Патриарх Венеции

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Патриарх Венецианский — ординарий католического патриархата Венеции, в настоящее время один из трёх епископов Римско-католической Церкви латинского обряда, носящих титул патриарха, более характерный для восточных церквей.





История

Патриарх Венеции — один из немногих патриархов латинского обряда в Католической церкви. В отличие от патриархов православной Церкви и патриархов восточного обряда в католической Церкви, не обладает специальными административными полномочиями, и его титул в настоящее время является почетным отличием венецианского архиепископа, имеющим в основном церемониальное значение.

Исторически венецианский патриархат восходит к патриархату Аквилеи. В 606 году после длительного церковного конфликта Аквилейский патриархат распался на две части, предстоятели которых равно претендовали на патриарший титул. Глава одного из соперничающих патриархатов в 700 году принял титул патриарха Градо по местонахождению своей постоянной резиденции. С течением времени патриархи Градо оказались в зависимости от Венецианской Республики, а являвшиеся вассалами германского императора патриархи Аквилеи в 1027 году и 1044 году нападали на Градо и разоряли его.

Первая епископская кафедра на территории самой Венеции возникла в 774 году, когда, с согласия папы Адриана I и патриарха Градо Иоанна IV, епископом был поставлен некто Обелерий. Его кафедра находилась на островке Оливоло, а юрисдикция простиралась на соседние острова Венецианской лагуны, на которых впоследствии возник город Венеция. В 825 году при четвёртом епископе, Урсе (Орсо), сыне дожа Иоанна Партиципация (Джованни Партечипацио), в Венецию были перенесены мощи легендарного основателя Аквилейского патриархата, евангелиста Марка, что стало основой для роста престижа венецианской епархии.

С 1074 года, когда кафедру занял Генрих Контарини, епископы Оливоло стали назваться епископами Кастелло. В начале XII века патриарх Градо перенес свою резиденцию в Венецию, сделав своим кафедральным храмом церковь Сан-Сильвестро. С этого времени в Венеции фактически находилась резиденция трех епископов: патриарха Градо, его суффрагана — епископа Кастелло, а также «примицерия св. Марка» — настоятеля базилики Сан-Марко, имевшего епископский сан и подчинявшегося непосредственно дожу. После того, как в 1261 году византийцы отвоевали у крестоносцев Константинополь, в Венецию переселился и латинский патриарх Константинополя Панталеоне Джустиниани.

После смерти в 1451 году патриарха Градо Доменико Микеля папа Николай V своей буллой «Regis aeterni» («Царя вечного…») формально упразднил патриархат Градо. Титул и полномочия патриарха, включая юрисдикцию над епископами Далмации, перешли к епископу Кастелло. Этот шаг был продиктован как упадком старого патриархата, так и возросшим могуществом Венецианской Республики, желавшей, чтобы её церковно-административный центр не только де-факто, но и де-юре находился в столице государства. Первым патриархом Венеции стал св. Лоренцо Джустиниани (1381—1456).[1]

Кафедра патриарха Венеции при этом по-прежнему находилась в храме Сан-Пьетро ди Кастелло. В патриаршем богослужении сохранялись отдельные рудименты древнего аквилейского обряда, унаследованные через литургические традиции патриархата Градо. Базилика святого Марка с её собственным капитулом и сложным литургически-церемониальным укладом вплоть до конца XVIII века оставалась, в сущности, дворцовым храмом дожа, обладавшего, как считалось, не только светской, но и духовной властью (как писал уже в XVIII веке Казанова, «то часовня Дожа, и ни один государь на свете не может похвастать подобной часовней»).

Право избирать патриарха присвоил себе Сенат Венецианской республики, не всегда считавшийся при этом с мнением Святого престола; Республика всячески отстаивала своё право на автономию в церковных делах, что нередко приводило к конфликтам с Римом — так, в 1606 году папа Павел V отлучил от церкви венецианское правительство и наложил на Венецию интердикт. Вплоть до падения республики патриархами избирались обыкновенно представители знатнейших венецианских семейств (Морозини, Фоскари, Контарини, Барбариго и др.).

В 1807 году Никола Гамброни, избранный патриархом по протекции вице-короля Италии, принца Евгения, перенес свою кафедру в базилику святого Марка, потерявшую свой специфический статус после упразднения Республики Наполеоном. Церковь Сан-Пьетро ди Кастелло и примыкающий к ней старинный патриарший дворец постепенно стали после этого приходить в запустение.

Привилегированное положение патриарха Венеции среди итальянского духовенства и до сих пор проявляется, в частности, в том, что новый патриарх традиционно получают кардинальскую шапку на ближайшей консистории, если к тому моменту он ещё не является кардиналом (с 1827 года эта традиция связывать сан патриарха Венеции с кардинальским достоинством ещё не нарушалась ни разу). После того, как территории бывшей Венецианской республики вошли в состав Австрийской империи, императоры настаивали на своем праве утверждать кандидатуры патриархов, основываясь на своем статусе королей Ломбардии и Венеции. В 1893 году, когда папа Лев XIII назначил венецианским патриархом Джузеппе Сарто, власти Итальянского королевства выступили с протестом, заявляя, что после объединения Италии право назначать патриарха перешло от Австрии к Италии. Инцидент был исчерпан в 1894 году, и с тех пор светские власти в процедуру назначения патриархов не вмешивались.

В XX веке трое патриархов Венеции стали римскими папами: Пий X (1903), Иоанн XXIII (1958) и Иоанн Павел I (1978).

С 2002 года по 2011 год патриаршую кафедру занимал Его Высокопреосвященство кардинал Анджело Скола, считавшийся одним из папабилей на Конклаве 2005 года, который избрал папой римским Бенедикта XVI, но, согласно неподтверждённым данным, не получивший тогда ни одного голоса. С 2012 года патриархом Венеции является Франческо Моралья, в настоящий момент (сентябрь 2016 года) пока еще не возведенный в сан кардинала.

Патриархи Венеции с 1820 года

Напишите отзыв о статье "Патриарх Венеции"

Примечания

  1. ↑ Annuario Pontificio 2012, p. 8.

Ссылки

  • [www.newadvent.org/cathen/15333a.htm Католическая энциклопедия];
  • [www.gcatholic.org/dioceses/diocese/vene0.htm Giga-Catholic Information]
  • [links.jstor.org/sici?sici=0361-0160(199724)28%3A4%3C1405%3ATVUCIT%3E2.0.CO%3B2-4 Giovanni Tiepolo, b. 1571 — d. 1631, patriarch of Venice — See JSTOR: The Venetian Upper Clergy in the Sixteenth and Seventeenth … An example of this occurs in his analysis of the writings of the patriarch of Venice, Giovanni Tiepolo (d. 1631), which deal with the veneration of the …]
  • Federico Baldissera Bartolomeo Cornaro, b. 1579 — d. 1653, Cardinal, patriarch of Venice 1631—1644 [www.boglewood.com/cornaro/xg17.html], [www.fiu.edu/~mirandas/bios1626.htm#Spada]

См. также

Отрывок, характеризующий Патриарх Венеции

Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Патриарх_Венеции&oldid=80913314»