Патрин, Михаил Петрович

Михаил Петрович Патрин
Дата рождения	31 декабря 1905(1905-12-31)
Место рождения	п. Нижнесаранинский завод, Пермская губерния, Российская империя
Дата смерти	19 октября 1973(1973-10-19) (67 лет)
Место смерти	п. Сарана, Красноуфимский район, Свердловская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	артиллерия
Годы службы	1942—1945
Звание
Часть	646-й стрелковый полк 152-й стрелковой дивизии
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Михаил Петрович Патрин (31 декабря 1905 года, Нижнесаранинский завод — 19 октября 1973 года, Сарана) — советский военнослужащий, сержант, полный кавалер ордена Славы.

В Рабоче-крестьянскую Красную Армию призван в январе 1942 года. На фронтах Великой Отечественной войны с мая 1942 года. Воевал в составе 152-й стрелковой дивизии на Карельском, Юго-Западном, 3-м Украинском, 1-м Белорусском, 3-м Белорусском и 1-м Украинском фронтах. Участвовал в обороне Заполярья, освобождении Донбасса, Правобережной Украины и Белоруссии, разгроме немецких войск в Восточной Пруссии, штурме Берлина и марше на Прагу. Прошёл путь от подносчика снарядов до наводчика орудия, став настоящим снайпером-артиллеристом. Был дважды ранен.

Наводчик артиллерийского орудия батареи 76-миллиметровых пушек 646-го стрелкового полка М. П. Патрин в ходе наступательных операций дивизии неоднократно под огнём врага выдвигал своё орудие на прямую наводку и меткими выстрелами поражал его огневые средства, обеспечивая продвижение вперёд стрелковых подразделений. Своими действиями наносил большой урон противнику в живой силе и технике. За доблесть и мужество, проявленные в боях, был награждён орденами Славы трёх степеней.

Демобилизован в сентябре 1945 года. Жил и работал в посёлке Сарана Красноуфимского района Свердловской области.

Биография

До призыва на военную службу

Михаил Петрович Патрин родился 31 декабря 1905 года в рабочем посёлке Нижнесаранинский завод Красноуфимского уезда Пермской губернии Российской империи (ныне посёлок Сарана Красноуфимского округа Свердловской области Российской Федерации) в семье рабочего. Русский.

Окончил 4 класса школы. Подростком начал работать в кузнечном цехе на местном заводе по производству сельскохозяйственной техники и инвентаря. Освоил профессию кузнеца. В предвоенное время был одним из лучших по профессии, передовиком производства, выполнял наиболее сложные и ответственные работы. С началом войны, когда многие работники завода были призваны в армию, Михаил Петрович нередко оставался в цехе на вторую смену, выполняя сменные задания за своих ушедших на фронт товарищей.

В конце декабря 1941 года в Красноуфимском районе началось формирование 430-й стрелковой дивизии, 7 января 1942 года переименованной в 152-ю стрелковую. Положение на фронте было тяжёлое, а людей для комплектования соединения не хватало, поэтому в армию призывали всех, кто мог держать в руках оружие. В январе 1942 года Красноуфимским районным военкоматом был мобилизован и тридцатишестилетний Михаил Патрин. Его зачислили рядовым бойцом в артиллерийскую батарею формировавшегося прямо в Нижней Саране 646-го стрелкового полка. В апреле 1942 года полк в составе дивизии прибыл в действующую армию, на Карельский фронт.

На фронтах Великой отечественной войны

Боевое крещение красноармеец М. П. Патрин принял в первых числах мая 1942 года на рубеже реки Западная Лица в ходе Мурманской наступательной операции. В дальнейшем 152-я стрелковая дивизия держала оборону в Заполярье, прикрывая направления на Полярный и Мурманск. Обстановка на этом участке фронта оставалась стабильной, и во второй половине января 1943 года началась переброска соединения на Юго-Западный фронт. В марте 1943 года Михаил Петрович участвовал в отражении немецкого контрнаступления под Харьковом. Продвижение противника удалось остановить на рубеже Северского Донца, и части дивизии прочно закрепились на левом берегу реки. Противник также строил укрепления на противоположном берегу, а советская артиллерия активно мешала ему в этом. Только расчёт орудия, в составе которого воевал красноармеец Патрин, за время противостояния на Северском Донце меткими выстрелами разрушил 7 немецких ДЗОТов.

