Патриаршие приходы в Финляндии

Патриаршие приходы в Финляндии Русская православная церковь
Никольская церковь в Хельсинки
Основная информация
Страна	Финляндия Финляндия
Епархиальный центр	Хельсинки
Основана	1926
Количество приходов	3
Количество храмов	7
Количество священнослужителей	7 (6 священников и 1 диакон)
Сан правящего архиерея	Патриарх
Сайт	[finland.orthodoxy.ru/ finland.orthodoxy.ru]
Архиерей
Правящий архиерей	Кирилл (Гундяев) в/у
с	20 июля 1990 года

Патриаршие приходы в Финляндии — церковно-административная структура Русской православной церкви, объединяющая сеть приходов на территории Финляндии, обладающих ставропигиальным статусом и подчиняющихся непосредственно Патриарху Московскому через руководителя Управления по заграничным учреждениям.

19 июля 1999 года решением Священного Синода на территории Финляндии было учреждёно Представительство Московского патриархата в задачи которого входят осуществление контактов со структурами Финляндской архиепископии Константинопольского патриархата и Евангелическо-лютеранской церкви Финляндии.

С 2004 года Представительством Московского патриархата в Финляндии осуществляется выпуск альманаха «Северный Благовест».

История

Образовавшиеся в 1925—1926 годах на территории Финляндии Покровская и Никольская русские общины находились в юрисдикции иерарха Русской православной церкви митрополита Евлогия (Георгиевского), а с 1931 по 1945 годы вместе с другими приходами округа митрополита Евлогия временно входили в юрисдикции Константинопольского Патриархата.

В октябре 1945 года митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков) во время своего посещения Финляндии воссоединил Покровскую и Никольскую общины с Московским Патриархатом, а в феврале 1946 года определением Священного Синода Русской православной церкви получил их во временное управление, которое продолжалось до конца 1954 года (в 1953—1954 гг. митрополиту в управлении приходами помогал викарный епископ Лужский Михаил (Чуб)).

Новый стиль был причиной крайней неприязни к финляндскому духовенству среди прихожан старостильных приходов. Даже после восстановления евхаристического общения между Церквами данная напряженность сохранялась. Так, священник Успенского собора Финской церкви Серафим Филин вспоминал, как во время приезда в Финляндию митрополита Николая (Ярушевича) он пришёл на вечернее богослужение в храм Покровской общины. Одна из местных прихожанок плюнула ему на рясу и заявила: «Уходи отсюда! Что тебе здесь делать, новостильный поп?». Первое участие священнослужителей Финляндской Православной Церкви в богослужении в Покровском храме состоялось лишь 13 июля 1964 года.

Определением Священного Синода от 11 ноября 1954 года митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков) согласно собственной просьбе освобождался от управления православными общинами и монастырями в Финляндии (был освобождён также от временного поручения по их окормлению и епископ Лужский Михаил (Чуб)), а приходы были переданы в непосредственное ведение председателя Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича)).

С целью благоустроения церковной жизни приходов юрисдикции Московского Патриархата в Финляндии, расширения их деятельности и усиления контакта с представителями Финляндской православной церкви в 1958 году было учреждено Финляндское благочиние Патриарших приходов. Первым благочинным был назначен протоиерей г. Ленинграда Михаил Славнитский (1958—1961). Затем этот пост занимали протоиерей Михаил Зернов (1961—1962) и протоиерей Евгений Амбарцумов (1962—1967). С 1967 года благочинным был назначен протоиерей Игорь Ранне, преподаватель Ленинградской духовной академии.

30 мая 1972 года Священный Синод Русской православной церкви постановил: «Покровский и Никольский приходы, принадлежащие юрисдикции Московского Патриаршего Престола, поручить архипастырскому окормлению Преосвященного митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима».

Согласно Уставам Патриарших приходов в Финляндии, административными органами их управления являются выборные Церковные Советы во главе с настоятелями и Общие Приходские собрания. Богослужения совершаются регулярно, на церковно-славянском языке, в соответствии с юлианским календарём и согласно церковного Устава.

В период управления Хельсинкской епархией митрополитом Иоанном (Ринне), последний выразил своё пожелание о переходе русских общин в юрисдикцию Финляндской православной церкви. Позицию Русской православной церкви по этому вопросу выразил митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим. В переписке с настоятелем Покровской русской общины иеромонахом Лонгином (Талыпин) митрополит Никодим (Ротов) 30 сентября 1973 года заявил: «Московский Патриархат не будет менять положения своих приходов в Хельсинки, так как это даёт возможность укреплять отношения между Церквами».

Со стороны финляндских граждан православного вероисповедания, русских по-национальности, неоднократно поступали просьбы об открытии в Финляндии новых приходов Московского патриархата: так в 1954 году возбуждались ходатайства об открытии приходов в городах Котка и Лахти, в конце 1955 года — в городе Хямеэнлинне, причем последнее сопровождалось более чем тысячью подписями.

