дмитрием Медведевым заявления, в котором последний обратился к Владимиру Путину «с просьбой дать принципиальное согласие возглавить правительство России после избрания нового президента нашей страны», 13 декабря дал интервью телеканалу «Россия» (Вести, 13 декабря 2007 года), где сказал в связи с таким кадровым предложением следующее: «Конечно, это, наверное, трудный шаг, потому что человеку, который занимает высший пост в государстве, является национальным лидером, нелегко встать на второе место. Но отношение Владимира Владимировича к своему долгу, его любовь к Родине, то, что он сделал для России, я думаю, должны побудить его переступить через эту кажущуюся трудность. Полагаю, что такое сочетание обеспечит преемственность курса, который осуществлялся В. В. Путиным в течение последних восьми лет».

12 февраля 2008 года официальные представители Московский Патриархии выразили неудовлетворение подписанием Указа Президента Российской Федерации от 06.02.2008 № 138, который упразднил, в частности, Указ Президента РФ от 14 января 2002 г. № 24 «О предоставлении священнослужителям отсрочки от призыва на военную службу» (Собрание законодательства Российской Федерации, 2002, № 3, стр. 192). Юрист Московской Патриархии Ксения Чернега в комментарии для официального сайта РПЦ заявила: «Русская Православная Церковь считает, что призыв священника в армию противоречит внутренним установлениям Церкви. А ведь согласно статьи 15 закона „О свободе совести“ государство должно уважать внутренние установления. Поэтому наша принципиальная позиция: отсрочка для священников должна быть сохранена.» 22 февраля 2008 года пресс-секретарь Московской Патриархии Владимир Вигилянский на пресс-конференции напомнил, что до революции 1917 года во всей Российской Церкви было 60 тысяч священнослужителей, тогда как на момент пресс-конференции она не достигала и 30 тысяч, а в самой России — только 15 тысяч священников; заявив, что проблема катастрофической нехватки духовенства является виной не Церкви, «но богоборческого режима, который на протяжении всего прошлого века истреблял священнослужителей», он отметил: «В этой ситуации позиция государства как правопреемника власти, уничтожавшей и расстреливавшей священников, кажется не очень нравственной».

29 февраля 2008 года президент России Путин подписал федеральный закон «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в части лицензирования и аккредитации учреждений профессионального религиозного образования (духовных образовательных учреждений)», устанавливающий возможность получения образовательными учреждениями профессионального религиозного образования свидетельства о государственной аккредитации.

3 марта 2008 года, за 4 дня до подведения официальных итогов голосования, Алексий II направил поздравление Первому заместителю председателя правительства Российской Федерации Д. А. Медведеву «в связи с победой на президентских выборах», отметив, что последнему « предстоит кропотливая работа по созданию нового облика России третьего тысячелетия, и это потребует [от него] терпения, любви, веры и одновременно мужества». Рано утром 27 апреля того же года в Храме Христа Спасителя в Москве, по завершении пасхальной утрени, обратился к присутствовавшим за богослужением В. В. Путину и Д. А. Медведеву, сказав в частности: «Мы благодарны Вам, глубокоуважаемый Владимир Владимирович, за восемь лет президентства, в течение которых Вы очень много сделали для нашей страны. <…> Вам обоим предстоит нелегкий подвиг служения своему Отечеству и своему народу. <…> Я также поздравляю ваших супруг — Людмилу Александровну и Светлану Владимировну, которые и сейчас, и в будущем будут поддерживать вас, помогать вам в трудностях и испытаниях <…>».

7 мая 2008 года в Благовещенском соборе Кремля, по завершении церемонии инаугурации нового президента России, совершил молебен по случаю вступления в должность президента России Дмитрия Медведева; зачитал последнему приветственный адрес, в котором отметил, что новый президент России принимает на себя «нелегкое бремя ответственности за настоящее и будущее нашего государства в непростое время его социально-экономических преобразований». 8 мая того же года поздравил Владимира Путина в связи с вступлением его в должность Председателя Правительства РФ.