Летом 1943 года, во время Курской битвы, войска Юго-Западного фронта активными действиями сковывали донбасскую группировку противника, а в августе 1943 года начали освобождение Донбасса. 9 сентября 1943 года в бою за село Верхний Бишкин красноармеец Патрин, действуя в составе расчёта, под шквальным огнём выдвинулся на открытую позицию и, ведя из орудия прицельный огонь по противнику, окопавшемуся на небольшой высоте близ села, уничтожил 75-миллиметровую пушку с прислугой, пулемётную точку и до взвода солдат неприятеля. За этот бой Михаил Петрович был награждён медалью «За отвагу».

22 сентября, в последний день Донбасской операции, части 152-й стрелковой дивизии во взаимодействии с другими подразделениями 6-го гвардейского стрелкового корпуса освободили город Новомосковск и вышли на ближние подступы к Днепропетровску, в боях за который наводчик 76-миллиметрового орудия красноармеец Патрин проявил себя «как смелый и решительный командир».

Орден Славы III степени

В ночь на 23 октября 1943 года вслед за стрелковыми подразделениями своего полка красноармеец М. П. Патрин в составе расчёта переправил орудие на плацдарм, захваченный разведгруппой старшего лейтенанта Г. А. Евстафьева на правом берегу Днепра в районе сёл Сухачёвка и Диёвка 1-я. Утром того же дня при прорыве переднего края немецкой обороны он, действуя смело и решительно, точными выстрелами подавил огонь трёх пулемётных точек, а также истребил до взвода немецкой пехоты, чем дал возможность своей пехоте продвинуться вперёд и расширить плацдарм в глубину. С этого плацдарма части дивизии 24 октября перешли в решительное наступление. 646-й стрелковый полк гвардии подполковника К. К. Лебедева при поддержке своей артиллерии овладел мощным опорным пунктом обороны неприятеля Диёвка 2-я и ворвался на окраину Днепропетровска. 25 октября город был полностью очищен от войск противника.

После освобождения Днепропетровска полк Лебедева продолжил наступление на Правобережье. В ходе Днепропетровской операции им были освобождены около двух десятков населённых пунктов Солонянского и Божедаровского (ныне Криничанского) районов, в том числе Настополь, Голубиновка, Новотарасовка, Михайловка. Стремясь остановить советское наступление, противник перебросил на этот участок 3 танковые, 1 моторизованную и 1 пехотную дивизии. 19 ноября на подступах к селу Александро-Беловка 646-й стрелковый полк был контратакован крупными силами вражеской мотопехоты и танков. Сам Михаил Петрович об обстоятельствах этого боя вспоминал:

Расположились мы в лесополосе, ширина её метров двадцать. Нас вскоре обнаружили, как раз перед самым рассветом. Одна наша пушка уже выведена из строя. Через некоторое время была подбита и вторая. А где танки, где орудия врага — не вижу, впереди и слева лощины, закрытые туманом. Посмотрел в сторону и ахнул — полдюжины танков мчатся по лощине. Уж не на мою ли пушку? Тут я, знаете ли, осерчал, рассвирепел даже.

Быстро развернув орудие, Патрин первым же выстрелом подбил головной танк, следом за ним — второй. Немцы в ответ усилили огонь. Близким разрывом снаряда повредило пушку, почти все бойцы расчёта были ранены. Получил ранение и Патрин, но в горячке боя не сразу заметил. Вражеская пехота уже подошла вплотную к их позициям. Артиллеристы взялись за автоматы. В перестрелке Михаил Петрович был снова ранен, но думать об этом было некогда — неподалёку вновь послышался рёв моторов немецких танков. Ползком добравшись до орудия, артиллерист осмотрел его и сделал вывод: «с трудом, но стрелять можно». Прежде, чем пушка окончательно вышла из строя, он успел подбить ещё две вражеские машины. Когда последняя, четвёртая по счёту, немецкая атака была отражена, Патрина отвели в санчасть, а оттуда отправили в медсанбат, где хирург извлёк из него пять осколков и пуль. За четыре подбитых танка приказом от 9 декабря 1943 года Михаил Петрович был награждён орденом Славы 3-й степени.