После распада СССР на территории Финляндии по многочисленным просьбам русскоязычных верующих были открыты ещё ряд приходов: в 1999 году был открыт приход в честь Казанской иконы Божией Матери в Пори, в 2001 году начал действовать Успенский приход в на территории дипломатического представительства России городе Турку. В 2003 году зарегистрирован приход в честь преп. Серафима Саровского пос. Сторми, близ Ваммала (60 км от Тампере). В 2008 году образован приход в Лахти.

В 2009 году Wikileaks обнародовало телеграмму Посольства США в Хельсинки. По данным FARO (Finnish Association of Russian-Speaker Organizations/Финская Ассоциация Русского-говорящих обществ), русскоязычные эмигранты являются крупнейшими по числу среди всех въехавших в Финляндию. Кроме русскоязычных эмигрантов ежегодно Финляндию посещает большое количество граждан России. Из 800 тыс. выдаваемых ежегодно финскими посольствами и консульствами шенгенских виз около 90 % приходится на граждан России. Финских чиновников беспокоит вопрос интеграции русскоязычных эмигрантов в финское общество. Говорилось, что русскоязычные эмигранты не рвут своих связей с Россией, тем что они ориентированны исключительно на российские средства массовой информации. А также то, что российские интересы в Финляндии начинает представлять Русская Православная Церковь, заявившая в 2009 году о планах расширения своей деятельности в этом балтийском государстве с целью окормления его русского населения. Финское правительство, согласно телеграмме Посольства США в Хельсинки проводило специальные консультации со священноначалием Финской Православной Церковью о расширении её деятельности по окормлению русскоязычных эмигрантов в Финляндии.

Управляющие

• Григорий (Чуков) (февраль 1946 — 13 декабря 1953)
• Михаил (Чуб) (13 декабря 1953 — 11 ноября 1954)
• Николай (Ярушевич) (1954—1960) временно управляющий
• Никодим (Ротов) (30 мая 1972 — 12 октября 1978)
• Кирилл (Гундяев) (12 октября 1978 — 26 декабря 1984)
• Филарет (Вахромеев) (19 апреля 1985 — 12 мая 1987) временно управляющий
• Кирилл (Гундяев) (с 20 июля 1990) временно управляющий

Благочинные

• протоиерей Григорий Светловский (28 ноября 1938 — 19 июня 1948)
• протоиерей Михаил Славнитский (1958—1960)
• протоиерей Михаил Зёрнов (1961—1962)
• протоиерей Евгений Амбарцумов (1962—1967)
• протоиерей Игорь Ранне (1968 — 30 мая 1972)
• протоиерей Павел Красноцветов (1975—1990)

Представители РПЦ

• протоиерей Виктор Лютик (с 19 июля 1999)

Современное состояние

Фото	Церковный объект	Город	Год	Представитель	Штат	Адрес	Примечания
	Представительство Московского Патриархата в Финляндии	Хельсинки	1999	Протоиерей Виктор Лютик	2	Vanha Viertotie, 20

Фото	Церковный объект	Город	Год	Настоятель	Священников	Диаконов	Примечания
Свято-Никольский приход
	Никольская церковь	Хельсинки	1926	Протоиерей Николай Воскобойников	3	-
	Николо-Воскресенская церковь (в процессе строительства)	Хельсинки	2000	Протоиерей Николай Воскобойников	-	-
	Церковь Ксении Блаженной, домовый храм	Хельсинки	2001	Протоиерей Орест Червинский	1	-
	Никольское кладбище	Хельсинки	1939	-	-	-
	Церковь Серафима Саровского	Сторми	2004	иерей Владимир Забышный	1	-

Фото	Церковный объект	Город	Год	Настоятель	Священников	Диаконов	Примечания
Покровский приход
	Церковь Покрова Божией Матери	Хельсинки	1925	Протоиерей Виктор Лютик	1	1
	Казанская церковь	Пори	2004	Протоиерей Виктор Лютик	-	-

Фото	Церковный объект	Город	Год	Настоятель	Священников	Диаконов	Примечания
	Церковь Успения Божией Матери	Турку	2001	Игумен Никита (Добронравов)	1	-

Литература

• Helena Pavinsky. Russian Orthodox Parishes in Finland. // Orthodoxy in Finland. Past and present. Kuopio. 1984. s.97-100. ISBN 951-95582-2-5  (англ.)

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Патриаршие приходы в Финляндии
• [finland.orthodoxy.ru/ Русская православная церковь в Финляндии]
• [blagovest.fi/ Сайт общества Благовест. Представительство Московского патриархата в Финляндии]

Отрывок, характеризующий Патриаршие приходы в Финляндии

– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.