По мнению НГ Религии от 3 сентября 2008 года, заявление протоиерея Вс. Чаплина 26 августа того же года в связи с военным конфликтом в Грузии («Политические решения не определяют вопросы о церковных юрисдикциях и сферах пастырской ответственности <…>») поставило РПЦ «после официального признания двух закавказских республик президентом Дмитрием Медведевым <…> в известную оппозиции к политическому курсу руководства страны.» 6 ноября 2008 года патриарх Алексий II на встрече с делегацией Грузинской Патриархии в Москве сказал: «Мы рады всегда принимать посланников братской святой Грузинской православной церкви, с которой у нас так много общего: единая святая православная вера, единая история, вековые культурные связи. Верим, что никакие политические катаклизмы не могут поколебать наше братское единство, и тому убедительным свидетельством служит наша сегодняшняя встреча.»

В своём последнем интервью, данном 1 ноября 2008 года и опубликованном посмертно, следующим образом оценил свою историческую роль: «Мне пришлось установить совершенно новые отношения между государством и Церковью, каких не было в истории России, потому что Церковь была не отделена от государства, император был главой Церкви, и все решения, которые принимались по церковным вопросам, исходили из его кабинета. А сейчас устанавливались совершенно новые отношения, когда Церковь сама принимает решения и сама отвечает за свои действия перед своей совестью, историей, народом.» На следующий после его кончины день, 6 декабря 2008 года, газета Коммерсантъ писала о нём: «Патриарх Алексий II стал <…> первым представителем церкви, которому удалось настолько сблизить интересы религиозной и государственной власти, что отделить одну от другой стало впредь невозможно.».

См. также: Экономическая деятельность Русской православной церкви

Награды

Награды Русской православной церкви и других поместных Церквей:

• Орден святого апостола Андрея Первозванного с алмазной звездой
• Орден Славы и Чести (2005)
• Орден святого благоверного князя Даниила Московского I степени
• Орден святителя Алексия митрополита Московского и всея Руси I степени
• Орден святителя Алексия, митрополита Московского I степени
• Орден святого равноапостольного великого князя Владимира I степени (27 мая 1968)
• Орден святого равноапостольного великого князя Владимира II степени (11 мая 1963)
• Орден преподобного Сергия Радонежского I степени (21 февраля 1979)
• Орден святителя Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского I степени
• Орден святого благоверного великого князя Димитрия Донского I степени (2005)
• Право ношения второй панагии (1971)
• Орден святых равноапостольных Кирилла и Мефодия I степени (Чехословацкая Православная Церковь, 20 октября 1962)
• Орден преподобного Иоанна Рыльского I степени (Болгарская Православная Церковь, май 1968)
• Орден апостола Марка (Александрийская Православная Церковь, 1969)
• Орден Животворящего Креста I и II степени (Иерусалимская Православная Церковь, 1968, 1984)
• Орден святого великомученика Георгия Победоносца I и II степени (Грузинская Православная Церковь, 1968, 1972)
• Орден апостолов Петра и Павла II степени (Антиохийская Православная Церковь, 1 сентября 1981)
• Другие ордена Митрополий Антиохийского Патриарха
• Орден святого священномученика Иоанна, архиепископа Рижского I степени (Латвийская Православная Церковь, 28 мая 2006)
• Медаль 1500-летия Иерусалимского Патриархата (1965)
• Золотая медаль I степени святого великомученика Димитрия Солунского (Греция, 25 сентября 1980)
• Золотой медалью I степени святой великомученицы Екатерины Митрополия Катерини (Греция, 4 мая 1982)
• Медаль «15 лет Кемеровской и Новокузнецкой епархии» (Кемеровская и Новокузнецкая епархия, 22 марта 2008)

Государственные награды Российской Федерации:

• Орден Святого апостола Андрея Первозванного (19 февраля 1999) — за выдающийся вклад в духовное и нравственное возрождение России, сохранение мира и согласия в обществе
• Орден «За заслуги перед Отечеством» I степени (23 февраля 2004) — за выдающийся вклад в укрепление мира и согласия между народами, восстановление исторического и культурного наследия России
• Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (11 сентября 1997) — за большой вклад в достижение единения и согласия в обществе и многолетнюю миротворческую деятельность
• Орден Дружбы народов (22 февраля 1994) — за большой личный вклад в дело духовного возрождения России и активную миротворческую деятельность
• Государственная премия Российской Федерации за выдающиеся достижения в области гуманитарной деятельности 2005 года (9 июня 2006, вручена 12 июня).
• Благодарность президента Российской Федерации (13 января 2001) — за большой вклад в духовное и нравственное возрождение России, укрепление гражданского мира и в связи с 2000-летием христианства

Государственные награды СССР:

• Орден Трудового Красного Знамени
• Орден Дружбы Народов (22 ноября 1979)

Награды субъектов Российской Федерации:

• Орден «Ключ дружбы» (Кемеровская область)
• Орден Белого Лотоса (Калмыкия, 1997)
• Орден «Полярная Звезда» (Якутия, 2007)

Ведомственные награды:

• Памятная медаль А. М. Горчакова (МИД России, 2002)
• Нагрудный знак «За милосердие и благотворительность» (Министерство образования и науки Российской Федерации, 2003).
• Медаль «За вклад в развитие агропромышленного комплекса» I степени (Минсельхоз России, 2005)
• Медаль Анатолия Кони (Минюст России, 2000)

Иностранные государственные награды:

• Орден «Слава» (Азербайджан, 14 сентября 2005) — за заслуги в развитии дружественных связей между народами Азербайджана и России
• Орден Креста Маарьямаа I степени (Эстония, 29 сентября 2003).
• Орден Трёх звёзд I степени (Латвия, 27 мая 2006).
• Орден Дружбы народов (Белоруссия, 26 марта 2004) — за плодотворную деятельность по сближению и взаимообогащению национальных культур, большой личный вклад в развитие духовного и интеллектуального потенциала братских народов Белоруссии и России
• Орден Франциска Скорины (Белоруссия, 23 сентября 1998) — за особые заслуги в развитии и укреплении дружественных связей между народами
• Орден Почёта (Белоруссия, 2008)
• Медаль Франциска Скорины (Белоруссия, 22 июля 1995) — за большой вклад православной церкви в духовное возрождение белорусского народа
• Орден Республики (Молдавия, 12 ноября 2005)
• Национальный орден Кедра (Ливан, 6 октября 1991)
• Орден Великого князя Литовского Гядиминаса I степени (Литва, 1997)
• Орден Достык I степени (Казахстан, 2002)
• Орден Республики (ПМР, 8 февраля 1999 года) — за неоценимый вклад в деле укрепления истинной Православной веры наших отцов, огромное, постоянное внимание, помощь, проявляемые к чадам Единой Святой Соборной Апостольской Церкви нашего Государства и в связи с 70-летием со дня рождения

Общественные и иные награды:

• Почётная грамота Советского фонда мира (23 августа 1969)
• Медаль и почётная грамота Советского фонда мира (13 декабря 1971)
• Памятная настольная именная медаль Советского фонда мира (1969)
• Медаль Всемирного Совета Мира (1976) — в связи с 25-летием движения сторонников мира
• Медаль Советского комитета защиты мира (1974) — в связи с 25-летием образования комитета
• Почётная грамота Советского комитета защиты мира (ноябрь 1979)
• Почётная грамота и памятная медаль Советского фонда мира (ноябрь 1979)
• Памятная медаль Всемирного Совета Мира (1981) — в связи с 30-летием движения сторонников мира
• Почётный знак Правления Советского фонда мира (15 декабря 1982) — за активное участие в деятельности фонда
• Грамота общества советско-индийской дружбы.
• По информации Keston News Service, в 1988 награждён Почётной Грамотой КГБ СССР.
• Императорский орден Святого апостола Андрея Первозванного (Российский императорский дом, 10 июня 2004 года).
• Национальная премия «Россиянин года» (2008 год)