Орден Славы II степени

После выздоровления М. П. Патрин вернулся в свой полк, но некоторое время ему пришлось повоевать в пехоте. Михаил Петрович принимал участие в Березнеговато-Снигирёвской и Одесской операциях, форсировал Ингул, Южный Буг и Днестр. Однако желание вернуться в свою батарею было велико, и он добился своего. Тем временем, в мае 1944 года 152-я стрелковая дивизия была переброшена на 1-й Белорусский фронт. В составе своего подразделения Патрин освобождал белорусское Полесье, населённые пункты Копаткевичского и Клецкого районов. 5 июля 1944 года близ деревни Новосёлки Клецкого района Барановичской области Белорусской ССР он был тяжело ранен. Свою дивизию после лечения в госпитале Михаил Петрович догнал уже в Прибалтике. Наводчик орудия младший сержант М. П. Патрин вновь отличился во время боёв в Восточной Пруссии.

13 января 1945 года ударная группировка 3-го Белорусского фронта перешла в наступление в рамках Инстербургско-Кёнигсбергской операции. 152-й стрелковой дивизии предстояло взломать мощную долговременную оборону противника юго-восточнее Гумбиннена. Плотная низкая облачность и густой туман не позволяли использовать авиацию для поддержки наземных войск, и вся тяжесть по подавлению огневых средств неприятеля легла на артиллерию. Во время артиллерийской подготовки младший сержант М. П. Патрин вместе со своими боевыми товарищами смело выдвинул орудие на прямую наводку и меткими выстрелами поразил три пулемётные точки, разрушил укреплённый блиндаж и истребил 16 немецких солдат. Самоотверженной работой бойцы артиллерийского расчёта обеспечили прорыв вражеской обороны на своём участке. 646-й стрелковый полк под командованием майора Д. Н. Тарасова в числе первых прорвал оборонительные порядки немцев на всю глубину и начал стремительное продвижение на запад.

За доблесть и высокое воинское мастерство, проявленные при прорыве обороны противника юго-восточнее Гумбиннена, приказом от 16 февраля 1945 года младший сержант М. П. Патрин был награждён орденом Славы 2-й степени. В дальнейшем Михаил Петрович участвовал в операции по ликвидации хейльсбергской группировки противника, блокированной юго-западнее Кёнигсберга. Боевые действия в Восточной Пруссии 152-я стрелковая дивизия завершила взятием 25 марта крупного опорного пункта противника города Хайлигенбайль, а уже 1 апреля началась её переброска на 1-й Украинский фронт, где ей предстояло наступать на берлинском направлении.

Орден Славы I степени

Когда 152-я стрелковая дивизия в составе 28-й армии прибыла на 1-й Украинский фронт, битва за Берлин была уже в самом разгаре. 20 апреля подразделения дивизии переправились через Нейсе и на следующий день в пешем строю начали выдвижение в район Миттенвальде, имея задачу не допустить отхода коттбусской группировки вермахта в Берлин. 25 апреля 646-й стрелковый полк майора Тарасова вышел к пригороду германской столицы Вильдау. Разведка сообщила, что в лесном массиве близ города концентрируется немецкая пехота, готовая в любой момент нанести удар во фланг наступающим советским частям. Быстро взяв противника в огневой мешок, полковая батарея открыла ураганный огонь. Врагу был нанесён большой урон. Только орудие младшего сержанта Патрина истребило более 20 вражеских солдат. 79 военнослужащих вермахта сдались в плен. Артиллеристам удалось не только сорвать планы неприятеля, но и поспособствовать взятию Вильдау.

