Патрикий (титул)
Патрикий (др.-греч. πατρίκιος) — один из высших византийских титулов. Этимологически слово патрикий связано с древнеримским классом патрициев (лат. patricius), однако имел совершенно иной смысл. В отличие от Рима, где это был высший титул наследственной аристократии, в Византии это был титул, который жаловался императором и не передавался по наследству[1]. К IV веку наследственный патрициат исчез, и при императоре Константине Великом (306—337) был переосмыслен как почётное звание без определённых обязанностей. Первым носителем нового титула в 334 году стал Флавий Оптат, человек невысокого происхождения, женатый на дочери хозяина харчевни, добившийся высокого положения благодаря красоте своей жены. Согласно историку V века Зосиму, одновременно с этим был издан закон, ставивший патрикиев стоял выше префекта претория[2]. В первое время титул присваивался родственникам императора — сводный брат Константина Флавий Юлий Констанций в 335 году, отец супруги императора Валента II (364—378) Петроний в 364 году. Огромной властью и реальным политическим влиянием в царствование Констанция II (337—361) обладал патрикий Датиан. До 399 года в Византии других патрикиев не было, однако появился титул василеопатор[3].
Дальнейшую эволюцию титула патрикия связывают с амбициями евнуха Евтропия, который убедил императора Аркадия (395—408), опекуном которого он был назначен Феодосием I, сделать его патрикием и консулом. В этом качестве он, в представлении современников, обладал неограниченной властью и стоял выше сына Аркадия, императора Феодосия II (408—450). Таким образом титул приобрёл смысл отца самого василевса[4]. Реакцией на это изменение в 421 году стало смещение занимавшего этот пост в то время евнуха Антиоха[en] и издание законодательного запрета евнухам домогаться статуса патрикия[5]. В V веке патрикиями становились лица, достигшие высших должностей в государственном аппарате — префекта претория, префекта города Константинополя, магистра оффиций, magister militum, квестора и других. При императоре Зиноне был принят закон, согласно которому не дозволялось достигать «великой почести патрикиата, которая превосходит все остальные» тем, кто перед этим не исполнял одну из перечисленных выше должностей[6]. При Юстиниане I (527—565) патрикиат стал доступен для всех illustres. В VIII—X веках патрикиями становились важнейшие губернаторы и полководцы. С начала XII века титул более не упоминается[7].
На Западе этот титул имел большее значение, приобретя связь с высоким воинским званием magister militum, носители которого имели исключительное право на получение титула патрикия[8]. В VIII веке титул патрикия носили короли франков[7].
Напишите отзыв о статье "Патрикий (титул)"
Примечания
- ↑ Чекалова, 1997, с. 32.
- ↑ Чекалова, 1997, с. 33.
- ↑ Чекалова, 1997, с. 42.
- ↑ Чекалова, 1997, с. 35.
- ↑ Чекалова, 1997, с. 36.
- ↑ Чекалова, 1997, с. 41-42.
- ↑ 1 2 Kazhdan, 1991.
- ↑ Чекалова, 1997, с. 41.
Литература
- Barnes T. D. [www.jstor.org/stable/1087697 "Patricii" under Valentinian III] // Phoenix. — 1975. — Vol. 29, № 2. — P. 155-170.</span>
- The Oxford Dictionary of Byzantium : [англ.] : in 3 vols. / ed. by Dr. Alexander Kazhdan. — N. Y. ; Oxford : Oxford University Press, 1991. — P. 1600. — ISBN 0-19-504652-8.</span>
- Чекалова А. А. [vremennik.biz/sites/all/files/57_04_%D0%A7%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%20%D0%90.%D0%90._%D0%9F%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D0%B0%D1%82%20%D0%B2%20%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%B5%D0%B9%20%D0%92%D0%B8%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%B8.pdf Патрикиат в ранней Византии] // Византийский временник. — 1997. — Т. 57. — С. 32-44.</span>
Отрывок, характеризующий Патрикий (титул)
«7 го декабря.«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».
Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.