Почётный гражданин ряда регионов и городов:

• Почетный гражданин Москвы
• Почётный гражданин Санкт-Петербурга
• Почётный гражданин Новгорода
• Почётный гражданин Сергиева Посада
• Почётный гражданин Республики Калмыкия
• Почётный гражданин Республики Мордовия
• Почётный гражданин Ленинградской области
• Почётный гражданин Республики Карелия (2006)
• Почётный гражданин города Дмитрова (2003)
• Почётный гражданин Мурома (Владимирская область, 2006)
• Почётный гражданин Кемеровской области (2005)
• Почётный гражданин города Подольска Московской области (2001)

Почётные учёные степени

• Почётный доктор СПбГУ (1994)
• Почётный доктор богословия университета Пасифик Аляски (1994 год)
• Почётный доктор Бакинского славянского университета
• Почётный доктор Петрозаводского государственного университета (2000 год)

Память о патриархе Алексии II

• В честь посещения и совершения литургии в Вознесенском соборе Новочеркасска в сентябре 1999 года — внутри собора Алексию II установлена памятная доска.
• 7 декабря 2008 года член синодальной комиссии РПЦ по канонизации протоиерей Георгий Митрофанов заявил: «Синодальная комиссия по канонизации придерживается той точки зрения, что рассматривать материал о возможности канонизации того или иного христианина можно как правило не раньше, чем через 50 лет после его кончины.» Он также отметил, что, среди прочего, для канонизации необходимо тщательно изучить характер жизни и деятельности кандидата.
• Решением Священного Синода от 10 декабря 2008 года Синодальной библиотеке Русской Православной Церкви присвоено имя святейшего патриарха Алексия II. Торжественное открытие входной доски с новым наименованием Синодальной библиотеки было совершено Патриархом Кириллом 26 февраля 2009 года
• Горуправа Таллина решила поддержать предложение мэра города Эдгара Сависаара назвать в честь патриарха Алексия Второго площадь перед строящимся православным храмом иконы Божией Матери «Скоропослушница», которая была открыта 30 сентября 2009 года городским головой эстонской столицы и митрополитом Таллинский (Московский Патриархат) Корнилием (Якобсом). 8 сентября 2012 года на площади открыт памятник Алексию II

• В январе 2009 года в городе Муроме (Владимирская область) был установлен памятный знак, в виде мемориальной доски на большом фрагменте капр-диоптаза.
• 27 марта 2009 года мемориальная доска с именем патриарха Алексия II была открыта на фасаде церкви святой великомученицы Татианы при МГУ имени Ломоносова на Большой Никитской улице в Москве.
• В январе 2009 года парламент Карелии намеревался приступить к разработке законопроекта о переименовании в честь покойного одного из островов Валаамского архипелага; в феврале предложение было отклонено Комитетом по государственному устройству парламента со ссылкой на федеральное законодательство.
• 26 декабря 2009 года в селе Фроловское Нижегородской области в память о святейшем патриархе Московском и всея Руси Алексие II был освящён поклонный крест.
• 4 августа 2010 года в Йошкар-Оле был открыт памятник Алексию II.
• 9 июня 2012 года в Назрани (Республика Ингушетия) открыта мемориальная доска Алексию II за вклад в восстановление ингушской государственности.
• 7 апреля 2013 года в Витебске (Беларусь) состоялось торжественное открытие памятника Патриарху Алексию II.
• 1 сентября 2013 года в Новгороде состоялось торжественное открытие памятника Патриарху Алексию II.
• 20 октября 2013 года в Сортавале состоялось торжественное открытие памятника Патриарху Алексию II.
• 22 ноября 2013 года в городе Новочебоксарске состоялась торжественная церемония открытия памятника приснопамятному святейшему патриарху Московскому и всея Руси Алексию II.
• Согласно постановлению Правительства Москвы от 13 октября 2014 года № 600-ПП «О присвоении наименования улице города Москвы» пешеходной аллее, расположенной в районе Орехово-Борисово Северное Южного административного округа города Москвы и ведущей от Каширского шоссе к главному входу храма Живоначальной Троицы, присвоено наименование — аллея Патриарха Алексия II.
• В Государственном историческом музее находится портрет Патриарха Алексия II, созданный с натуры в 2001 году скульптором И. А. Бургановым.