28 апреля бойцы майора Тарасова уже вели ожесточённые бои на улицах Берлина. Противник стремился превратить каждый дом в неприступную крепость, каждый подвал — в долговременную огневую точку. Младший сержант М. П. Патрин со своим орудием во время уличных боёв постоянно находился в боевых порядках пехоты и, подавляя огневые средства врага, прокладывал ей путь к центру Берлина. Отчаянное сопротивление одна из стрелковых рот полка встретила на Паризер-штрассе. Под шквальным огнём противника Михаил Петрович выдвинул свою 76-миллиметровую пушку на открытую позицию и меткими выстрелами прямой наводкой уничтожил двух снайперов, пулемёт вместе с расчётом и подавил огонь противотанкового орудия, чем дал возможность роте продолжить наступление и овладеть улицей.

1 мая 1945 года стрелковое подразделение, которое артиллерийским огнём поддерживал расчёт Патрина, вышло на Людвигкирхенплац. Над площадью господствовала церковь святого Людвига, которую немцы превратили в мощный опорный пункт. С колокольни кирхи непрерывно бил вражеский пулемёт, не давая советским солдатам поднять головы. Несмотря на смертельный риск, Михаил Петрович смело выдвинул своё орудие на площадь и снайперским выстрелом уничтожил огневую точку и находившийся там же наблюдательный пункт врага. Всего же за время уличных боёв в Берлине бойцы 646-го стрелкового полка зачистили от немецких войск 212 городских кварталов.

На следующий день берлинский гарнизон капитулировал, но война на этом для младшего сержанта Патрина не закончилась. С 5 по 11 мая он принимал участие в Пражской операции. Боевой путь он завершил в Чехословакии близ города Юнгбунцлау (Млада-Болеслав) северо-восточнее Праги. 11 мая 1945 года командир полка майор Д. Н. Тарасов представил наводчика орудия батареи 76-миллиметровых пушек младшего сержанта М. П. Патрина к ордену Славы 1-й степени. Высокая награда Михаилу Петровичу была присвоена указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года.

После войны

После окончания Великой Отечественной войны М. П. Патрин оставался на военной службе до сентября 1945 года. Демобилизовавшись в звании сержанта, Михаил Петрович вернулся на родину. Как и до войны, работал кузнецом на том же заводе, который с 1946 года стал специализироваться на выпуске кузнечно-прессового оборудования. Активно занимался патриотическим воспитанием молодёжи, был избран почётным членом Красноуфимских пионерской и комсомольской организаций.

Умер 19 октября 1973 года. Похоронен в посёлке Сарана Красноуфимского округа Свердловской области.

Награды

• Орден Славы 1-й степени (27.06.1945);
• орден Славы 2-й степени (16.02.1945);
• орден Славы 3-й степени (09.12.1943);
• медали, в том числе:
  • медаль «За отвагу» (26.10.1943);
  • медаль «За оборону Советского Заполярья» (30.07.1945);
  • медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1945);
  • юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»;
  • медаль «За взятие Кёнигсберга»;
  • медаль «За взятие Берлина».

Память

• В 1988 году одна из улиц посёлка Сарана переименована в улицу Патрина.

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»].

[www.podvignaroda.ru/?n=46493168 Орден Славы 1-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=24989891 Орден Славы 2-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=22036981 Орден Славы 3-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=18161974 Медаль «За отвагу»].

[www.podvignaroda.ru/?n=1532852669 Медаль «За оборону Советского Заполярья»].

Литература

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/fd139ee8.shtml Патрин Михаил Петрович] // Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-203-01883-9.
• А. Мешавкин. Уральская закалка // Созвездия Славы: очерки о подвигах свердловчан — полных кавалерах ордена Славы / сост.: П. М. Кондратенко, Л. М. Ладейщиков, П. В. Яблонских. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1975. — С. 94—98. — 279 с.
• Солдатская слава: краткие очерки о подвигах свердловчан — полных кавалеров ордена Славы / сост. В. М. Демидов. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1985. — С. 62—64. — 176 с.

Отрывок, характеризующий Патрин, Михаил Петрович

В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.