Разное

Свободно владел русским и эстонским языками. Хорошо знал немецкий язык и немного английский.

Действительный член (академик) Российской академии образования.

Проживал в загородной патриаршей резиденции в Ново-Переделкине (7-я улица Лазенки; бывшая усадьба Колычёвых в селе Спасское-Лукино) ЗАО Москвы.

Хозяйственным обеспечением Патриаршей резиденции в Переделкине занимались монахини Пюхтицкого подворья в Москве во главе с игуменией Филаретой (Смирновой).

По сообщению сайта Православие.Ru, с 11 января 2000 года, по распоряжению и. о. президента России В. Путина находился под охраной Федеральной службы охраны (ФСО) .

Алексий ΙΙ является третьим предстоятелем Православной Церкви, умершим в 2008 году (после греческого архиепископа Христодула и главы РПЦЗ митрополита Лавра).

В молодости получил спортивный разряд по гребле в эстонском спортивном обществе «Калев».

Мобильным телефоном пользовался только за границей.

Литература

• [www.pravenc.ru/text/64696.html Алексий II] Статья в Православной энциклопедии (2000)
• [www.sedmitza.ru/data/2009/11/27/1234917033/3_8.pdf Памяти Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II] // Вестник церковной истории. 2009. № 1-2(13-14). С. 3-8.
• Коновалов В. И. Патриарх Алексий II: Жизнь и служение на переломе тысячелетий. — М.: Эксмо, 2012. — 320 с., ил. — (Патриархи Русской Церкви). — 3000 экз., ISBN 978-5-699-41594-6

Ссылки

• [www.patriarchia.ru/db/text/54129.html Биографическая статья на официальном портале Московской патриархии]
• Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси — статья в Лентапедии. 2012 год.
• [www.krotov.info/spravki/persons/20person/ridiger.html Алексий Ридигер: документы]
• [www.orthodox.ee/index.php?d=istoria/patr Биографический очерк]
• [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_1599 Алексий (Ридигер) II] на сайте «Русское православие»
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_8642 Родословная Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго (Алексей Ридигер)]
• [people.rambler.ru/face.html?s=39&year=2006 Люди десятилетия. Алексий Второй]
• [www.pravoslavie.by/podpod.asp?id=138&Session=10 Истории Русской Церкви 1917—1997 (Владислав Цыпин). ГЛАВА X. Русская Православная Церковь при Святейшем Патриархе Алексии II]
• [www.mn.ru/issue.php?2004-6-39 Два святейшества]
• [www.ateism.ru/tems.htm?tema=2 Подборка материалов из российской прессы]
• [magazines.russ.ru/zvezda/2000/12/vasilij.html Запись архиепископа Василия (Кривошеина) о выступлении митрополита Таллинского Алексия на Соборе 1971 г.]
• [ermakov.orthost.ru/freedom.html Воспоминания прот. Василия Ермакова]
• [www.krotov.info/acts/20/1960/1967_loubyanka.html Выписки из отчетов КГБ о работе с лидерами Московской патриархии]
• Михаил Ситников [scepsis.ru/library/id_1894.html «Священник. Секретный агент»] — материал о сотрудничестве с властью
• [www.vpa-box.ru/guest.html Алексий II — Благословляя детский спорт России — Фотогалерея]
• [mospat.ru/archive/1999/02/nr902262/ Интервью Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II газете «НГ-Религии», опубликованое 24 февраля 1999 года]

Предшественник: Иоанн (Алексеев, Георгий Михайлович)

Митрополит Таллинский и Эстонский 3 сентября 1961 — 28 июля 1986

Преемник: Корнилий (Якобс)

Отрывок, характеризующий Алексий II

– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.